Глухо хлопнула дверь парилки. «Наверное, немой ушел, – отвлекся от своих мыслей Славик. – Не выдержал высокой температуры! Я-то привычный. Столько лет уже керамическим производством занимаюсь. Для меня эта температура, что слону дробина. Иной раз после обжига изделий приходится в такую раскаленную печь лазить, что – мама не горюй!»
Он вынул голову из веника и взглянул на место, где до этого находился немой паренек. Теперь тот приютился на полочке пониже, вид у него стал за это время пожиже, в руках откуда-то взялся веник, под попой нарисовалась подстилка. «Наверное, за веником выходил, пока я задремал. Надо же, а я и не услышал. Быстро он, однако, сомлел. Квелый какой-то сидит. Когда начинали, более бодрый был».
Славик пощелкал пальцами, привлекая внимание паренька, и вспомнив, что с глухонемыми надо разговаривать, четко проговаривая слова, чтобы они могли прочитать по губам, вновь повторил первую фразу:
– Пфу, пфу! – смешно надувая щеки и пытаясь в точности повторить прежние охлопывающие движения, чтобы тот вновь плеснул водой на каменку. Молодой человек непонимающе выпучил глаза и с нескрываемой жалостью посмотрел на него.
Сетуя на непонятливость собеседника, Славик ткнул указательным пальцем в сторону горячего змеевика с кучей наваленных камней. – Пфу, пфу! – и, наконец, вспомнив, как немые показывают «плохо», прижал большой палец к мизинцу и выстрелил с него невидимую вошь. У паренька отвалилась челюсть. Он во все глаза смотрел на бабая и силился понять, что же именно тот хочет и зачем кидается вшами в разные стороны. Слава опять принял удивленный вид, развел ладошки в стороны, округлил глаза и, широко разевая рот, громким шепотом проговорил по слогам:
– Па-ра нет. Сов-сем па-ра нет! – и накрыл коленки ладонями.
С нескрываемым изумлением наблюдавший его экзерсисы собеседник вдруг понятливо закивал головой и способным учеником повторил такие же действия. Широко раскрыл рот и также шепотом произнес:
– Па-ра нет! – развел руками. – Сов-сем па-ра нет! – и положил руки на колени.
Слава задохнулся от негодования. «Он издевается, что ли, надо мной?!» – и словно бык на корриде в Севилье всем телом подался вперед, поедая тореадора глазами, насупил густые брови и выпятил толстые губы. Тот неумело, но незамедлительно повторил те же боевые действия. «Драться он со мной хочет, что ли, – недоуменно подумал Славик, – прямо в бане? Да ну его к черту, сам поддам! Больной какой-то. Вначале вроде не агрессивный был. Улыбался широко. Не пойду больше к нему стричься!» По-стариковски кряхтя, придерживая поясницу, он слез со своей полки. Прошел к тазику с кипятком, наполнил ковшик и несколько раз плеснул на благодарно зашипевшие камушки, истосковавшиеся по водичке. Вся парная наполнилась жарким молочно-белым туманом.
– А-а! – выдохнул огнедышащим драконом Славик, возвращаясь на место. И сам себе громко сказал:
– Кайф!
Вдруг сзади рефреном прозвучал чей-то незнакомый голос:
– Кайф!
«Глухонемой заговорил!» – чуть не рухнул от удивления Слава, оборачиваясь на звук голоса.
– Э-э, – растерянно протянул он, почесывая вспотевшую лысину, – так ты что, не глухонемой?
– Нет, не глухонемой, – недоуменно ответил паренек. – А я подумал, это ты немой! В толк не могу взять, чего это мужик ко мне пристал? Рот разевает как рыба. Просит чего-то, а ничего не слышно. Думаю, точно немой!
– А зачем же ты в парикмахерской притворяешься, что глухонемой? – воспылал праведным гневом Станислав. – Платят больше или клиенты претензий не предъявляют, что стрижешь плохо?
– Я не парикмахер вовсе! Я сварной. Парикмахер давно, еще до моего прихода ушел.
А я понять не могу, почему в нашей бане одни глухонемые на каждом шагу стали попадаться.
Сконфуженно бормоча извинения, смущенно посмеиваясь и сетуя на свою оплошность, Славик покинул парилку. «Надо же так обознаться! Вроде и пива еще не выпил! Но как похожи! Ха-ха! Даже с глухонемым поговорил без всякой „слабоватой“ дикции. Начистоту! Я ему, кайф, говорю, в бане! А он соглашается, кайф, отвечает. Наглый такой!»
И ты, мой друг, парься, не ошибайся! С незнакомыми не общайся!
Страсть Пинкертона
Согласно показателям в наше доброе славное время наблюдается значительный рост благосостояния населения страны. Жить стало лучше, веселей! Ширятся ряды представителей древнейшей профессии прикарманивания чужой собственности. Заметили? Природа не терпит пустоты в кармане у воришки.
Мелкие жулики, в отличие от маститых сокамерников, не умеющие облапошить с размахом и по-крупному, все время норовят положить глаз и наложить лапу на наше имущество. Не успеешь оглянуться, как что-нибудь слямзят. Подметки на ходу оторвут так, что дальше ехать некуда. Приходится всегда быть начеку. Даже ночью спать сторожко, чтобы жену не увели.
Однажды, поздней зимней ночью, Рафочкин был разбужен шабашем ночных бабочек, бесстыдно веселящихся в автомобиле под его окнами. Сонный, он недовольно выглянул в узенькую щелочку меж штор. Кричать в форточку о своих чувствах на всю Султановскую улицу не хотелось, а выходить на мороз было лень.
