30 мая 2018 г.
Все. Ехал на кладбище в машине один, не впустив туда больше никого. Всю дорогу держал руку на крышке гроба. Теперь если и увидимся с отцом, то только в великом «может быть».
20 августа 2018 г.
В Крыму выпал дождь и даже мелкий град.
Зашел по делам в банк, очередь, духота.
В очереди сидят на скамеечке очень пожилая женщина в пуховом платке и мужчина моих лет. По тому, как они говорят, очевидно, что это ее сын. Мама его уже частью сознания не здесь, все время спрашивает его о чем-то, очень нервна, мужчина устало, раздраженно ей отвечает.
Я дождался, пока они выйдут на улицу, и подошел к мужчине. Он неприветливо глянул на меня.
— Извините, вы не подумайте, я не сектант и не продавец, мне от вас ничего не нужно, но я обязан сказать вам очень важное…
Мужчина нехотя отошел от матери на пару шагов.
— Это ваша мама?
— Да.
— Вы знаете, я недавно похоронил отца, он тоже был не в себе последний год.
Глаза мужчины немного потеплели.
— Вы ведь кричите иногда на нее?
— Ну… да, бывает.
— Я понимаю вас, но, как вам сказать, пусть живет ваша мама сто лет, но однажды, может быть, совсем скоро она уйдет. Это ведь всегда неожиданно, всегда.
Мужчина напрягся, но стал слушать внимательнее.
— Понимаете, когда это случится, вы забудете, почему вы на нее кричали. Совсем-совсем забудете. А каждый день, когда вы на нее накричали, будет как гвоздь в вашей голове.
Мне не хватало слов. И я потыкал себе в лоб не сгибающимся от волнения пальцем.
— Понимаете, у меня сейчас вся голова в этих гвоздях. Их никто не вытащит. Я с этим живу и не хочу, чтобы вы жили так же.
Мужчина немного растеряно пожевал губами.
— Да, конечно, но мама так…
Я наклонился к нему ближе.
— Один раз, всего один лишний раз сдержитесь, не накричите на нее, как бы тяжело ни было. Пожалейте сами себя.
Мужчина слушал, а я просто захлебывался в своих словах, как всегда бывает, когда чувства мчатся в тебе, как ураганный ветер, а язык за ними не поспевает. Я прикоснулся к рукаву влажной от сырости зеленой куртки, и мужчина не отнял руку.
— Сейчас последние дни, когда вы вместе. И если вы, даже заботясь о ее теле, будете при этом разъедать ее душу… Да, она тоже мучает вас, но вы молоды, у вас будет время, чтобы все это забыть, залечить в себе, а у нее этого времени нет. Она так и уйдет обиженной и раздраженной. И вас никто не простит, потому что некому будет уже вас прощать.
Мужчина растерянно посмотрел на меня. По глазам его я понял, что он сам знал об этом. Но знать — это еще не осознавать.
Мы пожали друг другу руки и разошлись. Я увидел, как они отходят от банка по слякотному булыжнику через холодный август, сын и мать.
Сын чуть придерживал маму за руку, чтобы она не упала.
21 августа 2018 г.
Отдал другу все оставшиеся папины пеленки и салфетки. У него недавно сын родился. «Это от нас с папой», — сказал.
Папины ходунки продал через интернет, так же как и купил когда-то.
Теперь чей-то другой упрямый старик с ними ходить не будет.
22 августа 2018 г.
Почему я больше ничего не пишу о кошке Котасе.
Дело в том, что она еще как бы есть, но ее уже нет. Даже собака Белка не реагирует на нее уже никак, впрочем, и она не замечает ее присутствия.
Котася спит на диване возле батареи, спускается с него, чтобы поесть. Рыбы пожевать, больше не берет ничего, я знаю, что это вредно и нельзя, но ей уже можно.
Ей двадцать два года. Это сумасшедшая старость для кошки.
Котася любила спать на мамином животе, ссорилась с папой, видела собаку Белку маленьким щенком, она помнит совсем молодого меня. Она уже почти ничего не видит, очень плохо слышит, совсем ни к кому не ластится, хотя и любит, когда ей гладят голову. Ходит кошка уверенно только знакомыми тропами, да и то часто мимо лотка.
У Котаси уже третий год маразм. По ночам она кричит. Доживает, старушка. В полуслепых глазах — ментальный покой.
Я, как и Сашка, всего лишь ее смиренные сопровождающие на уже коротком пути в страну, из которой не вернулся ни один кот на свете. Если эта страна существует, конечно. Может быть, и нет.
Тогда последняя серия Котасиного сериала пусть закончится в покое, тепле, с ее любимой мойвой и прикосновениями между ушей. Пускай не будет боли, не будет страха. Но пусть последняя серия эта продлится долго. Долго-долго. И после еще немного. А потом в воздухе появятся невидимые губы и задуют свечу.
Пусть будет так.
1 сентября 2018 г.
Снова ездил в Москву. Почти на две недели. Надо начинать новую жизнь, затоскую — конец мне, между двух стран застрял. Я как раз начал подготавливать документы, а тут папа все решил за меня. Хочу остаться в России. Так же, как когда-то, очень давно, хотел уехать в Германию. Я был молод и глуп, все, что надеялся найти там, оказалось здесь, рядом с родителями. Очень я в Германии был нужен. А здесь был нужен всегда. Даже когда папа еще ездил на велосипеде и улыбался куда чаще, чем хмурился.
Приехал из аэропорта вчера ночью, тихо открыл ключом дверь, не разбудив даже старую, теряющую слух собаку Белку, наскоро скинул с себя куртку и джинсы и почти сразу уснул.
Проснулся утром от криков Сашки.
— А Белка не ест, с раннего утра стоит у дверей. Макс, она тебя ждет!
Выхожу невыспавшийся на веранду. В дверях улыбается, кивает собачья морда. Днем овчарке в дом нельзя. На этом настаивает любящий порядок и чистоту Сашка. Это знаю я. Это знает Белка. Поэтому стоит, переминаясь с ноги на ногу, пыхтит.
— Ох-ах, я думала, ты ушел и не вернешься!
— Ошиблась.
— Да!
Собака прижимает уши, делает неуверенный шаг внутрь веранды, ставя лапу на мокрую тряпку. Сашка вымыл сегодня пол в честь моего приезда, прямо с утра.
— Это ты куда собралась?
— Ах-ох, я знаю, этот закон о запрете входа собак в дневное время… Но так хочется об тебя вытереться.
— А нельзя. Да.
Сажусь на табуретку в двух метрах от ее подрагивающего носа. Я сам очень хочу обнять свою собаку, но эти мгновения так нежно щекочущи, что жалко их упустить…
— Ты не понимаешь. Ты ушел. А потом не пришел. А потом опять не пришел. И даже потом.
— Сашка мне писал, что ты вроде не грустила особо и ела хорошо.
— Это жизнь. Наш папа тоже ушел и не пришел до сих пор. Он ведь вернется?
— Нет, Белка, папа ушел навсегда.
— Ну, я еще подожду все-таки. Ведь ты — пришел?
— А я пришел.
— Ну это же прекрасно!
Собака не выдерживает и с визгом врывается на веранду, делая вид, что не слышит Сашкины горестные вопли: «Полы! Чистые полы!» Что ей Сашка, что ей пол, что «нельзя»…
Трется о мои щеки тяжелой жаркой мордой.
— Ты пришел, ты дома, я дома, у нас есть дом, у меня есть ты, а у тебя я…
Обнимаю ее большую, пахнущую летней цветочной пылью, жаркой овчиной, живой, нажористой сыростью ушастую голову. Мы одно с тобой, Белка, мы одно с тобой, Сашка, старый добрый дом моих родителей — мы одно!
Пусть все-все, кого ждут, обязательно возвращаются. Встанут на пороге, над чистым полом, улыбнутся и скажут:
— Здравствуйте, это я.
Пусть не в этом, в любом другом из миров. Все равно он будет лучшим во всей Вселенной.
Мир, в котором все дома.