— Таисия Михайловна в войну у нас героем была, двадцать четыре человека под началом держала, кроме двух шлюзов, ей еще три плотины поручили, — вступает в разговор Мария Ивановна. — Сильно бедовали мы тут. Одни бабы! И плотничали, и камень клали — всему научились. Вот эти парапеты как раз в войну строили.
Мария Ивановна гладит шершавое дерево рукой. Морщинки выступают у глаз на загорелом лице:
— Трудовые книжки у нас не мараны, в войну не сбежали к хозяйству, за деньгой не гнались. С зари, бывало, сидишь не евши, хлеб-то из Вытегры к двум часам привозили. Это я не в бахвальство. Было — и было. Но если писать про Волго-Балт будете, вспомните и нас, мариинских…
— Вот он!
В березовой листве мелькнул золотой шар. Он горел на замшелом гранитном обелиске, окруженном покосившимися каменными столбиками. Подле на лужке паслись коровы.
Но где же бронзовые доски с надписями? Только дыры от болтов, которыми они были прикреплены к граниту. Значит, теперь уже не прочтешь странно рубленные фразы, знакомые по книгам:
"Зиждитель пользы и славы народа своего Великий Петр здесь помышлял о судоходстве — Отдыхал на сем месте в 1711 году. Благоговейте, сыны России! — Петрову мысль Мария совершила — В ознаменование ее любви к отечеству канал сей наименован Мариинским".
В то лето, когда Петр бывал здесь, белые облака, наверное, вот так же бежали в синеве; шелестели березы, тонко пели комары. Место, позже отмеченное обелиском, опознал стопятнадцатилетний старец Пахом. Чуть не век спустя после петровских изысканий его привезли сюда на телеге из соседней деревни. Цепкая память крестьянина сохранила многое.
Он рассказал, как по приказу царя в здешние леса приехали шотландец Перри и майор Корчмин. Перри был тучен, страдал одышкой. Мужики таскали его по болотам на жердях, переплетенных ветками. Он ставил на распорки "медное блюдце со сквозными рожками". Сердясь на плохо понимавших его мужиков, Перри показывал, где ставить вехи, по которым рубили просеки. Сухощавый, подвижной Корчмин тоже работал с "медным блюдцем" — астролябией, помогая шотландцу.
Они выбирали место для канала между Волгой и Балтикой — канала, о котором мечтал Петр Первый и ради которого царь будто бы сам десять дней ходил здесь по лесам и топям, толкуя с крестьянами о течении рек…
Место историческое, как-никак колыбель Мариинской системы, которая считалась вторым после Волги "двигателем богатств России". А сразу за березовой негустой рощей — улицы села Старо-Петровского, архангелогородский тракт с пылящими грузовиками, вопли мальчишек: "Валерка, пасуй!"
К обелиску мы приехали из Вытегры с Василием Ивановичем Королевым, старым водником и опытным строителем. Королев бывал тут не раз и не два, обелиск ему примелькался.
— "Петру мысль Мария совершила…" — проворчал он. — Чепуха! Петр действительно не успел заняться каналом, но Мария, жена Павла Первого, только и сделала, что дала на постройку денежки. Заметьте: не свои, из средств воспитательных домов. И вот, пожалуйста, — Мариинская система. Народ совершал "Петрову мысль". Русские мужички-лапотники, которых в эти болота полтораста лет назад согнали. Вот, полюбопытствуйте.
Королев пошел к соседней неширокой долинке. Бревна, трухлявые, полусгнившие, торчали там, омываемые мутной водой. Королев отломал щепочку.
— Возьмите на память. Остатки шлюза. Через него в восемьсот десятом году бурлаки протянули с Волги к Санкт-Петербургу первые галиоты со всяким добром.
Где-то за лесом, совсем близко, запел пароходный гудок.
— В шлюз просится, — кивнул Королев. — Действующая Мариинская система рядом, по соседству. А муть в русле — это от наших волго-балтстроевских землесосов.
— Так, значит, все три пути…
— Вот именно! Петр, порасспросив мужиков, которые тут через волок суденышки посуху таскали, наметил, что и как соединять. Сто лет спустя соединили. Сколько потом не обновляли, сколько не перестраивали, в общем, далеко от ‘первых наметок не отошли. И новый канал строим теперь тут же, — а ведь перед тем, как копать, снова перетряхнули всю здешнюю топографию и геологию. Не ошибся народ в выборе. Вот, может, это следовало бы как-то отразить, почаще напоминать.
Мысли Королева казались мне очень точными и правильными. История здешних водных дорог уходит корнями в допетровскую Русь. Прослеживая географию этих давних связей, уже встречаешь в летописях название тех самых рек, которые века спустя были использованы для трех искусственных водных систем — Вышневолоцкой, Тихвинской и Мариинской.
Это предыстория. Историю же Мариинки, видимо, надо начинать с той поры, когда в заложенном Петром Санкт-Питербурхе шалашей стояло больше, чем домов. Город нуждался в поддержке всей России. Ему нужен был волжский хлеб, уральское железо. Петр велел строить каналы и шлюзы возле города Вышнего Волочка. Но на новой водной системе, названной Вышневолоцкой, суда претерпевали множество бед из-за порогов и мелководья.
