Мама моет посуду, я сижу за ее спиной на ковре и слушаю. Мне девять лет, может быть, десять.
— Ой, а где этот альбом?
— Я не знаю, давно это было, может быть, в каком-то из журналов.
Сижу пораженный. Как это нельзя статую отличить от живого человека? Вот я бы точно отличие нашел.
Так я впервые услышал о мадам Тюссо.
— Мама, как жаль, что мы не можем туда с тобой сходить…
— Кто знает, вырастешь, будешь путешествовать, окажешься и за границей, увидишь все сам.
Ну, это фантастика, конечно. За границу один, без мамы…
Я перерыл все подборки журналов в доме. Больше всего досталось маминой коллекции журналов «Советский экран». Но я не нашел там ничего. Более того, я стал забегать из школы в книжный магазин и рылся там в вечных завалах иностранной литературы: вдруг мелькнет заветный журнал, где изображены восковые статуи, в точности похожие на людей…
Я даже решился и спросил у продавщицы, похожей на молодую корову в белой завивке: «А у вас есть альбом с работами мадам Тюссо?» Та, посмотрев поверх моей головы и не то презрительно, не то брезгливо скривив ярко накрашенные губы, покачала головой. И мне стало жутко обидно, я, как и мадам Тюссо, были для нее, в принципе, одинаковы — Тюссо пустой звук, похожий на рыбу, а я — пустое место, не человек, никто совсем. Ха, был бы я старше лет на двадцать, ты бы мне, тетка, с радостным криком весь магазин перерыла, из Москвы выписала альбом этот. Но тогда я еще об этом не знал…
С тех пор прошло много лет. Я побывал на разных выставках восковых фигур, впечатление было скорее неприятное — не люблю, когда мертвое притворяется живым.
Но детский голосок внутри моей души всегда повторял: «Это ведь не Тюссо. Там волшебство. Там куклы живые и теплые. И добрые, конечно. Иначе разве они бы маме понравились?»
Так и осталось словосочетание «музей мадам Тюссо» паролем, кодовым словом, тайным знаком, открывающим бархатно-парчовые двери в мир, залитый звездным и лунным светом, где живут добрые таинственные существа, похожие на людей, но все же не люди.
И вот спустя какие-то тридцать пять лет пробила половина двенадцатого на позолоченных часах амстердамской ратуши. И я иду в сторону настоящего музея мадам Тюссо. Конечно, он на красочной площади — дворец с золотисто-красным убранством входа, именно таким я его представлял, и очередь у кассы для почтеннейшей публики, и вот, вот, вот… Мой девятилетний мальчик дождался, пробили часы!
…И было не важно, что прототипы большинства фигур были мне незнакомы, а те, что были знакомы, живыми не выглядели вовсе. Подсвеченные яркими софитами, они не выглядели даже восковыми, а напоминали обычные манекены. Я спокойно потрогал руку Анджелины Джоли — твердый, холодный пластик на ощупь. Хорошо сделанный манекен…
Кругом были толпы туристов, все время фотографирующихся с фигурами, но ощущение сказки не покидало меня, ведь я снова был девятилетним мальчиком, сидящим на ковре в далекой Караганде моего детства, только теперь я рассказывал маме, как оно здесь, в Амстердаме, на самом деле. В музее мадам Тюссо, в котором мама так хотела побывать, но даже не мечтала об этом.
Я вырос, и это чудо, и я здесь совсем не по путевке «Спутника». Я уже скоро двадцать лет гражданин объединенной Европы, думаю и говорю на странном чужом языке, и даже вот эти голландцы меня понимают… Я написал две книги и снимаюсь в кино.
Ты можешь в это поверить? Я — нет. На самом деле мне девять лет. И я сижу на ковре. И мама, которой уже давно нет, вот она, молодая и веселая, рядом. Так что же невероятней теперь, где воспоминания, где мечта, а где явь?
Выходил из музея я уже немного другим. Мальчик во мне уже исполнил свою мечту.
На выходе в лавке сувениров я купил маленькую туфельку на память… В нашем доме в Симферополе есть мамин угол. Там стоят статуэтки, которые любила она, и висят на стенке смешные картинки и фотографии. Я принесу эту туфельку туда.
5 мая 2017 г.
Запах лаванды люблю. И запах мокрого камня.
А еще, когда вечереет, запах ветра, скользящего прямо над кончиками травы.
Когда я возвращаюсь домой, всегда прохожу через небольшое старинное кладбище, давно уже превратившееся в зеленый парк.
Здесь свесили и переплели лапы замершие деревья, мягким ковром лежит молодая трава, а в конце весны здесь много маленьких светлых цветов, похожих на детские панамки. Здесь тихо, спокойно и хорошо. Тут гуляют влюбленные и рядом играет малышня. Иногда на поляне прямо возле могил затевают борьбу полуголые, коричневые, веселые болгары, приехавшие в Германию недавно, не знающие языка и развлекающиеся как могут.
И тут же, рядом, старые темные камни с именами и надписями. «Эльза», «Генрих», «Мария», «С любовью», «Маме четверых детей с благодарностью», «Помним и любим», «С 1880 по 1903 год работал главным врачом…». И над всем этим — детский смех, шелест травы, и изредка голос дальнего церковного колокола разливается в теплом вечернем воздухе чем-то золотисто-молочным, похожим на округлый морской камешек с желтыми искрами на боку.
