2 марта 2017 г.
В Германии хорошо. Ну вот куда ни посмотри, что ни попробуй — все хорошо.
Это моя родина тоже. Двадцать лет почти оттрубил здесь, давным-давно гражданин этой прекрасной страны.
А в Симферополе этой зимой было тяжко. Очень непросто было там.
Но ни минуты, ни секунды не хотелось обратно.
Мне кажется, ответ прост. Надо быть всегда там, где ты нужнее всего. И тогда всегда будешь в нужном месте в нужное время.
10 марта 2017 г.
— Они очень красивые.
Я сумрачно кивнул. Не люблю, когда кто-то без спроса вмешивается в мою жизнь, даже вот так, по мелочи. Да, я выбираю цветы. Это мое дело, кому они и какие мне выбрать.
Я хожу по цветочным рядам, выбираю, мне нравится этот процесс. Он очень тонкий, интуитивный. Надо почувствовать, какие цветы будут дышать женщине. Какие цветы будут ей петь. Какие подойдут к ее рукам. Это очень важно, ведь, когда вы расстанетесь, цветы останутся с ней, словно нераспечатанное письмо. Цветы первые входят в дом к женщине, первыми встречают в нем рассвет. Нужно почувствовать, какие именно цветы хотят к этой женщине. Если их слушать, выбирать, то редко когда ошибешься.
Может быть, поэтому цветы, подаренные так, обычно долго живут. Помню, однажды я подарил одной девушке цветы, они должны были опасть по законам своей природы на третий день, но они были свежи и через неделю, и через две. А завяли в одну ночь. Когда мы расстались. Это было очень грустное чудо.
— Они очень хороши, возьмите их…
Снова поднимаю глаза. Женщина, немка с длинными белыми волосами в светлом льняном костюме. Слегка опирается на трость. Интересно, ей есть семьдесят или еще нет?
У женщины дряблые, морщинистые щеки и такая же шея, длинные, все еще густые волосы свободно ниспадают на плечи, и я понимаю, что это не просто так, они скрывают те части ее лица, которые она хочет скрыть. Наверное, она и сейчас долго стоит перед зеркалом, расчесываясь… Но глаза очень хороши, голубые, медленные, смотрят из-под приспущенных, немного тяжеловатых век, похожих на складки театрального занавеса.
Она была красива. Лет тридцать назад. У нее шея и ноги балерины.
Знаете, какая самая красивая часть женского тела? Нет, не грудь. И даже не попа. Ноги? Тоже мимо. Скелет. Основа основ, на который крепится всё до поры упругое и пропитанное сладким соком. Скелет определяет пропорции. Горделивую осанку. Только тонкая кость делает волшебными женские ладони, запястья и лодыжки. И по ней, по кости, сколько бы ни было женщине лет, так легко представить, какой она была пусть даже десятки лет назад. А порой — и тысячи…
Впрочем, почему представить? Увидеть. Вот она, живая, теплая, чуть улыбается мне, почти незаметно опираясь на трость, видя, как здоровый лохматый монгол ходит между ровными рядами праздничных разноцветных солдат.
Но я хмурюсь. Вмешательство другого человека в мой любимый процесс сбивает настрой, цветы испуганно замолкают, прервав свои нежные беззвучные песни.
Я снова чуть киваю. Женщина опускает глаза и отходит.
Да, конечно, возьму их. Она была права. Эти пионы цвета облачного апрельского неба. Два уже раскрылись и вовсю дышат своим насыщенным, пряным и пронзительно свежим дыханием, как это умеют только пионы, а трое еще держат свой первый вдох и выдох в тугих кулачках. Конечно, я бы взял именно их.
Отходя от кассы, за которой суетится веселый продавец-африканец, автоматически скольжу взглядом вдоль цветочных рядов. Странно, я ищу эту женщину? Тревожное, досадливое чувство охватывает меня. И вдруг я понимаю, почему мне иногда говорят, что я жесток, а сам я считаю себя тормозом.
Конечно. Женщина с белыми волосами и тонкой костью, ушедшая навсегда из возраста любви и тем более страсти, но не ставшая от этого злой и желчной, женщина, глаза которой светлы, теплы и способны порадоваться за ту, другую, которая прекрасна сейчас. А ведь сколько цветов дарили этой женщине в белом во время ее расцвета? И кто? Где они теперь…
Я снова вспомнил ее долгую шею. Наверное, это были гордые длинноногие розы. Не чайные, нет, а в тугих, красных, упругих бутонах.
Я снова оглянулся — женщины уже не было нигде. Она помогла мне выбрать цветы для другой и ушла. А розы ее вот, рядом с пионами… Ничьи, ушла их хозяйка.
«Простите», — сказал я им. Я мог бы ей принести радость. Немного волшебства просто так, ничего мне не стоящего. А человек не забыл бы этого. И цветы эти не стояли бы сейчас здесь, словно не выбранные никем дети в приюте, а шли бы сейчас вместе с ней, гордо покачиваясь в ее тонких руках.
Наверное, я вправду жесток. Или просто возраст. Ведь мужчина стареет, когда он больше не способен на чудо.
11 марта 2017 г.
Видеть нечто большее во всем. А особенно в главном.
Оно, таинственное нечто, всегда проявляет себя в любимой и в друге. Иногда ярко, слепяще, и тогда ты горишь радостью. А иногда оно теряется за серой стеной будней, стирается, как изысканная резьба на камне под слоем пыли и песка.
