Про папу — страница 30 из 52

Полез вытирать пыль, он, как еж, не может сидеть на месте.

К счастью, ударился не сильно, только к трещине скулы это лишнее совсем. Нас разделял стол, я не успел его поймать. Да дело даже не в этом — пока папа, как приседающий на лоток кот, топтался на одном месте, я просто на него смотрел, стараясь понять, что он делает, а он, оказывается, равновесие пытался удержать. Молча.

И так же молча, сцепив зубы, повалился лицом в пол. Ругался уже в доски.

Поднял, успокоил, усадил на диван. Даже корочку на ранке папа не ссадил — обошлось. Ну что теперь делать. Такая теперь у нас жизнь. Сидели с ним без сил на диване и смеялись.


28 июля 2017 г.

У нас сегодня день Гомера.

Я стою в своем рубище во дворе и, не стесняясь соседей, пафосно кричу, отбрасывая руку от себя в сторону кучи земли на бетоне: «Кто это сделал, кто?»

В ответ, как и положено в трагедиях, молчание.

Впрочем, нет, вокруг меня вьется собака Белка, не совсем понимая, в чем ее вина, но, если я так настаиваю, она согласна и просит прощения.

— Ты что, фокстерьер?

— Хорошо, мой дорогой, мой любимый, если хочешь, я буду фокстерьер.

— Нет, ты не фокстерьер!

— Как скажешь, мой золотенький, не буду.

— Какого черта надо было раскапывать клумбу?

— Ах это… кстати, может быть, там еще что-то осталось…

— Пошла вон! Марш в будку! Нет, иди сюда! Кто сожрал Котасино говно?

— Да откуда я знала, что оно тебе нужно!

Котася, выселенная во двор и тем самым поставленная в безвыходную ситуацию (законы гидравлики даже дурным характером не победить), сходила в клумбу. И, как положено кошке, аккуратно прикопала это вот все.

Ну, собаке Белке надо же залезть. Раз прикапывают — это нужно. Вдруг там косточки, например. Или пряник. О, это не пряник, но свеженькое, пойдет.

— Пошла вон, не смей меня облизывать!

— А что?

— Я не смогу обедать теперь.

— Какой ты нежный, мой господин.

— Уйди с моих глаз долой. Ты не овчарка, а землекоп-копрофил.

Весь бетон перед воротами, даже Белкин матрасик под слоем свежевскопанной земли. Овчарки, они позитивщики, то есть за любой кипеж, кроме скучного. Белке просто понравилось копать. Ей сперва было любопытно, потом вкусно (ой, ё…), а потом просто понравилось рыть.

Все-таки собака Белка не человек. Ни один человек не станет копать землю все утро ради жменьки говна.


29 июля 2017 г.

Только что поймал отца!

Папа, пока я слушал арию Далилы Сен-Санса и фаршировал курицу, захотел встать со своего стульчика, не удержал равновесия и стал заваливаться на спину.

С воплем «сидеть!» я, как кот в панике, прыгнул со своего места и в полете вцепился когтями в худую папину спину. Когда-то я мог, сидя за тесным столом, увернуться от двух стаканчиков виски, роняемых официантом мне на голову, да еще и поймать оба стаканчика.

Сейчас уже вряд ли. Но есть еще порох в пороховницах.

А у папы совсем кончается…


30 июля 2017 г.

Приехала в гости старшая сестра Рита с племянником, у меня небольшой отпуск. Проснулся, за молоком и кефиром для папы идти не надо, молоко уже прокипячено, сантехника помыта, посуда тоже, собачье дерьмо только собрал. Сугубо мужское это дело. Куда бы деть этот день… Впрочем, знаю, лягу спать в тишине, папа с непривычки кричать при московской сестре еще стесняется.

Рожайте себе детей, побольше и покачественней, чтобы в старости всегда пить свежее молоко, не падать и чтобы говно было всегда кому собрать.

Я тоже буду работать над этим вопросом.


1 августа 2017 г.

Папа сегодня, пока я спал, нудно и несправедливо жаловался на меня моей старшей сестре Рите. От этих завываний я, собственно, и проснулся.

— Это я при Максиме просто не говорю, а так…

Подумал, как это все-таки низко, вот так, за глаза песочить родного спящего человека. Но потом подумал, что подслушивать, притворяясь спящим, это вообще отвратительно. Поэтому, устыдившись, положил себе подушку на ухо и усилием воли заставил себя снова честно уснуть.

Проснулся с ненавистью к человечеству. Кто не ябедничает, тот подслушивает.


2 августа 2017 г.

Мне кажется, папа любит старшую сестру больше меня. Со мной ругается, вплоть до того что «чего ты так сидишь?», а с ней нет. Чувствуется какая-то гармония между ними. Я не ревную совсем. Тем более что Рита, как женщина, более заботлива, чем я, да и как человек лучше.

Что-то нарушилось между мной и отцом. Может быть, потому, что последнее время я много нервничаю и, бывает, кричу на него в ответ.

Если еще совсем недавно папа был рад, когда у меня появлялась девушка, и был единственным человеком, кому я их показывал, то теперь сердится и отмахивается: «Им от тебя только одно нужно». Папа преувеличивает, но его это все больше не радует.

Я часто оставляю их с Ритой вдвоем, им явно хорошо вместе.

Но, сидя в своей комнате, пока папа воркует с сестрой на кухне, на которой вечно дежурил я, чтобы ловить отца, если он опять захочет упасть, чувствую себя старой забытой собачкой в доме, куда только что принесли породистого красивого щенка.

