При любой моей попытке прикоснуться к баночкам и даже тарелочкам папа издавал звук негодования, которым часто переговариваются клоуны в цирке, изображающие детей.
Папа вошел в рабочий транс, настроение его улучшилось, и он даже начал напевать себе под нос, ухватил последнюю большую кастрюлю с рисовым супом и, мелодично бормоча «Кастрюлька-кастрюлька», засеменил с ней к дверям.
Ну и естественно, выйдя во двор, поежился от холода, жидкость в кастрюльке заколыхалась и вывела его из равновесия.
Я выбросил руку вперед, ухватил папу за шиворот, и он так и повис в воздухе, упрямо не выпуская из рук кастрюльки, под углом в сорок пять градусов, как Майкл Джексон с привинченными к сцене ботинками.
И все бы хорошо, но дело в том, что я ухватил папу своей надорванной рукой.
Поэтому вместо того, чтобы подтянуть отца к себе вместе с «кастрюлькой-кастрюлькой», мы с ним медленно и плавно опустились на слегка присыпанный снежком бетон. Я начал стонать, а папа кастрюлю так и не выпустил, как падающий алкаш не выпустит заветную бутылку с водкой. Комичность ситуации пересилила боль во вновь сорванном плече, и я расхохотался, папа даже слегка обиделся.
Второй раз папа упал уже в обед, как всегда рывком встав со стула. Будучи вне моей досягаемости, он с жалобным криком упал головой в угол, но там его подхватил в объятия огромный розовый заяц, которого папин никчемушный сын предусмотрительно притащил за синтепоновое ухо на кухню как раз для этих целей.
Зайцу объявлена благодарность.
В третий раз папа все-таки добился своего, кошка Котася, вместо того чтобы ознаменовывать свою старость в достойном, колониальном, староанглийском стиле, пользуясь общей неразберихой, вызванной мойкой размороженного холодильника, украла скумбрию, обожралась, как дикая повариха Жануария, и в течение пары минут заблевала весь дом. Ничего удивительного, скумбрия была такой величины, что на нее можно было всю Котасю насадить как на вертел, и еще бы рыбий хвост из-под нее торчал. Кошачья русалка бы получилась.
Я с воинственным кличем «Нет! Нет! Нет!» все это кинулся замывать, папе же надо было обязательно проверить качество мытья, в результате он поскользнулся на моющем средстве и рухнул в коридоре на бок, да еще и с фейерверком, потому как, падая, он задел шкаф, и с него слетела стеклянная банка, разорвавшаяся прямо у моих спешащих на помощь к отцу ног.
Папа не ударился, но морально ему досталось, конечно.
Сидел на своих ходунках и смотрел в угол, как наказанный кот.
В общем, папа пока цел, суп сохранен (скумбрию не уберегли), розовый заяц оправдал высокое доверие, а у меня снова сорвано плечо, и я с ума сойду на хрен. А так все хорошо.
4 марта 2018 г.
Ну да, да, я таки заболел. Я уже говорил, это со мной бывает, только когда я нервничаю. Кашель, насморк, голова гудит, кровь по сосудам проходит со скрипом.
Все дела отменены, дом практически встал. Папа молчит, упал, наверное, и лежит где-то, кошка засорилась и больше не течет, собака Белка перешла на автономию, живет себе в будке, и я не знаю, как она там живет.
А я лежу с температурой и могу наконец пожить немного для себя…
5 марта 2018 г.
Интересно, что жир первым делом сгорел с нервных клеток.
Прямо чувствую, как у меня в голове высохшая нервная сетка, колкая и хрупкая, вроде скелетов морской мелочевки, скальцированных вместе.
Я заболел, и дом развалился, папа испортил все мясо, для чего-то решив срезать его с костей и измельчить, ножом выпиливать надоело, так он его со злости пальцами передавил, Котасина еда пропала, надо было отварить мягкие хрящики, но я-то слег, а никому дела нет. Сашка сожрал мой сладкий безлактозный творог с изюмом, а я сам его хотел, мало им с папой пряников и печенья, надо в мою заначку залезть.
Пошатываясь от температуры, открыл коробку, а она практически пустая, и просто руки затряслись от ярости — оставил мне две ложки. Тут я вспомнил, что решил сегодня вовсе не есть, и вообще дым из ушей пустил от бешенства.
Но молча, никому ничего не сказав, ушел к себе, как и хотел, голодный. Заперся. Умру, на запах придут. Предатели. Стервятники. Всю мою жизнь сожрали и не подавились.
6 марта 2018 г.
Человек стареет не сразу. В смысле, не сразу весь. Он делает это по частям.
Мышцы еще упруги, а скелет уже просел, железы еще бодры, а волосы на голове — тогось. Мышление еще гибко и свежо, а вот память, блин…
И в какой-то момент человек имеет все шансы превратиться в достаточно странное существо. Франкенштейн, собранный из частей разного возраста. Потом это пройдет, время все сравняет. Но пока давай от него сбежим.
Дядька, зачем тебе талия, как у черкесского юноши, если бицепсы уже висят? Тетка, зачем тебе такие сиськи, если на душе осень? Уперлась в свои мифические два килограмма, пытаясь скинуть вполне реальные десять лет.
С одеждой и стилем вообще труба: так ты уже старик, а эдак — придурок.
