Ивик замолчала. Ашен тяжело вздохнула и сказала.
— Хорошая песня. А говорят, ее Верс запретил к распространению. Ну или не рекомендовал.
— Почему? - изумилась Ивик, - что тут такого особенного?
— Это… пессимизм, вот, - объяснила Ашен, - пораженческие настроения. Мы должны петь только про то, как мы всех врагов победим, всех перебьем и вообще все классно…
Ивик фыркнула.
— Но в жизни же не так… и что тут плохого, одно дело песня, а другое…
— Ненавижу этих свиней из Верса, - вдруг сказала Дана, отрывисто и глухо. Подруги посмотрели на нее, сразу забыв о предмете разговора.
— Почему? В принципе, Верс-то нужен, - сказала Ашен.
— Ничего он не нужен, - буркнула Дана, - они сами… всем только жизнь портят.
— Ничего подобного! - возразила Ашен, - ты просто не знаешь. Мне родители кое-что рассказывали. Например, вот у мамы был случай, она еще была молодая. Она работала на Триме, и ее партнер взял и переметнулся к дарайцам. Не потому, что попал в плен и, например, не выдержал. Просто взял и перешел на их сторону, и выдал маму и еще одну девушку, с которой они работали. И ту девушку дарайцы сразу застрелили, и мама едва спаслась. И потом, конечно, этого парня наши поймали, из Верса, и его расстреляли, как предателя. А ты считаешь, что его отпустить надо было, после того, что он сделал?
Дана вся покраснела и казалось, готова была заплакать.
— Ну ладно, может быть. Но это бывает редко, такое. А в основном они дурью маются какой-то. Ереси видите ли ищут.
— Это разные отделы, - сказала Ашен, - этим вообще разные люди в Версе занимаются. Но Верс нужен, Дана, ты не права. Во всех государствах есть такие учреждения, вроде госбезопасности.
Ереси, подумала Ивик. Вдруг ее кольнуло что-то. Она что-то такое слышала. Ивик тронула Дану за руку.
— Слушай, ты это… если не хочешь, не говори… но я хотела тебя спросить давно уже, отчего твои родители умерли? Извини, если что, - поспешно сказала она.
— Да ничего, - ответила Дана, - чего мне скрывать? Мама умерла, когда я была маленькая, я ее почти не помню. Говорят, что эпидемия была, тогда дарайцы бактериологическое оружие применили. А отца моего расстреляли в Версе, - сухо и коротко сказала она.
Ашен заметно вздрогнула. Девочки смотрели на Дану расширенными глазами.
— Он не был предателем, - добавила Дана. Отвела взгляд, глаза ее подозрительно заблестели.
Ашен села рядом с ней, обняла за плечи.
— Ой, Дан, я не знала… ну ты это… понимаешь, бывают ведь ошибки. Кто-то там ошибся, и… это, конечно, ужасно!
Дану словно прорвало, теперь ей, видно, хотелось рассказывать.
— Мой отец был хойта. Конечно, странно, ведь хойта все целибатники, но отец раньше был гэйном, а потом вот, когда мне было уже пять лет, он почувствовал призвание. А мамы уже не было. Его взяли в семинарию. И он уже на третьем курсе там стал разрабатывать теорию, я это не очень понимаю, ну там что-то богословское. А кто-то написал про него в Верс, что это ересь. И его забрали и стали требовать, чтобы он отказался от своих взглядов и вообще… а он не отказывался. И тогда его… тогда, - Дана замолчала наконец и заплакала. Стала размазывать слезы по лицу. Ашен протянула ей платок.
— Солнышко, это ужасно, ужасно! - повторяла она. Ивик не знала, что сказать. Рассказ Даны очень взволновал ее, до такой степени взволновал, что внутри что-то медленно переворачивалось и кипело. И мир вокруг стремительно менялся.
— Ты, наверное, теперь меня домой и не пригласишь, - всхлипнула Дана, - у тебя такие родители…
— Ну и что? - удивилась Ашен, - они что, дураки, что ли? Я уверена, что они нормально отнесутся. Мало ли что бывает! Даже если бы твой отец был в чем-то виноват, ты-то здесь при чем? Нет, я не говорю, конечно, что он виноват, - поправилась она, - просто это ошибка! Ну может же такое быть! Какая-нибудь сволочь в Версе работает… знаешь же, везде есть гады.
— Да, только ошибку эту уже не исправить, - тихо сказала Дана, - папы уже нет.
Со временем это забылось. Начались учебные будни, и стало вообще не до размышлений, не до переживаний каких-то. Ивик знала, что не забудет ничего. Но это все потом, потом, а сейчас важно было как-то удержаться, выдержать неимоверную тяжесть, не набрать "хвостов", справиться с учебной нагрузкой.
Им впервые выдали шлинги. Подростковые, с небольшими рукоятками, удобно ложащимися в руку. Собственно, шлинг в нерабочем состоянии и представлял собой одну рукоятку с черным отверстием на одном конце и с ремешком, укрепленным на другом. Ремешок закреплялся на запястье или на поясе. Со шлингом работали в Медиане. Особым поворотом можно было сделать так, что из шлинга вырывалась огненная петля, вроде энергетического лассо, и ее можно набросить на человека, и с помощью этой петли вывести из физического тела облачное. В Медиане это сделать гораздо проще, да шлинг там в основном и применяется. Это было штучное, дорогое оружие, производили его только кустарным способом, каждый шлинг отдельно, это делали мастера оружия из аслен, и для этого нужно было специальное и редкое дарование. Более редкое, чем дарование гэйна.
