А город подумал – ученья идут!
Вам уже стало ясно, что не так просто было послать его «нах», тем более взять его за это самое, тепленькое.
И вот нашлось-таки безумное существо, которое сделало это! Но обо всем по порядку.
Капитан судна занемог. Сильно!
– Леха! – позвонил он боцману. – Ты, давай сам доставь уголек в Судак, а к вашему возвращению я поправлюсь.
– Сделаем, кэп, в ажуре! – заверил Леха.
Тут же из рубки показалось лицо Фоки, всегда держащего нос по ветру, уже радостно потирающего ладошки:
– Пошалим?!
Кто же откажется, если так упрашивают?
Шалили бурно! Устроили симпозиум! Последним слег боцман.
Любопытные дельфины долго выпрыгивали из воды, стараясь не упустить ни одной пикантной подробности. Наконец, даже утомленное солнце стыдливо скрылось за горизонтом.
– М-м-м! – простонал наутро Полуда, с трудом приходя в сознание, лежа нагишом на куче угля. «Вот это вчера был сейшн! Бардак! Одной проститутки Вирджинии за глаза хватило бы на всех. Так нет! Еще Регину с Дианой позвали».
Море мирно шелестело за бортом. Солнечные зайчики отсвечивали от волн как от елочных игрушек. Их красивые отблески лазерными лучами впивались в сетчатку, просверливая мозг до бритого затылка. Поэтому Леха решил глаз не открывать, пока муть не сойдет, временами проваливаясь в похмельную сонную одурь. Вспоминались вчерашние богатырские потехи-шалости!
Кто-то нежно прикоснулся к его мякишу, постукивая с разных сторон нетерпеливыми движениями, призывая проснуться. «Вставай! Весь вставай!»
Изрядно потрепанный накануне мужской организм все же ответил адекватно, привычным образом. От легкого морского бриза на Лехиной мачте, указывая норд-вест, игриво затрепетал чей-то голубой бантик.
«Наверняка дело рук суки Вирджинии. Это она завязала бантик морским узелком – мастерица на все руки!»
Между ног вдруг послышалось шипение, переходящее в утробное ворчание:
– Ш-ш-ш! Ур-р-р!
Полуда с полузакрытыми глазами недоуменно захлопал по барабану живота, пытаясь понять источник звука. «Вроде и не напрягался?»
Урчание неожиданно быстро перешло в визг.
Наблюдавшие за происходящим шутники, спрятавшиеся благоразумно в рубке, грохнули!
Леха лениво приоткрыл пошире глаза, скосил их вниз, но круглое навершие живота, словно гора Митридат закрывало видимость.
Вдруг раздирающая боль острыми когтями впилась в самую маковку его Пизанской башни! Пронзила до пят!
– А-а-а! – корабельной сиреной по восходящей глиссаде завыл пострадавший. «Укусила, сволочь! – взъярился он. – Убью!» Слепо шарившая рука наконец нашарила между ног источник боли и резко отбросила от себя. Удивленным взглядом проводил улетевший за борт волосатый комок. «Скальп содрал!» – удовлетворенно догадался он и посмотрел на свою татуированную ручищу, ожидая увидеть следы крови той твари, что осмелилась прикоснуться к его междометию.
За бортом послышался дикий кошачий писк, а из рубки дружный гогот умирающих от хохота очевидцев.
Напрасно это они!
– Атас!!!
Очень быстро компанию утопающему котенку составили три обнаженные наяды.
Леха, топоча словно Один, в ярости носился по суденышку с нефритовым жезлом наперевес! Только бантик развевался по ветру.
Немного выпустив пар из легких, продемонстрировал меткость по бросанию кусков угля в цель. Затем опрокинул услужливо поднесенный стакан водки и малость успокоился.
Котенок, будущий любимец команды, осмелившийся заякорить самого Леху Полуду, был выловлен. Вульгарные девицы брошены на волю волн! Может, выплыли, а нет, так все равно где-нибудь всплывут! Черт их дери!
Леху с тех самых пор и прозвали Уд! Только за его спиной. В глаза боятся!
– Тихо! Вон Леха Уд идет! Атас!
P.S. Через три дня после проведенного симпозиума верные кореша Фока и Мариман привели под ручки Леху, скрюченного жесточайшим триппером, в кожвендиспансер.
Для друга семь верст не околица!
Для Рафочкина в воскресенье друзей не существовало. То есть он, конечно, и сам бы не прочь, когда-никогда, пропустить пару стаканчиков или кружечек в дружеской компании, но семейные дела в воскресенье – это святое! В другие дни недели он мог пить, курить и балагурить в кругу друзей сколько вздумается. Хоть до семнадцати часов вечера. Но в воскресное утро ни-ни! Он придерживался этого правила с давних пор, от которого остались две хорошие проплешины на темечке, которые никак не желали сливаться с возрастными залысинами.
Чтобы его не тревожили и не соблазняли друзья ни свет ни заря сауной, рестораном или хоккеем, Рафочкин шел на разные хитрости и ухищрения. С вечера отключал телефоны, отсоединял от звонка электрический шнур, задергивал наглухо шторы, надевал светонепроницаемые очки, беруши, памперсы и пижаму. Потом, вдруг вспомнив что-то, открывал входную дверь и вывешивал снаружи на дверную ручку табличку, умыкнутую когда-то из гостиницы «Космос», с надписью «Не беспокоить!».
