Я слышал в постройкоме, будто Коваленко после того, как ему удалось улучшить ковш своего "Уральца", маленько зазнался. Верно ли это?
Ребята возмутились. Сердюков с сердцем выругался.
— Вот пробойный он, точно, а это не всем нравится. Для него пойти к самому начальнику стройки все равно, что к прорабу.
— Что больше всего устает у экскаваторщика? — спросил я. — Руки?
— Нервы.
— А кто у вас прежде работал на больших экскаваторах?
Оказывается, один Василий Сердюков. Здесь же, только в другой бригаде. А до того? После школы ФЗО трудился на угольных разрезах в Казахстане. Как услышал о волжской стройке — тотчас сюда.
— А отсюда?
— Там видно будет. Строители — что колода карт. Тасуют их, перетасовывают, раскладывают кого-куда: всюду наш брат нужен. Подумываю вот о Сибири.
Весной 1964 года с кинорежиссером Марком Трояновским мы отправились в Египет, чтобы в документальном фильме рассказать о перекрытии великой африканской реки возле Асуана.
Мы без спешки ехали вдоль Нила на машине, сворачивая в стороны от асфальта, задыхаясь в пыли проселков. Ночевали под пологами, защищающими от москитов, пили крепкий, сладкий чай из липких стаканчиков в придорожных харчевнях, задерживались на токах, где обмолачивался майский урожай пшеницы.
Еще и сегодня главные приметы сельского пейзажа страны — кроны пальм и согнутые спины крестьян-феллахов. И в предрассветный час, и в полдень, когда сорок пять градусов в тени, и под вечер, когда солнце касается на горизонте верхушек пальм, всюду видны фигуры тружеников. Только после того, как погаснет последний солнечный луч, феллахи, стремясь опередить стремительно надвигающуюся африканскую ночь, уходили с полей. Над всеми дорогами поднималась пыль, и несчетные темные силуэты двигались на гаснущем лимонном закате.
Ради того, чтобы феллах разогнул спину, советские люди помогли строить великую плотину Садд аль-Аали.
Но не только там, на главной стройке страны, были наши посланцы. Мы останавливались во многих больших и малых городах нильской долины и почти всюду встречали соотечественников.
В Асьюте это были преподаватель университета, читающий лекции по теоретической механике, и заведующий учебной мастерской, оборудованной советскими станками. В Гирге нас встретили московские мелиораторы, помогавшие арабам строить магистральный оросительный канал. Маленький городок Исна, возле которого действовали наши экскаваторы и скреперы, порадовал встречей с коренным волгарем, инженером-механиком Свитовым.
И в других городах, а то и просто в палатках жили "руси", прилетавшие в Африку с Волги, из Сибири, с Украины, из Армении.
В Асуане мы поспешили на стройку плотины. Кружились путаным, еще совершенно непонятным лабиринтом дорог, между разбитыми, расколотыми, пробуренными скалами, между горами нагроможденного бульдозерами песка, а навстречу, грозя сплющить все в блин, с ревом неслись самосвалы.
Я читал, конечно, что наша страна послала в Асуан многие десятки экскаваторов, землесосов и гидромониторов, мощный парк бульдозеров и скреперов, сотни автомашин, кранов, бетононасосов, камнедробилок. Но только увидев всю эту армаду техники в действии, только узнав, что с их помощью сотворил здесь человек, можно было ощутить, какую богатырскую руку помощи протягиваем мы Африке.
Заглянули в штаб перекрытия Нила. Главный советский эксперт, Александр Петрович Александров, бывший начальник Красноармейского района Волго-Дона, бывший начальник строительства Сталинградской ГЭС, был где-то "на объектах". Пока нас проводили к одному из его заместителей. Тот называл имена героев стройки. Я услышал:
— Ну, и конечно, Вася Сердюков… Да, тот самый, из знаменитой бригады Коваленко. И сам Коваленко был здесь, в Асуане, погиб нелепо по дороге домой, в отпуск. Так вот, Сердюков Вася. Он у нас в Африке почти четыре года. Приехал такой незаметный. Год незаметный, два незаметный. А как стали подсчитывать, кто что наработал, — стал заметным. И даже очень. Громких речей на собраниях не держал, но когда кубометры его прикинули — ахнули. Экскаваторщик экстракласс! Так и идет у нас первым на всей стройке.
Перекрытие Нила было рассчитано на два дня.
Минские самосвалы стояли притихшие и грозные. На носу теплохода, приткнувшегося к перемычке, выделялись русские буквы: "Валерий Быковский". Там расхаживал по палубе в праздничном костюме инженер Александр Алексеевич Лысов, еще один волгарь, с которым мне довелось встречаться и на водоразделе Волго-Дона, и на стройке гидростанции под Сталинградом. В руках у него был свернутый флажок, после взмаха которого начнется перекрытие.
Лысов взмахнул. Тотчас синий едкий дым окутал перемычку. К прорану пошли знаменитые самоопрокидывающиеся баржи. Их привели сюда с Волги — снова Волга! — и они, удивляя народ, по сигналу перевертывались, сбрасывали в воду камень с палубы и снова выпрямлялись как ни в чем не бывало.