Тогда ты снова ищешь, находишь, бережно очищаешь, и снова — радость, и снова нечто большее сияет во всем.
В глазах твоей женщины. Уставших, может быть, или печальных. На то и есть ты рядом, пусть засияют ее глаза чем-то большим, чем просто радость, счастье.
Когда ты верен другу несмотря ни на что, когда идешь за ним в пекло — преобразится простой человек, и ты увидишь, как мелькнет в его глазах нечто большее, чем благодарность.
Подать старику чашку с водой, и он поднимет на тебя глаза — нет, не просто седой человек смотрит на тебя сейчас. А нечто большее.
Мир в эту секунду — совершенен.
Помнить о том великом. Невыразимо прекрасном, для которого — всё. Оно не принадлежит ни тебе, ни ей, не ему, словно стихи или текст, который приходит к тебе сам и остается только подобрать нужные слова. И если подобрать их верно, повторив все линии прекрасного, словно тонким резцом по мягкому дереву, можно оставить эту красоту здесь, запечатлев в мире этом.
Пусть будет это всегда. Всю жизнь.
…И, утомив ее ласками, в предутренних сумерках, неосознанно, будто в забытьи, бережно водишь кончиками пальцев по телу любимой, будто слепец, ощупывающий тонкий узор на хрупкой глине, пытается прочесть тайные иероглифы красоты.
Может быть, она будет сперва удивленно смотреть на тебя и даже рассмеется. Но потом затихнет и прикроет глаза. Светящееся Нечто протянется от твоих пальцев к ней и пронижет, пропитает ее всю, словно золотые, жидкие искры. И наутро она проснется новой, волшебной, светящейся красотой женщиной, которую любят. Которой шепнули, напомнили, доказали.
Пусть светится в тебе это через все времена, через все будни и ненастья. Даже если меня нет рядом.
Помни, ты — Нечто большее. Всегда и во всем.
Ты.
14 марта 2017 г.
— Мне нужно в Белград. Там мой сын.
Утро в Харбурге, разноцветном, веселом районе Гамбурга. И эта старушка, в серой шапочке, аккуратной курточке и кожаных башмачках, будто вылеплена из этого теплого, солнечного утра. Такие же у нее и глаза — светлые, чистые. В них нет ни грусти, ни тяжелых мыслей. Собственно, мысли там вообще, кажется, нет. Одни воспоминания.
— Дорогой герр, проводите меня до Белграда.
Я с утра переделал кучу дел и теперь собираюсь зайти в магазин. Как-то инстинктивно остановился, увидев эту фигурку, подходящую то к одному прохожему, то к другому. Те улыбаются, машут руками, показывая разные направления, и идут мимо. Все спешат, рабочее утро рабочей недели.
Но эта старушка — не такая, как все. И дело даже не в том, что до ближайшего места, откуда могут ходить международные автобусы, не менее четверти часа на метро.
По тому, как подчеркнуто аккуратно застегнута легкая куртка, а главное — по кожаным туфелькам, не новым совсем, но с совершенно несбитой подошвой, догадываюсь, что старушка из приюта.
— Проводите меня до остановки, там ходят автобусы. Мне нужно к сыну.
Все понятно. Старушка убежала из приюта. Где-то мечутся сейчас работники социальных служб на служебных машинах, поставив в известность полицию, скорую и, наверное, даже пожарную бригаду.
— Как вы попали сюда, где вы живете?
Старушка нетерпеливо вздыхает.
— Я же сказала, у меня в Белграде сын. Мы гуляли, потом я села в автобус и приехала сюда. Теперь не могу найти остановку, чтобы поехать обратно. Помогите мне, пожалуйста.
И тогда я впервые за все 15 лет жизни в Германии набрал телефон полиции. Мне ответил вежливый, подчеркнуто спокойный голос.
— Полиция Гамбурга слушает.
— Я только что встретил пожилую женщину с признаками болезни Альцгеймера. Видимо, она ушла из дома престарелых. Она бесцельно ходит по району и готова выйти на проезжую часть… Нет, я не знаю, как называется эта улица… Секунду.
— Подождите меня здесь, — говорю старушке.
Забегаю с телефоном у уха в ближайшее кафе, распихиваю очередь, пробираясь к кассе, на моем лице выражение типа «пожар».
— Я вызываю полицию, быстро сориентируйте меня по месту.
Оторопевшая продавщица отбарабанивает адрес кафе. Я выбегаю на улицу. А вот и старушка, гладит бордюрный камень и ласково с ним разговаривает. Удивленно поднимает глаза на меня.
— Что вам нужно?
— Сейчас подъедет полиция и поможет нам. Я подожду с вами.
Это была ошибка. При слове «полиция» старушка возмущенно подрагивает ртом.
— Зачем полиция? Они сейчас начнут писать много бумаги. Отойдите от меня!
— Ой, смотрите, что это?
Показываю одной рукой в направлении подальше от велосипедной дорожки, а другой незаметно придерживаю старушку за рукав, именно так, как делают это сопровождающие. Старушка рефлекторно следует за мной.
— Смотрите, какое дерево! А в Белграде есть деревья?
— Да. Мне нужно в Белград. Проводите меня до остановки.
Но где же полиция? Со времени моего звонка проходит двадцать минут. Снова набираю телефон. Снова тот же вежливый, вселяющий уверенность голос.