Нырненко на это сказал, что пожар, наверное, от утюга был. А у него лично никогда ничего не загорится, потому что он утюг не включает. У него другие неприятности: он к зубному врачу ходил. Пожар — это ерунда. Вот когда зуб болит — это несчастье. На стену лезешь. А к зубному врачу идти ещё страшнее. Но зуб ему всё-таки выдернули. Как это было, он не распространялся. «Не в этом дело», — сказал Нырненко.
А Пчелинцев сказал мне, что Нырненко связывали полотенцами, а то ему было никак не открыть рот.
— Когда рот не открыть — самое настоящее несчастье, — сказал Пчелинцев. — Не поговорить даже!
Нырненко не захотел вспоминать, как его связывали полотенцами, и сказал радостно:
— И как это я забыл! А у отличницы Перепёлкиной — двойка!
Про отличницу Перепёлкину я слышала много. Они её не любили. Она сидит перед ними и мешает своей спиной смотреть на учительницу. Из-за этой самой отличницы Перепёлкиной их часто наказывают. Потому что Перепёлкина — ябеда. Они на её спине играли мелом в крестики-нолики, а она — сразу жаловаться. А им сразу — замечание в дневник. Кому понравится! Вдобавок, Перепёлкина — командир звёздочки. Командует ими. А кому понравится, когда тобой командует девчонка?! Когда выбирали командира, Нырненко предлагал Пчелинцева, а Пчелинцев — Нырненко. Но их не выбрали. Перепёлкина сказала, что у них двойки и вообще они плохо себя ведут. У них было много причин не любить Перепёлкину.
— А Перепёлкина ревела из-за двойки, — сказал Нырненко в заключение.
— Она плакала, — сказал Пчелинцев.
— Поняла, как получать двойки. Думала — легко! Пусть теперь подразнится двоечниками. Сама — двоечница!
— Она плакала, — опять сказал Пчелинцев. — И стала какая-то непонятная. Я её за косу подёргал, а она даже не обернулась.
— Здо́рово переживала! — подтвердил Нырненко. — У меня тетрадку просила. Никогда раньше мою тетрадку не просила. А у меня правильней, чем у неё. У меня — тройка!
Эта двойка очень повлияла на отличницу Перепёлкину. В следующий раз, когда зашёл разговор о ней, Нырненко и Пчелинцев объявили, что она стала лучше. Теперь она разговаривает во время уроков, и ей делают замечания. А зато они перестали рисовать у неё на спине, потому что Перепёлкина им почти как друг. Они теперь всё время марками меняются. Но Татьяна Николаевна сердится и говорит: «Перепёлкина, где твоё хорошее влияние?»
Хорошее влияние Перепёлкиной
Однажды Нырненко показал мне дневник. Раньше никогда не показывал. Но сегодня сам показал, причём смотреть разрешил только из его рук. Он загородил локтем всю страницу, сжал пальцами все остальные листы и оставил крохотную щёлочку между пальцами.
— Глядите! Пятёрка! — сказал он торжественно.
В дневнике стояла пятёрка по рисованию.
— А всё из-за Перепёлкиной, — сказал Нырненко и протянул рисунок. — Мы рисовали осень, — начал объяснять он. — Татьяна Николаевна сказала рисовать деревья. Нарисовал деревья, и сразу стало скучно, потому что деревья жёлтые и листья падают. И я нарисовал Перепёлкину. Она ходит по лесу и листья собирает. Перепёлкина — в красном платье. Татьяна Николаевна сказала: «Молодец, очень оживил картину красным пятном!» — и поставила пятёрку. А это совсем не пятно, а Перепёлкина. Видите?
Я смотрела на рисунок, на осенний лес, где гуляла девочка Перепёлкина в красном платье. Откровенно говоря, очень трудно разглядеть в красном пятне девочку. Но я вспомнила сказку «Маленький принц». Взрослые никак не могли увидеть слона, которого проглотил удав, и называли этот рисунок — шляпой. И я разглядела Перепёлкину.
Пчелинцев на этот раз всё время молчал. Он недавно сорвал себе голос. Зато у него тоже появилась пятёрка. По пению. Он не захотел отстать от друга и на пении всё время приставал к учительнице — чтобы спросила. Весь урок он пел. И за труды получил пятёрку. А голос — что! Вернётся. С Нырненко они пока объясняются знаками. И в классе сразу стало тише. Татьяна Николаевна называет это хорошим влиянием Перепёлкиной.
Вот тебе и сборщик!
У Нырненко был враг — будильник. Будильник поднимал его с кровати, заставлял одеваться, есть, бежать в школу, делать уроки, ложиться спать. Ложиться спать было самое трудное — ещё хуже, чем вставать.
На большом кольце будильника нарисован циферблат — двенадцать цифр и шестьдесят маленьких точек. Нырненко даже вспотел, пока убедился, что их ровно шестьдесят: то у него пятнадцать получалось, то семьдесят.
У будильника есть имя. На нём написано «Слава». У этого «Славы» одиннадцать камней. Так написано на циферблате. Нырненко сразу понял, что камни запрятаны внутри, и ещё больше удивился: как в таком маленьком будильнике помещаются камни?
… Нырненко снял с задней стенки будильника все ушки, которые служат для завода и перевода стрелок, — это он умел делать и раньше — и открыл крышку. Внутри он увидел настоящее царство колёсиков. Все они были с зубчиками, вертелись и двигались, как будто живые. «Кто же их крутит?» — подумал Нырненко.