Началась торжественная церемония. В проран полетели первые камни — красивые шлифованные кубики с памятными надписями. Следом за кубиками самосвалы бултыхнули в воду многотонные глыбы, вроде тех, из которых сложены пирамиды Египта.
Глыбы сыпались в русло Нила всю ночь.
На другой день была взорвана перемычка, и Нил хлынул в новое русло. Вздыбился белый пенный султан высотой в десяток метров, и, может быть, только тут впервые зримо ощутил человек, с какой могучей рекой вступил он в единоборство.
А в старом русле, по которому Нил тек задолго До фараонов, самосвалы сбрасывали последние глыбы в последние слабенькие его струи. На экскаваторе, загружавшем машины, работал Василий Сердюков. Он мало изменился со времени наших встреч в Жигулях, африканское солнце лишь прокалило и подсушило его.
— Приехали мы сюда в шестидесятом. Что о нас арабы знали? Брюки ширины необъятной, в ихнюю зиму ходим в босоножках: арабам холодно, нам жарко. Они нас не понимают, мы — их. Теперь в труде сдружились, в беде и радости побратались.
…С орденом Ленина вернулся домой Василий Сердюков, работящий наш земляк. С орденом Ленина, полученным за службу народам Африки. С орденом Ленина — наградой за выполненный долг интернационалиста.
Фильм же об Асуане мы начали такими кадрами. Поселок в пустыне. Дорога. Под палящим солнцем идет русоволосый человек с термосом на ремне через плечо. И диктор говорит:
— На работу ходит он теперь по Африке, "руси Васья", экскаваторщик Василий Сердюков…
Камешки сыпались из-под ног, колючки цеплялись за брюки. Подъем был довольно крут. Хорошо еще, что набежали облака и с Волги тянуло прохладой.
Только бы не оглянуться до времени! Я упрямо смотрел либо под ноги, либо вверх. Пот заливал глаза. Наконец, тропинка полого пошла наискось по склону.
С тех пор как я впервые карабкался здесь, минуло без малого два десятка лет. Тогда была весна, сейчас, на исходе волжского лета, лишь лиловатые цветочные шарики на пепельно-сизых стеблях с серебристыми Листочками поднимались над поблекшей травой.
На высоты доносился ровный гул гидростанции. Так гудит большой волчок. Гул однотонный, он не мешал слушать шелест уже жесткой дубовой листвы и стрекотание кузнечиков.
Загадываю: дойду вон до того гребня — и баста.
Гребень гол. Одинокий дуб расщеплен молнией. Коршуны плавают в воздушных потоках, поднимающихся от Волги. Теперь можно оглядеть все, наложив на картину, запечатленную памятью, сегодняшнюю, новую.
В долине между двумя жигулевскими высотами — прямоугольная глыба здания гидростанции имени Ленина. Она под стать Жигулям и Волге. Дома и заводы втянутого в глубь долины Жигулевска — большие дома и огромные заводы! — воспринимаются как маломерки, как сооружения какого-то иного, более низкого класса.
Там, где экскаватор Коваленко и Сердюкова единоборствовал с миллионотонной горной толщей, Волга мимо сильно срезанного мыса гонит воды к турбинам.
В первые годы стройки воображение рисовало будущее праздничнее, пышнее, помпезнее. Над плотиной, в соответствии с тогдашними представлениями о величественном, виделись мне грандиозные пилоны, украшенные лепкой и скульптурными группами. Впрочем, это великолепие не было игрой воображения: в архитектурных мастерских на рисунках, изображающих гидростанции, я видел эти самые пилоны.
Да, все проще, будничнее. Но краны над плотиной передают ощущение технической мощи выразительнее любых пилонов. По пятикилометровому валу грунта, стали, бетона, которым остановили Волгу, спешат поезда и автомашины. Куйбышевское или, как его часто называют, Жигулевское море лежит за ним — привычное, работящее море. И уже так далеки страсти, бушевавшие вокруг него…
Директор гидростанции Андрей Кондратьевич Рябошапко только что вернулся из Куйбышева с важного совещания. Речь шла о Переволокской ГЭС, которую намечают строить на узком перешейке, разделяющем начало и конец Самарской луки. Очень выгодная гидростанция, мечта гидротехника! Из Москвы на совещание приезжал болельщик Переволок, Николай Александрович Малышев, главный инженер проекта Куйбышевской ГЭС, а позднее — главный инженер проекта гидроузла в Асуане.
— Город и область, в общем, за Переволоки, — сказал директор. — Но требуют, чтобы при этом Куйбышеву и природе Самарской луки — никакого ущерба. Вопрос, конечно, не маленький. Допустим, три четверти воды нам в какое-то время выгоднее будет пропускать напрямик через Переволоки, минуя Куйбышев. Но если оставшаяся четверть не даст городу пользоваться всеми благами Волги…
Едва ли такой разговор мог состояться, скажем, два десятилетия назад. Нужно для получения энергии водохранилище такого-то объема — и смело проектируется уход под воду лугов и лесов, перенос на новое место десятков, а то и сотен селений. Вроде бы и правильно: водная энергия — самая дешевая, затраты на подготовку зоны затопления окупятся в несколько лет. Но позднее стали учитывать потери плодов затопляемой земли, потери древесины, заглядывать на много десятков лет вперед, прикидывать, не вызовут ли огр