За эти несколько лет в плесе между столицами двух соседних республик начали строить Чебоксарскую гидростанцию и успели возвести город Новочебоксарск с весьма большим химическим комбинатом. Когда Андриян Николаев, Космонавт Три, вскоре после полета приезжал в родное чувашское село Шоршелы, рядом застраивались лишь первые улицы будущего города. Когда он отправился в космос вторично, в Новочебоксарске было уже свыше сорока тысяч жителей.
Молодой город вышел к Волге между Чебоксарами и Мариинским Посадом, где Андриян учился в хорошо заметном с реки кирпичном доме лесотехнического техникума. "Ракета" пристает в новом порту. Новочебоксарск прижал к Волге последние домишки тихой приволжской деревеньки: вот, мол, дорогие товарищи пассажиры, день нынешний и день вчерашний…
Несколько лет назад с режиссером Анатолием Колошиным мы работали над документальным фильмом о Волге. Роясь в фильмотеке, нашли старые ленты, снятые операторами в первые годы Советской власти. В числе прочих там были железные коробки, хранящие киножурналы 1924 года.
Изрядно поцарапанная лента с подергивающимися людьми — это особенность всех старых фильмов, она объясняется иной, отличной от современной съемочной и демонстрационной техникой — перенесла нас на Волгу, и знакомую, и чужую.
Кино тогда было немым, и, наверное, ленту показывали под звуки фортепьяно, на котором из сеанса в сеанс привычно бренчал тапер.
На экране появилась река, удивительно пустынная, с неторопливо ползущими за буксировщиком баржами — "мокрицами". Чехов при виде таких караванов говорил когда-то: похоже на то, будто молодой, изящный интеллигент хочет бежать, а его за фалды держат жена-кувалда, теща, свояченица и бабушка жены.
Кроме барж, увидели мы несомые ленивым течением огромные беляны, груженные досками и бревнами, с разрисованными дощатыми каютками — "казенками", с помостом, по которому разгуливал бородатый лоцман. Теперь разве только волгари-пенсионеры помнят эти диковинно-громоздкие суда, которые делали всего один рейс в низовья: там их разбирали на дрова.
Сменялись кадры. Вереницы ломовых извозчиков на спуске у нижегородского кремля, грузчики с "подушками" на спинах, в широких латаных шароварах. Оборванный бакенщик выгребает против течения на широкий волжский плёс. Берег Волги, женщины носилками грузят дрова на пароход. Толпа крестьян окружила бородача, пашущего плугом: плуг — новинка, здесь еще не расстались с сохой.
Базар в Чебоксарах. Пояснительная надпись: в городе, где сейчас уже около восьми тысяч жителей, открыт педагогический техникум, развивается мочальное и мебельное производство. Базарная толпа. Двое мужичков, как видно, подговоренных оператором, суетливо торгуются, картинно хлопают друг друга по рукам. Остальные напряженно смотрят не на них, а в аппарат. Женщина испуганно прячет от "дурного глаза" кинооператора мальчонку в напяленном на уши большом картузе. Одеты люди в домотканое, многие в лаптях и онучах.
Оператор снял также воскресник на пристани. Парни с носилками, груженными битым кирпичом, замерли перед киноаппаратом. Попал в объектив восстановленный полукустарный мыловаренный заводик, кооперативный магазин водников, открытый рядом с лавкой нэпмана, работницы возле детских яслей.
В год, когда снимался фильм, ушел от нас Ленин. Его портрет с траурной лентой висел в комнате, где за столами были сняты демобилизованные красноармейцы, парень в кожанке, несколько девушек в косынках, старательно выводившие в тетрадях слова диктанта.
Фильм показал ростки нового на Волге, которыми тогда гордились. Это были последние годы навсегда уходящей "лапотной" России, годы залечивания ран гражданской войны, интервенции, разрухи. Это была молодость нашей страны, бедная и героическая.
Мы решили пойти кое-где по следам давней кинохроники. Сделали фотоотпечатки кинокадров и взяли их с собой на Волгу. Нам казалось, что неназванная в фильме пристань, где оператор снял воскресник, была чебоксарской.
Но асфальтированные въезды и парадная лестница, ведущая в Чебоксарах к вершине горы, где в зелени сквера — памятник классику чувашской литературы Константину Иванову, решительно ничем не напоминали изображение, запечатленное в кинокадре.
Неудача постигла нас и с другими кадрами. Прохожие на улицах, у газетных киосков, у театральной кассы, рассматривая наши снимки, пожимали плечами: "А где это снято? Чебоксары?!" — "Пожалуй, похоже на бывшую Троицкую улицу". — "Вы в музей сходите, может, там кто знает".
Разумеется, мы не искали упомянутого в старой ленте "мочального производства". Его место заняли завод электроисполнительных механизмов, завод электроизмерительных приборов, завод электроаппаратуры. Лицо чебоксарской индустрии определяла электроника. Чуваши, которым, по убеждению царских сатрапов, было доступно одно лишь "искусство плетения лаптей великое", изготовляли приборы для новых линий метро, выполняли заказы Индии и Южной Америки.
О заводе электроаппаратуры и его людях мы и рассказали в нашем фильме. Протянуть же ниточку в современность от старых кинокадров так и не удалось. Казалось, что прошли не десятилетия, а сменилась эпоха…
На этот раз мне хотелось пойти в Чебоксарах по следам Ивана Яковлевича Яковлева. Замечательный чувашский просветитель жил и работал не в Чебоксарах, и основные "яковлевские" места, если понимать их лишь в узком смысле, не здесь. Но сам характер деятельности просветителя, бросающего, как говаривали раньше, семена знаний на ниву народную, чрезвычайно расширяет, углубляет представление о том, что оставлено им после себя, каков его след в людской памяти.
Яковлев начинал в Симбирске, именно там было и его любимое детище — учительская семинария. Каменные кирпичные здания сумрачного казенного облика до сих пор стоят в Ульяновске на берегу Свияги возле скрипучего деревянного моста. На стене одного из них почитателями сделан мозаичный портрет молодого Яковлева — такого, каким его навещали в семинарии Илья Николаевич и Владимир Ильич Ульяновы. Мне показали комнату, где жил учитель-чуваш Охотников, которого Владимир Ильич готовил к поступлению в университет. В маленьком музее я читал завещание Яковлева, написанное в 1921 году, и обращение к его соотечественникам-чувашам: "Русский народ выстрадал свою правду, и, нет сомнения, правдой этой он поделится и с вами. Верьте в Россию, любите ее, и она будет вам матерью".
Не только семинарию, но и первую начальную школу для чувашей Яковлев открыл также в Симбирске. Почему же не в Чебоксарах? Ведь уже и тогда этот город, пусть не без иронии, называли "чувашской столицей", добавляя при этом: деготь есть, веревка есть, калачами объедайся — чего же еще надо?
Дело было скорее всего в общественном климате Чебоксар. Шевченко поразило в свое время обилие церквей в этом ничтожном, но картинном городке. "Для кого и для чего они построены? — спрашивал поэт. — Для чувашей? Нет, для православия".
По весу церковных колоколов бедный, запущенный городок мог тягаться с Парижем и Лондоном, а на содержание единственной своей библиотеки отпускал 75 рублей в год, и читатели ездили за книгами для чтения в соседний поселок Мариинский Посад. Церковники считали просвещение чувашей делом не только ненужным, но даже вредным.
Я нашел в старой газете корреспонденцию из Чебоксар, рассказывающую, как местный городской голова, невежественный самодур Астраханцев, производил "выборы" гласных в управу: созвал нужных ему людей в трактир и объявил их избранными…
В Симбирске же Яковлев буквально с первых шагов был поддержан Ильей Николаевичем Ульяновым. Позднее их связала дружба. Илья Николаевич содействовал открытию сельских школ для чувашских детей и помогал Яковлеву стать тем, кем он стал — лишенным националистической ограниченности просветителем своего народа, старавшимся, чтобы в чувашских селах могли читать на родном языке и давние чувашские легенды, и стихи Пушкина, и повести Гоголя.
Памятник Яковлеву — на главной улице Чебоксар.
Чебоксарский музей хранит сегодня личные вещи просветителя: шкатулку из орехового дерева, сделанную в форме стопки книг, подсвечник, коробку для бумаг. И с каким же серьезным, благоговейным вниманием разглядывали их ребята, которых привел в музей немолодой уже учитель.
— Иван Яковлевич составил для вас первый букварь, — говорил он. — Взгляните, вон под стеклом эта великая книга. Великая, потому что она первая, от нее пошли другие. Теперь везде у нас в Чебоксарах вывески: "Кенекесем", "Книги". А прежде была поговорка: "Чувашскую книгу корова сжевала".
В знакомом городе ищешь перемен. Та приволжская часть Чебоксар, где стоит музей, пока не богата ими. В этом повинно очередное волжское море, которое скоро подойдет к городу. Оно образует залив в низине вдоль речки Чебоксарки. Часть нынешней городской территории уйдет под воду, там, естественно, ничего не строят. Строить станут позднее вдоль новой набережной залива.
Центр сегодняшних Чебоксар подальше от Волги, в глубине, где поднимаются в гору полосой асфальта в щедром обрамлении лип и белых лепестков светильников улица Маркса и проспект Ленина, где сооружен Дом Советов и бронзовый Чапай, слитый со вздыбленным конем, заносит шашку на высоком монолите.
Я не буду оригинальным, напомнив, что от утла сквера, где скачет Чапаев, начинается улица Андрияна Николаева. Их слава разделена пятью неполными десятилетиями. Сабельная атака — и полеты в космос.
Автобус привез к памятнику экскурсантов. Они торопились. Экскурсовод скороговоркой перечислял:
— Химический комбинат. Хлопчатобумажный, крупнейший в стране, я говорил вам о нем. А тракторный завод будет вот там. Есть вопросы?
Слушали экскурсовода вяло. Заводы, комбинаты? Чего же тут удивляться? Так и должно быть, это везде есть.
В книжке о Волге, изданной в 1914 году, о Чебоксарах было написано: "Живут чуваши в деревнях, в город же приезжают главным образом для сбыта яиц, так как куроводство является тут одним из видных местных промыслов". Когда полвека назад Чувашия получила автономию, в Чебоксары пришло правительственное задание: поставить для нужд Красной Армии два миллиона пар лаптей, поскольку в царское время именно отсюда лапти, лыко и рогожи расходились по ярмаркам всей России.