И мне кажется это правильным. Чтобы кладбища не выносились куда-то за город, где они никому не нужны и лишь бы с глаз долой, нате вам жухлых цветов, нате выцветших под дождями страшненьких лент, только б не вспоминать. А чтобы превращалось кладбище со временем в красивый парк. И чтоб белозубые болгары боролись на поляне.
10 мая 2017 г.
Самое главное, когда приходишь в гости к людям, у которых есть дети, уделить внимание им, детям. Те ждут гостей иногда даже больше своих пап и мам, а им в лучшем случае кивнут. И платья нового не заметят, и значка, и рисунка на ладошке. Это неправильно.
Пока взрослые возились с сосисками, ребрами и луком, готовя солянку, мы с шестилетней Лизой, надевшей новое платье с желтыми цветами, играли в шарики, потом в смешные картинки, а потом устроили индейскую охоту на бизонов. Я был конем, а бизоном — кот Микки. Вернувшись в детскую с добычей, сварили бизоний суп с котом.
Британский толстяк Микки не был против, ему все равно, где лежать — на диване или в кастрюле, лишь бы пузо чесали. Положили его на самое дно, добавили бульонный кубик, посолили, добавили пластмассовых овощей и стали ждать, пока сварится.
Смотрели на огонь и болтали.
— Лиза, ты что больше всего любишь?
— Я люблю ножку.
— Ну, значит, ножки твои, а мне уши.
Кот-бизон охренел от таких разговоров и выпрыгнул, расплескав невидимую воду по полу.
— Держи, держи его!
— Мама, у нас мясо убежало из супа!
Микки поймали и стали его есть, я чесал ему ушки, а Лиза лапы. Микки сообразил, что быть съеденным не так уж плохо, и перестал удирать. А потом я подумал, наверное, это не очень педагогично. Но зато весело и никто не в обиде, а что еще нужно для счастья.
16 мая 2017 г.
Папа решил, что ксендзы меня сманили и я решил его бросить пропадать в Крыму одного, променяв на немецкую колбасу.
Вот знаешь человека почти пятьдесят лет, и он тебе после всего такое выдает. Причем даже не выдает. Просто боится, это видно и чувствуется.
Только в начале мая разрешение на жительство и работу наконец-то стало готово, но надо теперь его еще получить, а это отдельная песня.
Нужны деньги. Каким только мытьем и катаньем я не стяжал эти деньги. Настяжал на первое время, но нужно их тоже еще успеть получить. Необходимо подготовить все бумаги. Готовлю. Нужно подлечиться — здесь это бесплатно, в Крыму я последние штаны продам за те же зубы. Вопрос двух-трех недель, не больше, а это сэкономит нам с папой кучу денег, хлопот и нервов.
Но папу бросили. Забыли в детском саду. Всех забрали, а он сидит, надев ботинки уже, стараясь тем самым приблизить долгожданный приход родителей. А их все нет и нет. За окном темнеет.
Я показываю ему его новую куртку, она дышит и не пропускает ветер и сырость. Подбрасываю в воздух две пары новых ботинок. Трясу перед экраном шикарной сковородой, которую взял на распродаже, и рассказываю, как мы будем на ней жарить картошку и вообще все что хочешь.
Папа не жалуется. Только вздыхает и смотрит грустными испуганными глазами с экрана скайпа.
Терпеть, отец самурая.
Часть третья
23 мая 2017 г.
Вот я и снова вернулся из Германии туда, где должен сейчас быть. Три месяца тянулись как полгода. Все бумаги улажены, мне можно жить в России без визы достаточно продолжительное время. Насколько продолжительное, об этом мне не хочется думать.
Папа, наспех пожав мне руку, уже бурчит, это хороший знак, все остальное — это вообще праздник.
Дом снова полон свежих блох, прыгающих по хламу, кошка Котася худая и орет благим матом, тут предстоит все мыть, чистить, начиная от посуды и кончая душевой, напоминающей теперь капсулу погибшего космонавта. Но мышей нет, собственно, это все, что осталось от моего прошлого пребывания.
Правило первое — никогда не заводите частный дом, если у вас нет желания все свободное время в нем возиться.
Правило второе — никогда не оставляйте дом на попечение престарелых родителей.
Правило третье — родителей вообще никогда не оставляйте.
25 мая 2017 г.
Вчера чинил холодильник. Узнал, что я упрямый осел и всюду лезу: кто выкинул ромашковый крем и банку из-под персикового компота? Баночка была папин старый, испытанный друг, в который так хорошо было класть пакетик с кефиром, а я ее выкинул.
Я посмеивался, наматывал третий слой изоленты на перегоревшие проводки, которые хирургическим чудом удалось сплести заново, и слушал, что вот ночью будет скачок напряжения, и трындец — сгорим все заживо, потому что мастер — криворук.
Потом я взял штепсель, сказал: «Папа — ложись!» — и включил холодильник.
Белый воин, который еще помнит мою юность, ожил и загудел как ни в чем не бывало.
Папа разом замолчал. Правда, заметил, что все это ненадежно, на соплях, а он пошел спать.
Я тоже лег спать, а сейчас проснулся от того, что у меня заболело горло. Надо сказать, что я практически никогда не простужаюсь, и гриппом меня можно обчихать — зря будете стараться, вирус испуганно ляжет к моим коротким ногам.