Про папу — страница 26 из 52

— Вот ты бы лучше маму так контролировал, когда она дом ломала.

— Ты знаешь что! Надоел!

— Не трепи мне нервы.

— Ты чего опять весь стол стаканами заставил! Опять на компьютер опрокинешь.

— Воду на ноутбук опрокинул ты!

— С тобой говорить, как в дерьмо нырнуть.

Бескомпромиссный тон беседы начинает доставать. Беру очередной стакан с чаем и ухожу.

Папа садится за свой ноутбук. Через минуту начинает хихикать, кино смотрит. «Тихий Дон» — прекрасная комедия, видимо.

Есть люди, которым все как с гуся вода и без разборок как без пряников. Писатели не такие. А вот конструкторы — это просто жесть.


18 июня 2017 г.

Самая большая трудность в том, что в моем мозгу кэш не слишком вместительный. Слишком много информации, которую надо обработать, найти решение и уже, не дай бог, не забыть. Надо думать за себя, за бюрократию, за папу. Кучи мелочей плюс ежедневные задачи.

Дело в том, что у папы вчера был день рождения. А я не поздравил, просто не щелкнул будильник в голове, там у меня двадцать заводов стоит.

Как назло, интернет сейчас работает через раз, до отца и сестра не дозвонилась. И мне никто не напомнил.

Так папин день и прошел. Тихий такой день. Отец вчера ходил непривычно светлый, видимо ждал, что я его поздравлю. Он даже плов сварил. А я, затормошенный всеми делами последних недель, просто не среагировал.

Поздравил сегодня. Ну, это уже «спасибо за вчерашние котлеты», конечно.

Многие промахи можно простить, но вот этот никак. Хотя… на то и родители. Кому, как не им.

Папе семьдесят девять. Дернем с ним сегодня коньяку по двадцать грамм. Живи сто двадцать лет, дорогой…


22 июня 2017 г.

Я сделал непростительную ошибку. Скажем так: отпилил себе руку, чтобы показать, что я ничего не боюсь. Показал. Но без руки как-то неловко, да и саднит слегка.

В данном случае у меня саднит мозг. Потому что сегодня я решил побаловать отца и купил ему его любимых вареников с картошкой, к которым была преступно и разорительно примешана обожаемая папой печенка.

А они, округлые белые падлы, аж на пятнадцать рублей дороже просто картофельных.

Но и этого мало. Замотанный разнообразной деятельностью, я забыл оторвать этикетку. И был пойман с поличным.

Папа так на меня кричал, что я теперь буду вздрагивать при словах «вареники» и «гребаные». Сочетание этих слов будет вызывать у меня нервный срыв.

Я мрачно отбрехивался, как отпетый уголовник на допросе, но следователь был опытен и неумолим. Папа заявил, что, раз так, он не желает жить со мной под одной крышей и чтоб я убирался на все четыре стороны из его дома.

И тогда я применил запрещенный прием.

Самое страшное для отца — это когда ему стыдно.

— Папа, ты опять ляпнул то, за что тебя будет мучить совесть.

Отец испугался, как ребенок, которого бросили в темной комнате. Он резко замолчал и стал почесываться, его совесть быстро анализировала весь поток непечатного красноречия, пытаясь найти виноватого.

— Мне уже было один раз стыдно… — растерянно сказал папа.

— А ведь я твой единственный сын, — продолжал изгаляться я.

Папа был раздавлен. И тут бы мне остановиться, но, как зашуганный мальчик, которому наконец удалось крепко дать по сопатке задиравшему его хулигану, я переборщил.

— Я думаю, тебе будет очень стыдно. Очень.

— Говорю же, уже один раз…

Но тут папа внезапно переменился в лице, перестав почесываться.

— Мне было стыдно!

На лице отца засияла торжествующая улыбка человека, одержавшего победу над собой.

— Было. И ничего не случилось!

Я схватил сумку и в смятении бежал из дома.

Папина совесть теперь за него. А я и один на один с ним не дерусь.


24 июня 2017 г.

Папа снова накричал на меня и заявил, что больше не хочет со мной жить. Я не выдержал, снова схватил сумку и бежал переночевать к другу. Это очень тяжело — оставаться, когда тебя выгоняют. Я все понимаю, папа болен и надо менять врача. А меня, меня кто поймет?

Отца, кошку Котасю и собаку Белку я уже день не видел. Завтра вернусь.

А сейчас пусть думает, что он меня выгнал из теплого дома в дождь и я где-нибудь на помойке свернулся клубочком и плачу, голодный. И дух мамы грозит ему кулачком во сне.


25 июня 2017 г.

Вчера папа в одиночестве весь день посыпал голову пеплом и имел сегодня несколько непрезентабельный вид, зато был готов к дипломатическим переговорам и согласен со всем. Он попросил у меня политического убежища.

— Ты помнишь, что ты вчера сказал?

— Я старый, больной человек, я не помню…

— Папа! Вот как кричать и обзываться, так ты молодой.

Папа походил еще немного, пожевал губами и снова подошел ко мне:

— Максим, а давай как будто вчера не было!

— А давай!

И мы сели пить чай.


3 июля 2017 г.

Я сегодня обнаружил тысячу рублей на ноутбуке, ну, думаю, папа перепутал числа и решил оставить мне подарок. Завтра ж у меня день рождения. Растрогался, папа каждую копейку считает, а тут сыну сразу тысячу — бух!

