Мартин обернулся — позади была такая же тропинка и различались рулёжные дорожки и зенитные установки аэродрома.
— Что-то со мной не то, — признался он, потирая лоб. Рассеянной походкой спустился к мостику, встал на нём — и увидел того русского мальчишку, Тольку. Он сидел на коряге, оставив на берегу ботинки, и удил рыбу. Смотрел на поплавок, но Мартин готов был поклясться, что за секунду до этого — на него, Мартина.
Мартин широкими шагами спустился на берег и встал возле небольшого жестяного ведёрка — точнее, банки из-под жира с продетой в пробитые дырочки проволочной дужкой. В ведёрке плавали с десяток плотвичек и карась в ладонь величиной.
Спина русского мальчишки была каменной. Мартин хмыкнул, занёс ногу, чтобы опрокинуть банку в реку... и увидел подошву ботинка. С рисунком в точности таким, как на берегу вчера, на песке, где он рассматривал следы своего спасителя.
Мартин медленно опустил ногу. Ещё раз посмотрел на ботинок. Точно, это был тот самый рисунок, сомнений не оставалось.
Мартин постоял молча. Ему почему-то сделалось очень неловко. Чтобы развеять это чувство, мальчишка присел на песок — в стороне от коряги — и, достав нож, начал кидать его в очерченный пальцем на песке круг.
Русский не обращал на него внимания, но это, как ни странно, больше не вызывало раздражения. Мартин подумал, что очень помог бы разговорник, который лежал у отца на столике. Во-первых, русского надо было поблагодарить, как ни крути.
А, во-вторых — это важнее! — выходит, вся эта ерунда ему, Мартину, не почудилась, раз и русский там был. И можно бы его расспросить... Мартин досадливо вздохнул. По-русски он не знал ни слова.
— Эй, — окликнул он русского. — Ты, эй! Это ты меня вытащил, да?.. Ну оглянись, я кому говорю?!
Русский медленно оглянулся. У мальчишки были недобрые глаза. Глядя на Мартина, он спросил по-немецки — не очень правильно, но без запинок:
— Чего тебе надо?
— Ты знаешь немецкий?! — обрадовался Мартин.
— Немного...
— Я хотел... — Мартин встал, сунул нож в ножны, отряхнул шорты. — Я хотел поблагодарить. За то, что ты спас меня.
— Ничего я не делал... — буркнул русский.
Мартин подошёл к его ботинкам, ткнул один ногой:
— Следы. Точно такие были на пляже. Так что, не ври.
— Не хотел я тебя спасать... — русский не отводил глаз. — Хотел дать по башке камнем — и в воду, — он встал на коряге. — Понял? Потому и следил за тобой.
На секунду Мартин растерялся. Но потом повёл плечом:
— Но ведь спас?
Русский молча отвернулся, всем своим видом давая понять, что разговор поддерживать не будет. Мартин постоял, потом присел на корягу:
— Тут много рыбы? — русский молчал. Но Мартин решил не обижаться: — Я тут всего второй день, но видел странные вещи. Например, я хотел сегодня опять сходить на тот пруд. Но не нашёл его. И никто про него не слышал. Странно, правда? — русский молчал. — И ещё я вчера почти шесть часов потерял. Не помню, где был, что делал... Сразу после пруда.
Русский обернулся. По-прежнему молча он смотрел на Мартина — и не так, как смотрят на надоедливое препятствие. В его глазах был интерес. Мартин несколько раз подбросил нож и совсем уже было собирался возобновить разговор, когда русский заговорил сам:
— Чего ты лезешь, куда не надо?
Мартин растерялся. Слышать такое от мальчишки из побеждённого народа было удивительно и оскорбительно до такой степени, что ни удивиться, ни оскорбиться Мартин не смог. Вместо этого он пробормотал:
— Что значит — куда не надо? Вчера я просто купался... и... и мне просто стало интересно...
— «Просто, просто»! — передразнил его Толька. — Дурак. Сидишь себе в общежитии и сиди. Не лезь.
— Интересно! — Мартин повёл себя так, словно спорил со своим товарищем. — Ну, ты очень интересно говоришь! Время пропадает, места целые проваливаются без следа, а ты говоришь «сиди не лезь»! А ты бы стал сидеть и не лезть?!
Русский неожиданно задумался. Потом сказал неуверенно:
— Вообще-то верно... это да...
Он говорил по-немецки не «немного». Пожалуй даже правильней, чем Мартин, по-берлински, а не с сильным баварским акцентом. Ободрённый его словами, Мартин быстро стащил бутсы, скатал бубликами гетры и, ловко пробежавшись по коряге, уселся в развилке возле русского, свесив ноги. Толька покосился на Мартина хмуро, но без злости. Покачал удочкой и спросил:
— А что там... со временем у тебя было?
— Да понимаешь... — Мартин коротко рассказал. Толька пожевал щёку. Мартин добавил: — И вот сейчас. Шёл по какой-то бетонной тропинке. А потом вдруг раз — и я уже тут. В смысле, на обычной тропинке.
Толька кивнул. Посмотрел на поплавок. И сказал нехотя:
— Знаешь... Не надо тебе так тут шляться. Место такое. Непростое место. Ты, может, думаешь, что я тебя напугать хочу? Правда, непростое... И давай иди отсюда. Тебя папочка накормит. А мне рыбу надо ловить.
Самым смешным было то, что Мартин покорно ушёл. Не обидевшись.
6.