— Бабушка, а почему у тебя такие зубки?
— Это чтобы трахнуть тебя, дитя мое!
Тетенька все толкает силикон себе в рот и не может остановиться, хотя губы уже похожи на двух лысых гусениц. Да я лучше с гусеницами во рту буду ходить, чем выглядеть на свой полтос! — Чудовище нечеловеческое, а разве тебе полтос? — Ура! Мне никто не дает мой возраст! — Ну естественно, не дает, я думал, ты бессмертное.
И все от нутра.
Есть хорошая новость. Зрелая душа пропитывает тело насквозь и как-то гармонизирует все. Дескать, да. Да. Свет, если он внутри, проступает через морщинки, как через трещинки на глиняном горшке. И кто тогда видит трещинки…
Давайте стареть красиво, не по частям. Как цельные светлые люди.
7 марта 2018 г.
Время преобразований. В доме чисто и тихо, собаке Белке можно заходить в дом (ей сразу расхотелось), кошка Котася, наоборот, со всеми своими пожитками переехала на летнюю квартиру, во двор, ибо не фиг портить всем одежду.
Последнее преобразование до глубины души возмутило Сашку, ибо кошка, видите ли, домашнее животное, а я жестокосерден, безжалостен и порчу свою карму.
Меня крайне раздражает, когда мужчина не хочет думать головой даже там, где это необходимо, и идет на поводу своих «чуйств», совершенно ложных в данных обстоятельствах. Такое допустимо только в любви, но никак не в быту.
На улице днем и ночью очень тепло, если не сказать жарко, я сделал Котасе уютный домик во дворе (из которого она не вылезает), а кошка по природе своей лишь условно одомашнена. Ни одна даже самая цивилизованная кошка не променяет свежий воздух, шорох крыльев маленьких птиц и шуршание мышей в траве на тупое нудное хождение в четырех стенах. Обеспечьте животному пищу, воду и место, где можно укрыться, и оно почувствует себя дома где угодно, особенно если оно кастрировано.
Котася привыкла ходить по нужде в одежду, и переучить ее невозможно, особенно учитывая, что она впадает в маразм. Только вот такие «жесткие» условия могут ее переучить — приспичит среди ночи, а негде. Однако не отложишь, не секс, значит, поневоле под кустик побежишь, а кустиков во дворе — выбирай на свой вкус.
Через месяц образуется привычка, и осенью, когда похолодает, Котася сама будет проситься из дома в природный лоток, ибо про походы в одежду просто забудет.
Ну, казалось бы, ясно как день. Но не для Сашки.
Вот от таких жалейкиных и происходит часть самых больших глупостей на земле.
9 марта 2018 г.
Снова нужно в Москву. Друзья организовали мне там выступление в арт-клубе «Шагал».
Буду читать о своей жизни в Германии.
Но главное — снова на неделю надо оставить отца. Хорошо, что у нас есть теперь заботливый верный Сашка. Но все равно. Это же мой папа.
15 марта 2018 г.
Отец, конечно, сильно сдал за последнее время. Когда я начал эту эпопею с возвращением из Германии, в наших отношениях было много света, тепла и легких искорок взаимной любви.
Темнота только подступала, она мелькала иногда, но мы смотрели на нее вдвоем и улыбались все равно, страха не было.
Постепенно тьма становилась сильнее, впитывая в себя отца все больше, будто наступающий огромный, вооруженный до зубов враг, берущий город за городом.
Паники и сейчас нет. Просто голосом Левитана что-то фиксирует в моем мозгу: «Сегодня оставлены следующие населенные пункты…»
Мы будем биться за каждый дом, папа.
Воспоминания о твоей молодости — это единственный оставшийся островок, где ты еще иногда улыбаешься. А значит — ты здесь, со мной.
Сейчас темнота уже вокруг. Но это не страшно, глаза привыкнут, и мы найдем веселые, светлые искры и в ней.
Ох и денек был. Эти двое агрессивных мещан, папа и Сашка, выели мне остатки мозга и нервной системы.
Папа снова упал. На бок, ударился лицом.
Я сказал, что все, кончилась демократия и его любимый компьютер переезжает в безопасную комнату.
Дело в том, что в зале, где папа заседает сейчас, доски пола не совсем плотно пригнаны и он все время цепляется за них ножками кресла, к тому же зал большой и, теряя равновесие, отцу попросту не за что схватиться. Если кухню я всю заложил подушками и мешками с бельем, в зале это сделать невозможно.
Папе же все доводы пофигу, он привык здесь сидеть за компьютером, и все.
Убьюсь, значит, убьюсь, отмучаешься, типа. Решил на старости лет поиграть в ковбоя.
Я знаю, как старикам тяжело менять привычки. Но в папиной спальне хоть и тесно, непривычно ему, но безопасно. В ней папа не упал ни разу, там просто некуда падать: с одной стороны кровать, с другой — мягкий пуфик длиной во всю стену, а я, перевернув кресла, сделал тем самым отцу поручни, он всегда может за них схватиться, что он и делает, когда теряет равновесие. Он падает по всему дому, только не в своей спальне, этот факт о чем-то говорит, в конце концов?
…И я сегодня с каменным лицом переносил папины причиндалы в спальню под причитания отца, весь в пепле и экскрементах, которые щедро сыпались мне на голову.