Пришел отец.

— Спасибо, папа, погуляю с пацанами завтра, дай я тебя…

— Ах вот она! Блин, я думал, в маршрутке забыл!

— Папа, я думал, что это подарок, завтра же…

— Так ты ж не празднуешь! Так не бывает, чтобы не праздновали и подарки, хитрожопый ты, я вижу…

«Это еще кто хитрожопый», — сказал я себе сквозь слезы.


4 июля 2017 г.

Я тут только проснулся, устал вчера сильно и сутки не спал до этого, ибо земляные блохи и жара.

Проснулся я от огромных раскатов грома, и грянул ливень. Вспомнил про штормовое предупреждение и подумал, что зря сегодня папа один из дома вышел. Заглянул на кухню и смахнул слезинку, и дело не в том, что я, как все негодяи, сентиментален, просто представьте, какой подарок сделал мне отец, готовый полдня переживать из-за лишнего полиэтиленового пакетика…

Папа все-таки оставил мне эту тысячу и аккуратно написал на ней: «С днем рождения!»

Я теперь всю жизнь могу пакетики покупать. И варениками обеспечен года на два. А коровьи головы, если захочу, во всем городе скуплю.

Наберу папе разных биодобавок на эту сумму, и пусть попробует начать кричать — мой подарок, что хочу, то и делаю.

* * *

Этот несносный старый дядька с задушенным голосом!

— День рождения, да… Потрать куда хочешь… что? Биодобавки? С ума сошел, их в Крыму брать нельзя, там сено с соломой!

— Ну тогда я швабру куплю хорошую…

— Да что это такое, ты посмотри на него, я эти деньги по крохам собирал и берег, а он их не знает, куда девать, ну-ка давай их сюда обрат… э-э-э… ну хрен с тобой.

Принес отличную швабру, пользуясь моментом, взял дорогую, чтоб уж вещь так вещь, хотя и «дорогая», в общем, копейки.

Папа страдает. У него глаза побитого спаниеля. Я никогда не видел битого спаниеля, но у него папины глаза.

Ходит по дому, сокрушенно чешется.

— Если б я знал, что ты на ерунду побежишь деньги тратить…

— Папа! Ты мне их подарил! Куда хочу, туда и трачу.

— Та я разве что говорю…

Молчит. Это плохой знак. Когда папа кричит, то главное перетерпеть самую верхнюю ноту арии «Убытки терпим, убытки!» из оперы «Немецкий сын». Потом он быстро устает. А молча он сил набирается, значит, концерт еще впереди.

Распаковываю пахнущую научно-фантастическим фильмом польскую телескопическую швабру. До этого мы мыли пол каким-то деревянным обломком, намотав на него давно разложившийся труп того, что когда-то было рубашкой.

Папа проходит мимо. Вздыхает.

— И этикетка криво наклеена…

Подсаживается ко мне. Все, сейчас начнется самое страшное.

Он заглядывает мне в глаза и говорит задушевным, полным боли и сдерживаемого трагизма голосом:

— Максим… Послушай… Я тебя прошу.

— Папа! Опять начинается!

— Нет. Но выслушай. Отнеси эту швабру обратно и попроси вернуть деньги. Оставь им сто рублей, хрен с ними. А остальные пусть лежат. У меня они лежали, теперь пусть у тебя лежат, мне не надо…

— Нет.

Папа закатывает глаза и притворяется, что сейчас случится самое страшное — его убьет родной сын своим жестокосердием. Лицо его приобретает какое-то уже библейское выражение.

— Папа, выключай древнего еврея.

— При чем тут евреи. Максим… я самый родной твой человек… и я тебя прошу…

— Отстань.

Пол теперь придется протирать только мне. Потому что папа будет издавать крик боли на каждом шагу, швабра окажется кривой, тряпка халтурной, а полякам вообще верить нельзя, и кончится тем, что он ее об мою спину сломает.

Ну и ладно. Такой шикарной шваброй можно.


5 июля 2017 г.

Стоило мне отлучиться на несколько часов, папа успел навернуться на ровном месте и удариться головой о ножку стола.

Неопасно, слава богу, только ссадина на затылке.

Ох, что вот мне с ним делать.

Принес ему торта. Дети любят сладкое.


7 июля 2017 г.

Я умудрился простудиться в такую жару. В Крыму ходит вирус, сопли, горло, кашель, все как полагается.

Обычно, если вирус на меня чихнет, я на него чихал обратно, не берет меня такая зараза. А тут ни с того ни с сего — видимо, не зря говорят, что все болезни от нервов.

Папа нашел мне банку малины и, спозаранку убежав в магазин, позвонил по дороге, как ты, дескать, не сдох? Я сказал, что не сдох, и, сидя дома, наварил ему большой котел его любимой пшенной каши с зажаркой, петрушкой и черным перцем.

Придет папа, увидит, что его больной сын ему каши наварил. И не будет кричать на него. Наверное.

* * *

Папа ест кашу, заправленную свежей петрушкой. Я сижу напротив, сложив ручки под подбородком, и умиляюсь. Есть во мне что-то бабье все-таки.

Папа решительно встал и навалил себе третью порцию.

С одной стороны, я рад, что угодил отцу и каша удалась, а с другой стороны — если он лопнет, то вся кухня будет в каше, хрен отмоешь.