Мартина разбудило отцовское насвистывание. Мелодия была знакомая — марш «Bomben auf Engeland». Не высовываясь из-под одеяла, Мартин поддержал отца тихим посвистываньем. Полковник Киршхофф слегка удивлённо замолчал, потом резко сдёрнул с сына одеяло.
Мартин засмеялся, потягиваясь, но тут же погрустнел — отец снова был в лётной форме. В ответ на печальный взгляд сына, задержавшийся на зашитом рукаве куртки, полковник сказал:
— Ну, что теперь... Я попросил парней из охраны, раз уж ты тут сидишь, будешь тренироваться с зенитками. Найдёшь капитана Шульхе...
— Уррррааа!!! — заорал мальчишка, становясь на колени в кровати и несолидно подпрыгивая под скрип пружин. — А ты когда вернёшься всё-таки?
— Когда собью последний русский истребитель.
— Мы их бьём-бьём, а они всё не кончаются, — заметил Мартин грустно. И, словно бы кое-что вспомнив, спросил: — Па-а... А на аэродроме пропадают люди?
— Иногда, — полковник посматривал в коридор через полуоткрытую дверь. — Если выходят в город поодиночке и задерживаются до темноты. Но тебя не тронут, даже если ты нарушишь мой приказ и высунешься. Русские вовсе не такие звери, как кое-кто любит их изображать.
— Нет, я не об этом, — Мартин сел нормально. — Тут, прямо тут, на аэродроме?
— С чего ты взял такую глупость? — полковник внимательно посмотрел на сына. — Бывают несчастные случаи, но... Иду! — крикнул он в коридор и быстро вышел. Промелькнули мимо весёлые голоса.
Мартин задумчиво смотрел в стену. Раньше отец никогда ему не врал. И поэтому Мартин сразу почувствовал ложь...
...Толька попался ему около входа — нёс обратно в здание четыре обрезка от гильз, использовавшихся, как мусорные корзины. Мартин посторонился, подумал и сел на перила крыльца. Достал личную книжку, полистал, дёрнул плечами. Что он ждёт этого русского?! Вперёд! К орудиям!..
...Опухшие от безделья зенитчики охотно возились с мальчишкой, искренне удивляясь тому, как много он знает об их оружии. Несколько пожилых солдат неодобрительно качали головами, но сам капитан Шульхе оценил знания Мартина, как высокие и предложил заходить ещё.
— Если отец разрешит — можешь как-нибудь подежурить с нами, — сказал капитан и Мартин обомлел от счастья.
Сбоку от взлётно-посадочной полосы торчала туша «хейнкеля», облепленная ремонтниками. Шульхе зевнул, кивнул в ту сторону:
— У русских отвратительная войсковая ПВО. Но летать над их городами... — капитан покачал головой. — Смотри, как его отделали.
Мартин кивнул. Хорошо, что отец истребитель. Это, наверное, очень страшно — лететь вот так и ждать, ждать, ждать огня, на который тебе нечем ответить. И даже когда начнут стрелять — всё равно надо лететь и бомбить, не сворачивать...
— Страшно! — вырвалось у мальчишки. Он смутился, но кто-то из солдат подтвердил:
— Ещё бы... Одиннадцатый три дня назад сбили над русской территорией. Тамошние бабы парней изрубили лопатами, как только те приземлились.
— Правда? — Мартин заморгал.
Капитан покосился в сторону говорившего, неохотно ответил:
— Может быть, враньё. Просто не вернулись. Всякое бывает. Кто там знает...
— Но это же война... — Мартин снова посмотрел на бомбардировщик. — Зачем они... так...
— Дикари, — ответил Шульхе.
И снова кто-то из солдат сказал:
— Если бы мне попался тот англичанин, который разбомбил мой дом, я бы придумал ему смерть пострашнее...
— Хватит болтать! — рявкнул капитан.
Мартин понял, что он тут становится явно лишним и тихо слинял.
Денёк опять был хорошим — тёплым, жарким даже. И Мартин, вернувшись к общежитию, поймал себя на том, что ищет глазами Тольку. Русского мальчишки нигде не было видно. Мартин огорчился — он хотел поговорить с ним о происходивших тут странностях.
И, едва он подумал об этом желании, ещё пару дней назад и в голову ему бы не пришедшем, как Толька появился на тропинке, ведущей к столовой. Он пёр на спине здоровенный мешок непонятно с чем и видно было, что переть ему тяжело.
В сторону Мартина он не смотрел и уронил-таки мешок наземь, когда Мартин, подскочив сбоку, предложил:
— Давай я помогу!
Толька смерил немецкого мальчишку глазами — не зло и не насмешливо, скорей просто устало-досадливо. Спросил:
— Слушай, ну чего ты ко мне цепляешься? Иди гуляй...
— Я правда помочь хочу! — Мартин толкнул мешок ногой. — Тяжело же...
— Да тебе-то что? — Толька свёл брови.
Мартин пожал плечами:
— Ну... я не знаю. Тяжело ведь.
— Тебя не Тимур зовут? — спросил Толька.
Мартин не понял:
— Какой Тимур? Я Мартин...
— Да так, никакой, — Толька взялся за горловину мешка. — Ну, давай, чего смотришь? Его на мусорку нужно оттащить...
...Мешок оказался тяжёлым — по мнению Мартина, даже для двоих. Мартин вытер пот галстуком7, потом насмешливо спросил:
— А где твой?
— Какой? — покосился на него Толька, вытиравший лицо коротким рукавом майки.