Поэтому шлинги выдавали только для занятий пока, и берегли как зеницу ока.
Занимались вместе с одним из сенов третьего курса. Для таких занятий нужен был старший партнер, Меро не могла делать все в одиночку. Третьекурсник создавал "фантом" - фигуру вроде человеческой, сначала неподвижную, потом и движущуюся. Первокурсники учились безошибочно набрасывать шлинги и вытягивать облачко - хотя в фантомах облачка не было, но принцип тот же.
На одном из занятий Меро объявила:
— Сегодня будем тренироваться на людях. Друг на друге. Разбивайтесь на пары и приступайте.
Ивик уже несколько занятий работала со старшей девочкой, пятнадцатилетней, как все третьекурсники, Мартой иль Касс. Марта безотчетно нравилась ей - крупная, сильная девчонка, с темно-русыми волнистыми волосами, глазами большими и коричневыми, как лесные орехи. Они отошли в сторонку.
— Так. Стой крепко, не ори и не падай, - сказала Марта, - будет больно.
Она сделала неуловимое движение рукой со шлингом. Огненные петли взлетели в воздух, в следующую секунду Ивик поняла, что "больно" - это совершенно неподходящее слово. Какое там - орать! У нее перехватило дыхание и сразу же брызнули слезы. Огненные петли охватили плечи, грудную клетку, живот тремя витками, тут же безжалостно вонзились в тело и стали резать сквозь кожу, мясо, кости, внутренности, проходя прямо сквозь живую ткань. Ивик ничего не соображала, не видела, превратившись в одну только боль, режущую, невыносимую, и вдруг все прекратилось, только ноги уже не держали, Ивик повалилась на землю, словно куль картошки. И лежа уже на твердой почве Медианы, чувствуя удивительную расслабленность, невозможность пошевелить ни одной мышцей, даже палец сдвинуть - она испытала невыразимое счастье оттого, что боль кончилась.
Над ней трепетал контурный слепок с ее собственного тела, молочно-белое облачко, словно пародия на человека - руки, ноги, голова, три петли шлинга, оторванные уже от рукоятки, огненными обручами сжимали облачко, так что оно неподвижно висело в воздухе.
— Ну как? - Марта наклонилась над ней. Ивик с трудом шевельнула губами.
— Двигаться… не могу…
— Это нормально, шок отделения. Вы же учили. После отделения облачка наступает частичный вялый паралич на несколько часов. После этого ты и пальцем двинуть не сможешь, и дорши могут взять тебя тепленькой, без всякого труда. Так что береги свое облачко.
Марта повернулась, сняла с облачного тела петли. Слепок нелепо дернулся в воздухе и рванулся к неподвижно распростертой хозяйке. Миг - Ивик снова почувствовала, что тело слушается ее. Поднялась на ноги.
— Теперь ты, - велела Марта. Она расставила ноги чуть пошире, словно укрепляясь на земле, - давай, работай!
Ивик подняла руку со шлингом. Марта так спокойна… А ведь она знает, что сейчас будет! Ивик вдруг затошнило от воспоминания. Закружилась голова.
— Ну давай! - бодро поторопила Марта. Надо ведь, беспомощно подумала Ивик. Я должна. Иначе никак. Она неловко взмахнула шлингом.
Со второй попытки петли охватили тело Марты.
— Рви!
Ивик почувствовала, что рука слабеет. Не смогу, подумала она.
— Ну что стоишь?!
Ивик рванула шлинг. Ей показалось, что она слышит хруст и треск разрываемых тканей, в глазах потемнело, и потом она как-то увидела лицо Марты, искаженное болью, покрасневшее, и рука ее ослабла.
— Шендак! - заорала Марта наконец, - рви, говорят!
Ивик всхлипнула и снова потянула шлинг. Надо было тянуть сильно, быстро, чтобы петля уже скорее проскользила сквозь ткани, но сил - сил никаких не было. Стиснув зубы, упершись в землю ногами, она тянула шлинг, но это было - отчего-то - невыносимо трудно, просто невыносимо, Ивик казалось, что это через ее тело продирается огненный нож, что это ее рвет на куски, и будто снова паралич ее сковал - она никак не могла рвануть… как в страшном сне, когда бежишь, перебираешь ногами, и не можешь сдвинуться ни на сантиметр. Ивик слабо вскрикнула и выпустила шлинг.
Марта лежала на земле ничком, и на секунду Ивик подумала даже, что ей удалось выделить облачное тело. Но нет - облачка в воздухе не было. Марта подняла голову. Вскочила на ноги - Ивик лишь бросила взгляд на нее и отвела глаза, мечтая провалиться сквозь серую почву Медианы куда-нибудь еще поглубже…
Неподалеку трепетало в воздухе чье-то облачко, скованное блестящими петлями, Рица гордо стояла рядом со шлингом. И дальше - еще облачка. У всех получается… только у нее - нет. Я не могу, подумала Ивик. Слезы текли по щекам. Я никогда не смогу. Она виновато смотрела на третьекурсницу. Марта все еще тяжело дышала, лицо ее покраснело и покрылось крупными каплями пота. Больно, подумала Ивик… бедная, как это больно… как я могла! Мне ее так жалко, и я делаю хуже, еще хуже, если бы я могла сильно рвануть - было бы не так страшно.
— Я не могу, - выдавила она из себя. Щеки горели. Она чувствовала себя как Иуда после предательства в Гефсиманском саду. Хуже ее просто нет. И правильно, что ее теперь выгонят, наверное, из школы… ну не способна она. Мама была права. Ивик просто взялась не за свое дело, это для нее сложно, вообще невозможно.