Автомобиль глухо ворчал в сугробе медвежьим басом, отравляя газом атмосферу улицы и жизнь обитателей ближайших домов. Пьяные мужские выкрики и возбужденный женский смех, прорывающийся временами сквозь музыкальное обрамление веселой оргии, будоражили раздраженное воображение и не давали заснуть.
«Трусы! – подумал о соседях Рафочкин, потуже заворачиваясь в одеяло. – Вот гады! Хоть бы кто догадался в милицию позвонить или прикрикнуть на них. Соседи нашего барака, понятно, боятся снежком в окно получить, а напротив-то, высотный дом, до них не добросят. Там большие люди живут. Высокие посты занимают. Бывает, не успеешь с друзьями одну песню под звон бокалов исполнить, недовольные слушатели требуют убраться куда-нибудь подальше со своим ансамблем. А сейчас даже женщины не орут. Боятся! Как будто им на работу с утра не нужно?! А может, действительно не нужно, раз мужья хорошо зарабатывают. Ха, мужья! Такие люди только в кабинетах голос повышать умеют».
Внезапно музыка прекратилась, женские смешки исчезли. Машина издала неприличный звук, затем громко чихнула и испустила дух. Хлопнула дверца, послышались удаляющиеся шаги. Рафочкин вновь подошел к окну, обуреваемый приступом вуайеризма. Один мужчина тащил под мышкой какую-то большую рамку, а другой горбился под тяжестью предмета, невидного со спины.
Так обычно ходят водители, обхватив руками тяжелый аккумулятор. «Точно! Аккумулятор сперли! А другой мужик лобовое стекло тащит», – догадался Рафочкин, и взволнованно позвал жену:
– Смотри, смотри! Ах, ворюги! Машину угнали и раздели! Бросили прямо под нашим окном. Наглецы! Ни проехать, ни пройти! Конечно, просто так никто мимо брошенной машины не пройдет. Совесть не позволит. Слюнки потекут и обязательно что-нибудь сопрет. Чехлы, к примеру, жиклеры карбюратора выкрутит или колесо снимет. А если в багажнике пошарит, то и канистру с бензином найдет, домкрат, ключ баллонный, 10 на 12 или 10 на 8. В нашем «Запорожце» резина старая, давно, как моя голова, лысая! – почесал с остервенением взмокшее темечко, в которое уже что-то втемяшилось.
– Только не теряй головы и не давай воли рукам! – невпопад попросила подошедшая жена в ночной рубашке с яркой надписью «SLEEPYHEAD». – Я за тобой отсюда присмотрю!
– Жаль, телефона нет. Милицию бы вызвали сейчас, чтобы никто другой не смог больше в машину залезть. Эх! – Он суетливо надел футболку, полосатые пижамные штаны, набросил на плечи куртку и выскочил в валенках на улицу.
Обогнув угол дома, широко шагая, чтобы оставлять как можно меньше следов, опасливо приблизился к машине. Из окна для поддержки наблюдала жена. Рафочкин взглянул на черные глазницы стоящего напротив дома, принял непринужденную позу беззаботно прогуливающегося бонвивана, вышедшего по малой нужде, и прошел мимо «жигуленка». Чехлов на сиденьях не было. На приборной доске висели обрывки разноцветных проволочек, в обшивке боковых дверей сиротели дырки от снятых колонок.
«Вот сволочи! Все умыкнули, ничего не оставили. Прямо из-под носа! Эх, не видел, а то бы спугнул как-нибудь, – забыл свои опасения Рафочкин и засунул замерзшие руки в карманы пижамных штанов, поближе к теплу. – А колеса-то хорошие, – оценивающим взглядом осмотрел он протекторы, – не стертые». Он вспомнил свой старенький «Запорожец» с лысой резиной и непроизвольно опять посмотрел на спящие окна противоположного дома. «Смотрят на меня, наверное, в щелочку и ждут, чтобы вызвать милицию. Трусы! Про настоящих ворюг не позвонили!
Вот вам, дудки! Даже близко не подойду!»
С чувством глубокого сожаления и ощущением личной потери он печально вернулся домой. Сон не приходил. Рафочкин беспокойно ворочался из стороны в сторону, словно баркас на море в бурную погоду. Непогода бушевала в его душе, раздираемой противоречивыми чувствами. Перед мысленным взором красовался его «Запорожец» цвета «Голубая Адриатика» с новенькой резиной. SLEEPYHEAD, посапывая, мирно покоилась рядом.
Вдруг за окном послышалось тарахтение подъехавшего автомобиля и чьи-то возбужденные гортанные голоса.
– Цепляй тросом! – скомандовал мужчина с неславянским акцентом.
«Елки-палки! – вырвался из приюта грез Рафочкин. – Отбуксировать машину хотят! – догадался он. Осевшее на дно сожаление всколыхнулось в нем и подтолкнуло к активным боевым действиям. Взыграла башкирская кровь предков. Натренированно одевшись, поскакал на улицу. – Хитрые какие, так и норовят колеса приставить! Не дам на чужое добро зариться!»
Он появился из-за угла дома в момент, когда шустрячки уже готовы были отдать концы. С деловым видом Рафочкин заглянул под машину угонщиков, запоминая номер, и громко посвистел, как бы подзывая собаку. Подходить ближе было страшно.
Из кабины «Нивы» появилось возбужденное лицо неславянской внешности и, эмоционально размахивая рукой, спросило: