Сегодня республика поставляет стране разнообразные средства автоматизации, магнитные станции, сложнейшие механизмы для современных предприятий, красители для искусственных волокон. Что же касается лаптей, то их все же можно найти в магазинах сувениров. Правда, маленькие, меньше мизинца, но сплетенные весьма искусно.
В центре Чебоксары, пожалуй, современнее Казани. Казани от прошлого осталось довольно много, Чебоксарам — разве что старые храмы. По сравнению с первыми годами Советской власти чебоксарцев стало больше в двадцать пять раз. Ясно, что город поставлен заново, что он давным-давно вобрал в себя окрестные деревни и разбежался далеко за бывшие их околицы. Но и в еще недостроенных кварталах уже насажены деревья, причем не быстрорастущие, неприхотливые тополя, а нежные березки.
К университету троллейбус шел из центра по улице Гузовского. Бронислав Гузовский был лесничим. Четверть века он отдал разведению дуба. В музее я видел его портрет: чеховское пенсне, закрученные усы, борода и очень строгие глаза очень доброго человека.
В наших городах, вероятно, не так много улиц, названных именами лесничих. Но чуваши лесопоклонни-ки. Они любят и берегут лес. Это народная черта, поэтическая и прекрасная.
Университетские корпуса стояли посереди перекопанного поля. Рядом с перелесками виднелись заброшенные карьеры.
В книжном киоске я спросил издания трудов университета.
— Не успели еще напечатать, — развела руками киоскерша. — Открыток с университетом тоже нет. Ребята очень интересуются, хочется им послать домой: вот, значит, где учимся. А у меня нет. Не знаю, кому жаловаться.
Университет, совсем еще молодой, стал четвертым высшим учебным заведением Чебоксар. Подбирая для него преподавателей, выяснили: среди советских ученых не менее 670 уроженцев Чувашии, причем многие из них начинали со студенческой скамьи в первых чувашских институтах. Кликнули клич по всей стране — и получили больше откликов, чем ожидали. Об этом мне рассказал председатель Верховного Совета республики Михаил Яковлевич Сироткин.
— Мы, чуваши, домоседы. Услышали люди про университет — и потянулись на родину из Горького, из Казани, из Иванова.
Сам Михаил Яковлевич родом из чувашской деревеньки, которую поглотил разросшийся Новочебоксарск. Учительствовал в начальной сельской школе, потом — институт. Теперь профессор, член-корреспондент Академии педагогических наук.
Михаил Яковлевич напомнил, что первый камень университета был заложен в Чебоксарах вскоре после революции, когда чуваши целую неделю праздновали образование своей автономной области, позднее ставшей республикой.
Не в фигуральном смысле заложен, а так, как полагается при закладках. Камень залили цементным раствором, оркестр исполнил "Интернационал". Правда, кое-кто говорил тогда, что для начала лучше бы открыть институт, педагогический или сельскохозяйственный. Большинство было, однако, за университет. Понимали, конечно, что это не сегодня и не завтра. Но пусть хоть в мечтах будет свой чувашский университет.
Михаил Яковлевич вырос в семье лесничего, и я спросил его о Гузовском.
— Он был влюблен в свое дело, его опыт до сих пор считается классическим. Да, весьма почитаемый человек, весьма. Вы ведь бывали в чувашских деревнях? Весной идешь, деревни не видишь, думаешь — лес. Прежде у нас каждый взрослый должен был посадить за свою жизнь никак не меньше пятнадцати-двадцати деревьев. Родился ребенок — посади "его" деревцо. На выгонах сажали ветлы, и считалось, что тот, кто посадил, тот им и хозяин. Жаль, что сейчас сажают меньше. Дерево растет долго, когда сажаешь, хочешь верить, что своими глазами увидишь его взрослым, пышным. А теперь люди — в движении, едут на стройки, на новые заводы.
Михаил Яковлевич посоветовал встретиться с доктором исторических наук Василием Дмитриевичем Дмитриевым. Он преподает в университете и возглавляет республиканский научно-исследовательский институт, занятый, в частности, проблемами языка, литературы и истории Чувашии.
Василий Дмитриевич сказал, что университет на одном из первых мест в стране по учебной площади и площади общежитий, приходящейся на каждого студента.
— Тут мы превосходим, например, Ростовский более чем втрое. Нам помогает вся республика. И Москва не забывает. Строим здания медицинского факультета, химического. Следом — главный корпус, корпус историко-филологического, библиотеки. В перспективе до пятнадцати тысяч студентов.
Василий Дмитриевич сын крестьянина-чуваша. Два курса пединститута окончил до войны. Потом воевал "с перерывом на ранение", войну окончил гвардии лейтенантом под Кенигсбергом. Вернувшись, поступил на третий курс. Кандидатскую диссертацию защищал в Москве, докторскую — в Ленинграде.
В университете больше половины студентов — чуваши, много русских, немало татар и марийцев, есть армяне и грузины. Среди докторов наук и профессоров университета две трети — чуваши.
…Начало же этому — в комнате сироты Ивана Яковлева, бывшего поводыря слепых из глухой чувашской деревни, с настойчивостью Ломоносова пробившего дорогу к знаниям. Он, тогда еще гимназист, собрал однажды четырех подростков-чувашей у себя и посадил их за книги. Сначала — всего четверых. А ему виделись классы большой чувашской школы…
Рвение и способности юноши Яковлева были так велики, что ему удалось поступить в Казанский университет. Приезжая в Симбирск на каникулы, он трогательно заботился о своих питомцах. Знакомство с Ульяновым окрылило его. Илья Николаевич стал брать Яковлева с собой в поездки по губернии, опекал первую чувашскую школу в Симбирске, вместе с Яковлевым открывал чувашские школы в селах. И, наконец, с помощью и при поддержке Ильи Николаевича симбирская школа со временем превратилась в учительскую семинарию…
"Имени И. Я. Яковлева" — написано на вывеске Чебоксарского педагогического института.
"Имени И. Н. Ульянова" — читаем мы на зданиях университета столицы Чувашии.
Много лет назад на книжном развале я купил потрепанный томик. То было сочинение Павла Свиньина "Картины России", изданное санктпетербургской типографией Греча в 1839 году. В нем есть такие строки: "Можно ли равнодушно смотреть на могилу обширной столицы народа, некогда богатого, могущественного? Можно ли без чувств, без размышления видеть сии немые, скудные свидетельства его существования? Несколько уединенных башен, разбросанных по пустыне, изрытой буграми, несколько распадшихся стен, поросших кустарником, — вот все, что осталось от знаменитого города, от великолепных зданий, от пышных, роскошных гаремов! Скоро, может быть, плуг поселянина изгладит с лица земли последние их остатки, а ветер полночный разнесет и самую пыль их!"
О какой части России идет здесь речь? Пустыня, уединенные башни, гаремы… Крымские степи? Уголок Дагестана? Местности, пограничные с ханствами Средней Азии?
Нет. Свиньин описывает поездку по Волге. Он рассказывает о древнем городе, который в разные времена называли Великим Болгаром, Великими Булгарами, Великими Болгарами.
Ветер полночный не разнес пыль развалин.
По-прежнему над раздольным лугом заливаются жаворонки, возле тополей кружат грачи, и в этот русский пейзаж чужеродно врезаны странные, загадочные строения. Не первый раз я вижу их, но неизменно испытываю чувства, близкие так поэтично выраженным в старинной книге.
А до ее автора разве не волновали они многих?
Петр Первый, побывав здесь, велел оковать железными обручами башню Большого минарета, распорядился собрать могильные плиты с таинственными надписями, приказал казанскому губернатору Салтыкову послать каменщиков для исправления поврежденных зданий с тем, чтобы и впредь беречь их от разрушения.
Бывали здесь многие российские академики. Екатерина Вторая написала о своем посещении Великих Булгар пространное письмо Вольтеру. Свыше ста лет сюда наведываются археологи.
Развалины, о которых идет речь, — лишь один из многих памятников культуры волжских булгар. Совсем недавно найден большой булгарский клад… на улице Чернышевского в Чебоксарах. Но Великие Булгары, безусловно, самый впечатляющий и наиболее сохранившийся памятник культуры народа, когда-то много значившего в Поволжье. Развалины, интерес к которым все растет, находятся в Татарии, возле городка Куйбышева-Татарского. На этой небольшой пристани вместе со мной сошли с парохода местной линии молодые архитекторы из Таллина, ленинградский художник и экскурсанты-школьники из Набережных Челнов.
От Волги город отделен сосновым бором. Тропинки прихотливо вились меж стволов, пахло нагретой хвоей, слышались всплески волн. Приход Куйбышевского моря передвинул районный город, поднял его повыше, расширил его улицы, но не отнял те удобства жизни небольших поселений, которые особенно ценят люди на возрасте, трудно, суматошно, беспокойно прожившие жизнь в кочевьях со стройки на стройку.
Главная улица начиналась у белого обелиска, поставленного на могиле героев, павших в годы гражданской войны. Она тянулась через весь город и выходила в чистое поле, к дороге, пересекавшей что-то вроде заброшенной железнодорожной насыпи. Но это были остатки некогда высокого вала, окружавшего Великие Булгары. За этим валом начинается Прошлое.
Еще и сегодня мы далеко не все знаем о древних обитателях берегов Средней Волги и низовьев Камы. Видимо, в VIII веке к поселениям местных племен прихлынули пришельцы с юга. То были кочевники булгары. Под натиском хозар часть их из родного Приазовья ушла на Дунай, где позднее вместе со славянами образовала существующее и поныне государство дунайских болгар, а часть осела на Волге.
Волжская Булгария стала одним из ранних феодальных государственных образований нашей страны. В X веке она обменивалась посольствами с далеким Багдадом, с владениями среднеазиатских ханов, с Киевской Русью. Арабские послы доносили, что булгары народ земледельческий, сеют ячмень, просо, пшеницу и торгуют хлебом с соседями. На ярмарках торговые гости видели дамасскую сталь, иранские и армянские ковры, русские мечи, прибалтийский янтарь.