27 декабря 2017 г.
Папа устроил сегодня день казахской народной музыки. Пятый час подряд в доме звучит из отцовского ноутбука домбра и раздаются протяжные песни акынов. Папа ходит светлый и тихий. «Как в Караганде побывал…»
Я тоже люблю казахское народное творчество, но сейчас у меня уже чувство, что вокруг бесконечная знойная степь, едет всадник с домброй на верблюде, и верблюд — это я…
28 декабря 2017 г.
Сидели с Сашкой на кухне и пришли к выводу, что самый крутой писатель в плане описания человеческих характеров — Гоголь.
Ноздрев жил, Ноздрев жив, Ноздрев будет жить!
До тонкости точно описан тип человека.
Ноздревы — товарищи хорошие, всегда бодрые жизнелюбы и в то же время могут подстроить вам какую-нибудь пакость, за что бывают биты, но «потом, и он, как говорится, ничего, и они, как говорится, ничего». Гусар, лев, Джигурда!
В женском варианте Ноздрева — это женщина-львица, но не жилистая, злобная хищница, а царственная и в то же время энергичная. Очень чувственная, широкая душой и часто в талии, так как обожает жизнь и, соответственно, — пожрать, а также и в тратах, как на себя, так и на своих близких. От той же избыточной любви к удовольствиям тела ей нелегко хранить верность только одному мужчине, что, однако, отнюдь не означает, что Ноздрева не может быть верной, заботливой женой. Одевается ярко, у нее часто проблемы с чувством меры и, увы, — со вкусом.
Я таких женщин избегаю, поскольку в их обществе устаю и они меня немножко смешат. А с мужчинами с удовольствием дружу. Но не близко, не люблю, когда близкие выкидывают неприятные и всегда неожиданные фокусы: все Ноздревы-мужики слегка безумны.
А с Собакевичами близко дружил и сейчас дружу с удовольствием. Честно говоря, так и не понял, чем этот дядька плох, ну разве что мизантроп.
Так что если вы женщина-Собакевич, то…
С Маниловым тоже прикольно, безобиднейшее существо, бескорыстное, беззлобное и очень порядочное. Пусть безалаберное, но чем он плох-то, кому жить мешал? Такая женщина, правда, ни рыба ни мясо, многим нравится, но я как-то больше за характер. Впрочем, надо сказать, Маниловых и не прогнешь ничем, они от любой ситуации абстрагируются, и хоть криком кричи — будут со своей таинственной полуулыбкой строить в воображении хрустальный мост.
Папа у меня среднее между Маниловым и Плюшкиным. С последним часто ругаюсь.
А Коробочка многих из нас поджидает в старости. И сами не заметим, как залезем в Коробочку…
29 декабря 2017 г.
Папа сегодня перекосячил. Даже пришел извиняться ночью.
Конечно, мы помирились.
У папы переходный возраст, ох уж эти подростки, нельзя все принимать близко к сердцу. А как не принимать…
Но надо учиться жить с чистого листа. Я это никогда не умел. Списали? Списали. Вырвали этот лист, скомкали и в топку.
Завтра новый день. Впрочем, похоже, он уже начался.
Доброе предновогоднее утро!
30 декабря 2017 г.
Папа традиционно хочет устроить мне разнос в качестве утренней зарядки, но сдерживается. Вчера он явно переборщил.
Все-таки человек, преодолевающий себя, удивительно красив.
1 января 2018 г.
Мы встретили Новый год с папой и Сашкой на холостяцкую ногу.
Было весело и светло, будто в общежитии. Наелись вкусностей, и оказалось, что мы не взяли шампанского. Я полез в шкаф и нашел бутылку 2009 года, ее и откупорили. За это время шампанское выдохлось, потемнело и стало пахнуть коньяком. Это не коньяк, конечно, но пить можно.
Котася крутилась под столом, собирая ништяки, а когда грянул салют, вышли поздравить собаку Белку.
Сейчас папа пошел спать, а мы с Сашкой моем посуду и убираем со стола, поглядывая в телевизор на корейско-еврейский голубой огонек. В моей руке любимый бокал мамы. Из него пью только я. Немножко. Мама не любила, когда я выпиваю.
С Новым годом, друзья!
2 января 2018 г.
Сегодня было яркое солнце, и я упросил папу выйти из дома погулять по его любимой Пушкинской улице.
Мы надели новую куртку, подстригли все торчащие волоски и, взяв палку, очки и красный пакетик с документами (мало ли что), выдвинулись в город. В прошлом году папа съел великолепный блин в центре города, и я ему пообещал такой же, чем и выманил.
Папа быстро пришел в радушное расположение духа, то есть почти не ворчал, ну разве что в начале, а потом расслабился. Зашли в церковь, помянули маму и пошли искать блин.
Блинов в городе не оказалось, кругом одна пицца, и папа расстроился.
Сын оказался вруном и обещалкиным, и я, схватив отца в охапку, носился по городу, прислоняя папу к стенке каждого кафе и залетая туда, пугал посетителей криком: «Блины есть?»
— Хотите пиццы?
— Нет, я хочу блин!
Ситуация уже напоминала новеллу О. Генри про персики, папа слабел с каждой минутой (отвык от пеших прогулок), когда мы наконец нашли кафе, в котором нам пообещали блины.