Написать в углу, что ли…

* * *

Папа обожает персики.

Рита купила персики. И я принес. Рита ушла погулять, а папа перебирает харчами.

— Какие персики Ритины?

— Вот эти…

— Ах, какие персики, совсем не то, что ты берешь, эти мясистые какие…

Нужно ли говорить, что персики совершенно одинаковые, может, из одного сада даже.

— Папа, сок по бороде течет.

— А чего ты смотришь, нож дай скорее, косточку вырезать!

Папа издает швыркающий звук, пытаясь собрать текущий по подбородку сок, и одновременно делает хватательные движения пальцами в воздухе, ни дать ни взять пьяный хирург в поисках скальпеля.

Я мечусь по кухне, где все ножи, эти женщины вечно запихают все… ах, вот они!

— Да не этот! Мне нужен мой маленький ножик с зубчиками!

— Папа, какая разница.

Папа чуть не захлебывается персиком от возмущения.

— Есть разница! Есть!

— Какая?

— Тот с зубчиками, а этот нет!

Папа аккуратно вырезает косточку.

— Вот это персик так персик, а ты что, взял как всегда…

Я чешу репу. Хи!

— Зато мои на десять рублей дешевле.

Папа чуть не роняет половинку персика. Это был запрещенный прием.

— Да? А ну, дай мне твоих.

Надкусывает новый персик из моего пакета.

— Папа, ты этот доешь лучше.

— Не, дорогие вы ешьте, мне и твои пойдут…


3 августа 2017 г.

Проснулся от того, что папа раздаривал вещи по телефону соседям и бывшим сотрудникам, а те, судя по всему, с радостью их принимали.

Вылетел из спальни в трусах, не стесняясь сестры, с криком: «Все отдай, все раздай, детей по миру пусти!» Хорошее начало дня.

Племянника покусали блохи. И это невзирая на то, что за день до приезда гостей я буквально залил дом ядом.

Пока чесали племянника, папа сел сортировать фотографии и с его точки зрения ненужные стал рвать в клочки. Сестра, найдя на обрывке фрагмент чьей-то детской попы, вцепилась в пакет с фото, и мы стали хором кричать на отца: «Фотографии тебе что, кушать просят? Или орут по ночам?»

Папа, поняв, что он сделал две ужасные непоправимые глупости в своей жизни, родив дочь и сына, мрачно сел пить чай. И тут обнаружилось, что оставшийся в холодильнике кусочек ливерной колбасы местного производства, которую я люблю, стал подозрительно прилипать к пальцам. Приехала сестра со своими разносолами, и я просто про него забыл.

Папа сказал, что сын у него вырос тупой расточитель. Сын припомнил ему утреннюю раздачу слонов, среди которых оказался и антикварный приемник «Регонда». Папа подумал и сказал мне, что я жадный гомосексуал. Сестра влетела на кухню с криком «брейк!». Она бегала между нами и призывала именем милосердия заткнуться. Племянник, поняв, что чесать его больше никто не будет, мрачно пошел дочесываться о стену.

Папа, устроивший этот бедлам, удовлетворенно допивает чай, липкую колбасу я у него уже отобрал. Сестра ушла на экскурсию в Новодевичий монастырь, боюсь, она уже не вернется.

А я пошел собирать собачьи кучи за домом, урожай за ночь поспел, и ссыпать его в липкий, как ливерная колбаса, мусорный мешок, который папа не дает выбросить, заставляя лишь опорожнять. Пусть его подарит кому-нибудь.

Сохраняем позитив любой ценой.

Интересно, вонючий мусорный мешок для оптимиста уже наполовину полон или еще наполовину пуст?


10 августа 2017 г.

Папа время от времени мается без работы. Ходит по дому туда-сюда, будто потерял что-то. А что — забыл.

— Папа, а посмотри спектакль Эйфмана.

— Да смотрел уже.

Папа стоит возле чертежного стола. Старый, побитый молодым соперником боксер после последнего боя. Скула у папы зажила, но кровоподтек остался еще. О чем мечтает отец?

— Папа, а ты рисовать пробовал?

— Да отстань.

Отец явно силится что-то вспомнить, но не может. Значит, он вспомнит сейчас, что состарился. Этого нельзя допустить. Старость, если о ней забыть, исчезает.

— А пиши мемуары?

— Та, ерунда это все…

Я не так сказал, пожилым людям, как детям, надо все заворачивать в красивые фантики.

— Как ерунда? В тебе же жива эпоха целая, незнакомая никому почти. Ну много ли людей твоего возраста сейчас живет на свете, а пишут из них единицы!

— Ну вообще, да…

— Записи, они же вечны. Их будут внуки перечитывать. И все останется навсегда.

Папа третий день сидит за тетрадкой. Принес мне первый рассказ, написанный старательным, красивым и ясным почерком.

— Вот, про бабу Катю, почитай…

Прочитав папин рассказ, теперь я точно знаю, что мою бабушку Катю взяли в рай. Не может быть, чтоб не взяли. Даже невзирая на ее свирепый характер. Больше скажу: и ее сотрудников по заводской смене тоже всех взяли в рай.

Ближе к концу войны баба Катя работала на хлебозаводе. Как раз тогда в Караганду привезли выселенных чеченцев, просто вывезли семьями и бросили в метель посреди степи. От неминуемой смерти их спасли казахские аулы, как, впрочем, в свое время и депортированных немцев. Казахи распределили между собой обездоленных людей, дав им убежище в своих домах-юртах. До одиннадцати человек принимал под свою войлочную крышу простой степняк, отогревал этих людей и кормил до теплых дней.