Накануне вечером он проделал то же самое и даже не поленился вынуть сим-карту мобильного телефона.
Ранним-ранним утром, а может поздней-поздней ночью, громкий безжалостный стук в окно вырвал его из дружеской компании Морфея с Бахусом и сбросил его с кровати! Ту-ту-ту-ту-ту!
Испуганное сердце потребовало открыть ворота горла и мощными толчками пыталось вырваться наружу! Пух-пух-пух! Мочевой пузырь искал выход с другой стороны. М-м-м! Страх парализовал ноги. Во рту пересохло как после празднования Нового года! За спиной слышались шуршания и всхлипывания жены, которая безуспешно пыталась змейкой проскользнуть в щелку между стеной и кроватью.
«Война! Землетрясение! Ураган! Жена застукала! Самолет упал! Мы опять живем на первом этаже! Это сон! Сейчас проснусь!» – тысяча версий обрушилась на бедную голову Рафочкина.
Кое-как угнездившись на полу и прижавшись спиной к кровати, мотаясь китайским болванчиком, он с трудом сфокусировал взгляд на источнике звука. Неимоверной силой воли заставил себя подняться с пола. Держась за стену рукой, а другой за сердце, шатаясь, подошел к окну и со страхом отдернул шторы. Ужас охватил его существо! Онемел. Даже на лысине вздыбились пушковые волоски. Отшатнулся.
Прямо напротив него в зимней утренней полутьме, на уровне четвертого этажа, стоял человек, барабаня в окно клюшкой и крича на всю улицу:
– Вставай! Ты что, спишь, что ли?!
Это был его старый добрый друг Слава Мымрин, который без посторонней помощи собутыльника даже в баню сходить не мог! А тут по воздуху летает!
– Сплю. Наверное, – покорно согласился Рафочкин.
– Я тебе и звонил, и кричал, и фарами мигал, и сигналил! Вон, смотри, из-за тебя весь дом разбудил. Но ничего, от друзей не уйдешь! Сгорите ведь! У тебя дым из кухни валит!
– Это сноха, наверное. Она грозилась вчера пирожки наутро испечь.
Только тут Рафочкин разглядел, что его друг не посуху прошагал расстояние от тротуара до четвертого этажа. И не взлетел привидением под крышу. А раскачивается на морозном ветру в люльке автокрана.
Беспокоится за него!
– А я уже всех на ноги поднял! – брызгая слюной, докладывал тот. – Да пока, думаю, «Скорая помощь» с пожарной машиной приедут, сам раньше управлюсь! Для друга семь верст не околица! Думаю, сгорит ведь, почем зря, друг-то! Даже мявкнуть не успеет! Ничего в жизни толкового не сотворит! Дружба, брат, денег дороже! Не для себя стараюсь! Вот автокран с работы снял.
– Спасибо, – промямлил Рафочкин, – с тобой разве сгоришь? Не сгорим даже.
– В баню-то на первый парок сегодня пойдем? А?! Я, собственно, к тебе за этим и шел. Да смотрю, дымок из форточки тянет. Угорит, думаю, друг-то!
– В баню-ю?!
Их дружеский разговор был прерван воем и сиренами появившегося из-за угла дома сводного пожарно-медицинского отряда.
Пальцем грозить – дорогу не перейтить!
Славочка никогда никого постоянно не обижал. Пальцем не трогал! Даже собственных детей. А зря! (Личное мнение автора может не совпадать с мнением читателей.)
Придет, бывало, с работы, смотрит, полы не вымыты, ужин не приготовлен, жена книгу читает, дети на улице. Поворчит, пальцем погрозит, да делать нечего – полы помоет, дрова наколет, пошамать сгоношит. Так лениво жизнь и шла. Пока не пострадал Славик через этот самый палец.
Однажды, переходя улицу Ленина, она в любом городишке самая оживленная, он выставил жезлом указующий перст и поперся ледоколом насквозь автомобильного движения. Шкандыбает через дорогу, в рыжий ус пыхтит, и пальчиком строго по сторонам указывает, кому и где из водителей остановиться!
– Стоять! Стоять!
Все тормозят, изумляются, чего это он такой способ самоубийства выбрал. Вроде и не пьяный почти на первый взгляд в конце вечера. Морда красная, усы пышные, из портфеля кожаного банный веник торчит.
Так бы он, глядишь, и доперся благополучно до противоположного тротуара, если бы не пассажиры из одного джипа.
Что уж им с обкуренных глаз померещилось, какой такой палец они увидели-перепутали, а только никакого почтения почтенному возрасту не оказали. Наоборот! Провели воспитательную и разъяснительную работу. У всех на глазах! По всем правилам и понятиям!
С тех самых пор Станислав, как разрешили ему без костылей ходить и помощи Илизарова, проезжую часть улицы только по зеленому сигналу светофора перебегает-прихрамывает, по сторонам испуганно оглядывается. Даже в воздух как пилот истребителя посматривает.
Еще добрее стал! Пальцем, сломанным в трех суставах, никому больше не грозит! Не показывает.
И правильно, не актер американского кино пальцы веером перед людишками растопыривать! Для этого надо силу иметь в нашем цивилизованном обществе. А еще лучше законы соблюдать и правила дорожного движения. А-то, можно и поплатиться. Вот так-то! Держи себя в руках. А руки в кулаках.