Миловидная девушка принесла меню, и я стал торжественно зачитывать папе список: с икрой, с творогом, с курагой, с яблоками…
Папа вспотел и приобрел вид человека, который у стойки регистрации в аэропорту обнаружил, что забыл дома паспорт.
— Ох… ну давай те, что подешевле.
— Папа, да поешь ты уже как следует. Короче, порцию с икрой…
— Что? Куда? С ума сошел!
— Папа, не кричи в общественном месте.
— Давай с творогом! Хочу блины с творогом!!!
Потрясенная силой папиного крика официантка галопом понеслась на кухню, а я сел выслушивать крайне эмоциональную лекцию по экономике, которую папа явно с удовольствием прервал бы, просто дав мне в глаз.
К тому же к середине своей страстной речи папа стал догадываться, что блины можно было заказать вообще без начинки, и спасло меня только то, что их наконец принесли. Конечно, тесто оказалось жидким, сметану я специально прикупил, лишь бы деньги потратить, а творог — мелкий какой-то…
Но в целом посидели хорошо. Я подговорил официантку, хорошо дав ей на чай, чтобы она озвучила другую сумму и ни в коем случае не приносила чек. Поэтому цена за обед поразила даже папу, и он снова пришел в радостное состояние духа.
— А блины ничего, но ты все-таки как ребенок…
Гуляя по Пушкинской, мы встретили мою старинную знакомую Кристину Караманову, обрадовались встрече, поздравили друг друга с Новым годом, и когда папа узнал, что Кристина — дочь его любимого композитора Алемдара Караманова, то пришел в возвышенное состояние духа. Расколбасился до того, что пристал к уличному аккордеонисту, чтобы он сыграл тот вальс, диск с которым пропал при уборке.
— Я вам напою!
Гуляющие люди с удивлением рассматривали импозантного старика в шляпе, размахивающего палкой и кричащего: «Трим-тара-рам! Тара-тара-там — трим-тара-рам!» — и в замешательстве кидали деньги в баночку аккордеониста.
Я не вмешивался, полет души у человека.
Потом с порхающим папой мы засобирались домой.
Лишний раз отметил, насколько не приспособлен современный город к жизни пожилых людей. Здоровенные бордюры, водостоки, высокие ступеньки — все таит опасность. По дороге отца я буквально нес на себе, папа еще попросил, чтобы я зашел в банк с его карточкой и купил Сашке зефиру, обязательно на его, папины, деньги.
Я, усадив отца в уголок, галопом помчался в банк и в магазин. Причем, когда я возвращался, папа меня не заметил. Так его и сфотографировал в памяти, убежавшего из своего уголочка и напряженно вглядывающегося в даль…
16 января 2018 г.
Вчера был день рождения самого тонкого поэта прошлого века Осипа Мандельштама.
Хочу рассказать вам об одном дне этого человека.
Общеизвестно, что он погиб в сталинском лагере, и, знаете, эту мысль я все время держал несколько в стороне от своего сознания: более чудовищного сочетания, чем Мандельштам и лагерь, и представить себе невозможно.
В лагере свирепствовал тиф, не хватало не только пищи, но и воды. Мандельштам потерял сознание возле нар, истощенный до последней степени, наверняка «опущенный» уголовниками за то, что воровал хлеб… Мне страшно об этом говорить, поэтому и не буду, да речь и не о том.
Мандельштама перевели в лагерную больницу, и он прожил там свой последний день.
Вы знаете, мне стало немного легче. Все-таки последнее, что увидел и услышал поэт, были не крики надзирателей, не издевательства сокамерников, а больничная тишина и светлые ткани. Ведь это даже в лагерной больнице наверняка было.
Конечно, дали попить. Оставили наконец одного.
Возможно, наоборот, это был ужас, что он не умер там сразу, где упал, и этот день был последним издевательством в его жизни, проведенный в осознании всей обреченности и безвыходности своего положения.
Но я думаю, что это был все-таки подарок.
Подарок человеку, который однажды, узнав, что у его отца не было теплых вещей, прямо на улице снял с себя единственный теплый свитер и попросил передать ему. Показания на следствии которого, в отличие от многих и многих, которых не возьмусь осуждать, были безупречны. Человеку, который говорил: «Зачем пишется юмористика, ведь и так все смешно!» Который однажды написал эти строчки: «…время вспахано плугом, и роза землею была. Розы тяжесть и нежность в двойные венки заплела…»
Подумайте, после лагерного ада — день в тишине. Белые простыни. Вместо охранников — врачи. И дали, конечно, ему дали попить.
Это был день как подарок, он воспринял его именно так. Иначе и быть не могло. Это же Мандельштам.
А в Симферополе выпал настоящий снег. Белый, пушистый даже слегка, почти как положено.
Собаки в нашем поселке офигели. Белка скулит и рвется на улицу, вышел, закрыл за собой калитку, так она с визгом морду просовывает под дверь, дескать, возьми меня в эту волшебную белую благодать.
Но я взял не ее, а папу. Мы ходили на осмотр к окулисту, а потом пошли есть наши любимые блины. С маслом.
Папа снега испугался и все время кричал: «Держи, держи же меня!» — а я крепко держал его за руку и почтительно бормотал: «Папа, не ссы».