Надо было разобраться. Но дальше ничего не разбиралось. Пришлось обратиться за помощью к ореховым щипцам, а потом Нырненко полез в отцовский ящик, где хранились инструменты: отвёртки, кусачки, плоскогубцы…
Камней в будильнике никаких не оказалось. Были всё те же самые колёсики, одни только колёсики и вдобавок — пружина. Нырненко очень испугался, когда эта пружина вдруг зашипела, выскочила и укусила его за палец. Палец порезался. Нырненко что есть силы принялся запихивать колёсики обратно, но колёсики не запихивались. Пружина тоже упрямилась.
А вдруг будильник не починится?.. Нырненко стало страшно. Как же мама и папа завтра проснутся, чтобы идти на работу?! Им опаздывать на работу нельзя! За это ругают. Значит, маму сфотографируют как опоздавшую? Она опять будет весь день плакать.
Нырненко и сам заревел. Потом он подумал: «Может, отца подождать? Отец починит!» Но как только он представил, что скажет отец, когда увидит ящик со своими инструментами… Нет уж! Отца он дожидаться не будет!
Торопливо собрал Нырненко в мешок для обуви всё, что раньше называлось будильником «Славой», и потащился с мешком ко мне.
Я — соучастница преступления?!
— Что случилось? На тебе лица нет!
— Погиб!
— Кто?
— И я, и будильник!
Нырненко протянул мне мешок. Я тогда ещё не знала, что там будильник. Порылась и нашла.
— Что делать? — заплакал Нырненко.
У него был несчастный вид. Наверное, такой же, как у Перепёлкиной, когда она двойку получила. Мне стало жалко Нырненко… Как ему помочь?
Когда на меня сваливается ответственность, я многое могу. Помню, в школе в пятом классе меня записали на районные соревнования по конькам. Наш учитель физкультуры, наверное, меня с кем-то спутал, потому что сказал мне перед выходом на лёд: «Плохо пробежишь — всю школу подведёшь. Тысячу человек!» А я на коньках два раза в жизни стояла. Как только я себе представила, что подведу тысячу человек, такую скорость развила, что всех обогнала и финишировала, хоть и на животе, да первая. Потом на меня ходили смотреть: как это у меня так получилось?!
…Я разложила на бумаге бывший будильник и попросила Нырненко не вертеться у меня под руками. Нырненко даже крякнул — так он усомнился в моих способностях. Он не справился — куда уж мне!
Собрать будильник я не смогла. Он не ходил, не звонил, и у меня остались две лишние шестерёнки, которым не нашлось места.
— Лишние части! — сказала я Нырненко. Он со мной вполне согласился.
— У меня и то лучше было, — заключил он.
Это уж слишком! Втянул меня в эту историю, а теперь смеётся! Представляю, что он скажет родителям. Они ещё подумают, что это я сломала будильник.
Вдруг меня как будто током ударило. Это пришла в голову хорошая и нужная мысль. Слава богу, что хорошие и нужные мысли в голову приходят не часто!
— Я позвоню Брюсу, — сказала я, — он же сборщик…
— Ура! — закричал Нырненко. — Как это вы сразу не догадались?
Чудо
Брюсу мы звонили по телефону три часа. Сначала никто не отзывался, а потом подошёл мальчик и сказал: «Папа на работе. Придёт в пятом часу, если не задержится».
Мы с Нырненко очень не хотели, чтобы Брюс задерживался в тот день, поэтому Нырненко с четырёх часов звонил Леониду Васильевичу каждую минуту.
— Мама с папой приходят в половине седьмого, — со вздохом говорил Нырненко. — Два часа осталось.
Я его успокаивала:
— Если Брюс не придёт, я сама признаюсь твоим родителям.
Нырненко сначала обрадовался, а потом погрустнел и сказал:
— Они всё равно не поверят. Если бы это первый будильник был…
Наконец Леонид Васильевич снял трубку и сказал:
— Я вас слушаю…
И тут я сразу вспомнила, что я — взрослый человек, и Брюс — человек взрослый. Леонид Васильевич только что пришёл с работы, устал. К тому же у него дела… В общем, я никак не могла рассказать ему про будильник. Хорошо, что Нырненко стоял рядом и подсказывал мне свистящим шёпотом:
— Будильник, буди-буди, бу-бу…
— Что это у вас там бубнит? — поинтересовался Брюс. — Телефон шалит?
— Это не телефон. Это — Юра Нырненко. У него несчастье…
— Какое? — сразу спросил Брюс.
А что я говорила! Брюс в беде не оставит.
— Знакомое несчастье, — засмеялся он. — Лишние детали… Привозите будильник.
Но тут выяснилось, что до половины седьмого Нырненко не успеет вернуться домой, потому что Брюс живёт от нас далеко.
— Ладно. Я сам приеду. Ждите! Раз такое дело, помогать надо.
Леонид Васильевич приехал и за пятнадцать минут собрал злополучный будильник. Мы с Нырненко смотрели на его работу, как на чудо.
Оказывается, камни — это совсем не булыжники, как думал Нырненко, а… Чем больше камней, тем точнее ходят часы.
— Если хочешь узнать, как работают часы, — сказал Брюс перед уходом, — прочитай книгу Ильина и Сегал «Сто тысяч почему». Мой сын её читал. Хорошая книга. После этого опять разбирай будильник. Тогда будешь разбираться со смыслом. Чем больше разберёшь будильников, тем скорее научишься их собирать!