Нет, не о таком пути мечтал Петр! Сесть в лодку на Москве-реке и без пересадок доплыть до Адмиралтейства в его любимом Санкт-Питербурхе — вот что рисовалось воображению царя. И услышав о том, что на водоразделе между Вытегрой и Ковжей судоходцы, прорубив просеку, возят на лошадях товары посуху от одной реки к другой, затем снова нагружают ими лодки, Петр сам отправился взглянуть на это. Отгоняя комаров дымом любимой голландской трубки, шагал он по болотам, а потом, как писали историки, десять дней жил в шалаше у опушки березового леса — там, где ныне обелиск с золотым шаром.
Перед поездкой на Мариинку я сопоставил текст надписи на обелиске с некоторыми историческими документами — и у меня возникли сомнения.
Десять дней в шалаше на водоразделе в 1711 году? Но в многочисленных книгах почему-то не приводятся ни точные даты этого пребывания царя в лесах, ни подробности его трудов! Странно!
Стал искать первоисточник повторяемых почти всеми историками двух-трех чрезвычайно схожих фраз, относящихся к этому событию. По-видимому, им был журнал "Отечественные записки" за сентябрь 1821 года. Именно там в статье Павла Львова "Петр Первый — творец Мариинского канала" сказано, что Петр лично был "посереди тех мхов зыбучих и дремучих лесов, где Вытегра и Ковжа доселе укрывались, виясь неприметно от исходищ своих по непроходимой дебри" и прожил "на берегу безвестного озера (ныне называемого Матко-озеро) десять суток, под лиственным кровом из березовых ветвей сплетенного шалаша, претерпевая во всем крайнюю нужду".
Звучит красиво, но…
Казалось бы, отсутствие Петра в столице в течение по крайней мере двух недель (считая дорогу) должно было оставить какой-то след в особых походных журналах, или "юрналах", отмечавших события жизни царского двора. Однако в "юрнале" за 1711 год я не нашел упоминаний о длительной поездке Петра на водораздел. Да в тот бурный год такая поездка вообще была, по меньшей мере, маловероятной. В январе царь уехал в Москву, готовясь к походу против турок, потом направился к войскам. Все лето его внимание поглощали не Ковжа и Вытегра, а Днестр и Прут. Петр долго находился при армии, а с июля до последних дней года — в Варшаве, Дрездене, Карлсбаде, Эльбинге, Риге.
Попав теперь в Вытегру, я прочел в архиве заметки бывшего учителя Дьякова. Он вел их в прошлом веке. Учитель записал рассказ старого священника, отец которого встречал Петра во время его исторически достоверного приезда к водоразделу Петр, говорится в рукописи Дьякова, ехал из Петербурга в Архангельск по тракту. Крестьяне высыпали встречать царя на гору. Царь, присев на траву, из разговоров узнал, что пристань, где товары, перевозимые гужом через водораздел, снова грузят на суда, находится всего в четырех верстах. Заинтересованный Петр сам пошел туда.
Автор рукописи справедливо предполагает, что именно там-то, на этой пристани, и зародился у царя более ясный план соединения рек. Его приезд на Вытегру и разговор с крестьянами был решающим. Через какое-то время после поездки царь и поручил Перри более детальные изыскания. Не было ему нужды сидеть в шалаше!
Я не стал бы уделять всему этому столько внимания, если бы, занимаясь несколько лет историей отечественного судоходства, не сталкивался со многими подобными случаями умаления подлинной роли народа и приписывания его заслуг какой-либо личности, пусть даже действительно выдающейся, исключительной.
Деятельный ум Петра был скор на решения. Уже начали было рубить лес для шлюзов на водоразделе, когда другие события надолго отвлекли внимание царя. Строительные работы начались лишь при Павле I в 1799 году. Они велись без перерыва, и в 1808 году через водораздел было пропущено первое судно. Торжественное открытие судоходства на Мариинской системе состоялось 21 июля 1810 года.
Это было выдающееся событие в истории не только отечественной, но и мировой гидротехники.
В самом деле: к началу XIX века молодая столица России оказалась связанной с главной водной магистралью страны тремя искусственными водными системами (третья, Тихвинская, вступила в строй в 1811 году)! При остальной технике крепостнической России строителям Мариинки удалось всего за одиннадцать лет шлюзовать две реки и соединить их каналом.
Это было сделано на два десятилетия раньше, чем Москву и Петербург соединило шоссе, на четыре десятилетия раньше постройки железной дороги того же направления, на шесть десятилетий раньше сооружения железнодорожной линии от Бологого на Волгу. Это было сделано до победного шествия пара в технике, до применения паровых машин на транспорте. Это было осуществлено гораздо раньше, чем Фердинанд Лессепс впервые появился во дворце правителя Египта с проектом Суэцкого канала. Это было за сто с лишним лет до того, как строители прорыли канал на Панамском перешейке.
Василий Иванович Королев согласился показать мне северный склон трассы Волго-Балта. Решили начать с водораздела и оттуда спуститься к Онежскому озеру вдоль будущей дороги кораблей.