напряжение и страх – придет ли на следующую сессию пациент или убьется и записку оставит с каким-нибудь неприятным содержанием. Кто-то рассказывал про свое маленькое кладбище, которое рано или поздно образуется у каждого клинициста.
Белла, смеясь, поведала жуткую историю про пациента, который был гомосексуалистом и не знал об этом. Намедни он с неподдельным ужасом прошептал ей доверительно, что у него болит попа, и, краснея, намекнул, что кто-то из пациентов ночью его изнасиловал. Она в глубине души ужаснулась и, заверив, что честь его будет отреставрирована, пошла жаловаться. Оказалось, что никто его не насиловал, а страдает он сенестопатиями, то есть достоверными телесными ощущениями того, что в реальности не происходит. Лечатся сенестопатии очень плохо. И однажды утром, пока персонал был на пятиминутке, этот пациент надел себе пакет на голову. Хотел умереть. Спас его другой пациент.
Все стали вспоминать сенестопатии из своей практики: огромного червя, от которого очень просила избавить одна из пациенток Шостаковича, суккубы и инкубы, каждую ночь донимающие сексом, пятеро псевдомладенцев в животе женщины и беременного мужчину и т. д.
От темы сенестопатий решили избавиться с помощью десерта – помогло. Разговор перешел с пациентов на жизни самих обедающих. Косулин долго молчал, всем подливая, и в итоге не выдержал:
– Я, наверное, уволюсь. Не могу больше.
Все загалдели. Разговоры об увольнении были типичными в больничной среде – текучка огромная, но некоторые не могли решиться годами. Косулин был настроен серьезно.
Себяка внимательно посмотрел на друга:
– Саш, неужели и ты сломался? Не может быть! Ты же кремень. Что за история?
Косулин рассказал всю историю с Новиковым в подробностях, и главное: каждый день бездействия его просто убивает, что ненависть его растет, и, если ничего не сделать, он точно заболеет, а так много злиться в его возрасте опасно – может и рак развиться. Или сойдет с ума и подложит в больницу бомбу. А поскольку суицидальное поведение не в его вкусе, то только месть и окончательная реабилитация Новикова принесет ему удовлетворение.
Себяка поинтересовался:
– А ты не думал, что он и шизофреник, и педофил, а даже если и не педофил, то шизофреник. К детям-то, может, не надо его, мало ли что?
Паяц поддакнул:
– Я ему всегда говорил, что не стоит так доверять ему. Пациенты всегда врут!
– Даже если он и шизофреник, это ничего не меняет. Полечится и пусть живет дальше, зачем же его уничтожать? Чтобы нам с тобой потом всегда работа была? Или больница без дела не простаивала? Так желающие найдутся и без него, свято место пусто не бывает.
Себяка, бывший психоаналитиком по зову сердца, начал поэтично рассказывать про член отца, которым вознамерился стать Косулин, дабы победить плохую мать – психиатрию. Все поржали.
– Может, я и член отца, трагедии в этом не вижу. По-своему даже приятно. Но чего мы все терпим да терпим? Нас учат уважительному отношению к пациентам, а на деле пациент – мелкий гвоздик в большой машине. И наше отношение мы смело можем засунуть себе в задницу, и это будет не сенестопатия, а самый что ни на есть профессионализм в жопе. Меня больше всего поражает, что врачи, когда сами в больницу попадают, очень возмущаются. Почему мы так не любим друг друга? – вдруг погрустнел Косулин.
– Саш, так это же основной вопрос русской революции: почему мы друг друга совсем не хотим любить? – Агния, активный участник протестного движения, знала, о чем говорит.
– Господи, да чего тут непонятного, все хотят любви, очень хотят, но не умеют и боятся любви хуже черта. А ненавидеть легче, привычнее, опыта больше, – сказала Белла.
– Я вам как специалист по подведению итогов скажу, – начал Шостакович. – Мы просто вырождаемся и не хотим жить вместе как биологическая популяция. Нас, жителей всея Руси, Господь послал на три буквы, и мы радостно пошли. Вроде был момент, помните, в начале перестройки… каяться начали, осмыслять без истерики и трибунала, что это было в последние семьдесят лет с нами, но процесс быстро свернул на продажу родины, и никто не успел ничего понять и ни о чем договориться. Ни прощения толком попросить, ни простить. Так и ходим до сих пор, боимся друг друга.
Ведь если свою семью знает кто в трех поколениях – это уже удача, порода, аристократы! А те, кто на прием приходит, толком не знают ни национальности, ни истории семьи. Ничего про себя не понимают и понимать не хотят! Нам всем на семейную психотерапию надо, копать, копать, кто мы такие, раскапывать!
Представляете, недавно на группе потрясающий случай был: народ выяснять начал, а чего это в группе так много агрессии, чего все злые такие и бить морду готовы по первому зову. Копали и накопали: в группе были и внуки энкавэдэшников, и репрессированные, и чистых кровей графиня затесалась, и честные коммунисты, представляете? И все без осознания.
Расщепляться-то мы умеем. На первый-второй рассчитаться – это в крови: красные против белых, болотные против поклонных, и все так страстно, без башки. Потому что внутри любовь и ужас. И если ты меня не полюбишь, как я хочу, то я тебя уничтожу. Когда старушечьи истории слушаешь годами – сразу понимаешь: кого ругают, того и любят больше всех.
Косулин, подняв бровь, уточнил у Пашки:
– Ты хочешь сказать, что Путина болотные на самом деле очень любят? Жить без него не могут?
– Конечно! Да! На самом деле – да! Его поимели, как всех царей имеют. Сначала сказали: Царь, ты лучший, ты супергерой – давай вперед, измени, наконец, что-нибудь. Сделай нас счастливыми европейцами! А мы пока займемся своими делами, в основном продажей родины. Ну а теперь нормальная фаза разочарования, но тоже божественная – ты плохой супергерой, ты Мистер Зло, ты опять должен решить все наши проблемы. Манихейский бред в масштабах страны! Вот что меня бесит, так это примитивный Восток в голове наших интеллектуалов: они реально верят, что все зависит от царей. В пример Сталина приводят – мол, умер, и репрессии кончились. Как будто Сталин лично миллионами доносы на соседа писал и лично каждого гнобил в ГУЛаге. Да любой шахтер и то реальней мыслит: он знает, что всех в итоге переживет. Для него Путин – Вовка, а не Мистер Зло. Он просто человек, обыкновенный царь! Вот вы, если вас так обижать будут, вы что сделаете? На х… пошлете, правильно? Глупые интеллектуалы, ничего не понимающие в человеческих отношениях, верят в идеальное как дебилы, реальности видеть не хотят, все рай на земле ищут – дебилы, честное слово! А от поиска рая всегда одни проблемы!
Пашка раскраснелся, вспотел, но наконец успокоился, слив накопившуюся социальную ярость.
– Простите, друзья, завелся, меня это выводит из себя! Вот ты, Саш, за кого?
– Ты знаешь, сам от себя не ожидал… Я вообще-то человек консервативный. Если можно ничего не менять – отлично. Но ситуация с Новиковым сливает все в одну кастрюлю. Опасную такую кастрюлю. Везде вижу одно и то же: люди, которые не хотят уважать другого, равного себе человека, уверены, что только они и познали все секреты бытия. Каждый считает себя лучше другого. Одни стали древними славянами в одночасье, и поэтому не-древние славяне пошли вон. Другие признают только силу, как животные. Третьи – самые верующие на Земле, и Господь у них в личном сейфе заперт: они от его имени командуют. Четвертые убеждены, что, если ты не умеешь зарабатывать деньги – ты биологический мусор. И все спорят, кто лучше, убивать готовы, чтобы доказать, что они самые крутые! Все перевернуто и названо нормой, заметь! Медицина делает так, как удобно ей, а не пациенту, он должен под нее подстраиваться. Как Царица гениально сказала: «С каких это пор у нас здесь главный пациент?!» В учебниках по нечеловеческой медицине можно эту фразу в заглавие выносить. – Косулин все больше горячился. – А кто у нас должен быть главным? Для кого все придумано? Где милосердие, любовь, братство, доброта, смысл, в конце концов? Где детские приюты при церквах? Где уважение к пациентам? Ладно б врачи еще себя при этом чувствовали хорошо, но это ж не так! Раньше врачей любили, уважали, а теперь боятся и не доверяют. И таблетки не хотят пить именно поэтому! Ну не бред? Кто вообще тут сумасшедший?
– Александр Львович все о врачах печется так трогательно, – промурлыкал Паяц.
Себяка поддержал:
– Ага, я недавно в БТИ 1 пришел за справкой. Сидит тетя и ногти красит – я ей мешаю соответственно. Стою, как придурок, бумажки робко протягиваю и точно понимаю: я человеку жить мешаю, хочу чего-то нелепого, например разрешения, а она сидит и не хочет разрешать! Почему это вообще должно быть разрешаемо – понятно, чтобы этой дуре было что жрать, но она этого не понимает, благодарности не ощущает – она богиня, совершающая маникюр!
Косулин вскочил, забыл подливать и, в слабой надежде решить для себя что-то, разразился:
– Больше всего меня поражает, как мы все уверены, что неспособны это изменить! Что люди вокруг идиоты, и их обязательно надо заставлять меняться. Я, конечно, пропащий идеалист и, как подтвердил Себяка, член отца, но я уверен, что люди стремятся к лучшей форме, к уменьшению напряжения, которое поддерживает бред. Ведь наши пациенты испытывают большое облегчение, когда реальность становится более человеческой. Если завтра врачам сказать: не надо так много писать всякой ерунды, общайтесь больше с пациентами, уделяйте им время, они что скажут – нет, нет, давайте лучше писать? Конечно, дефект есть дефект. Кто-то не способен ничего поменять. Но и их тоже надо любить, а не унижать, так, чтобы они за свой бред сражались до последнего солдата.
Все с удивлением следили за бегающим из угла в угол Косулиным. Агния скатала из бисквитных крошек маленький шарик, прицелилась и кинула им в Косулина. Он не заметил.
– Саша, да сядь ты, баррикады пока не построены… – не выдержала Агния. Ей хотелось, чтобы мужчины отвлеклись от политики и нерешаемых вопросов и обратили на нее внимание. Зря она, что ли, наряжалась?