Припасы из-за них быстро кончаются, завтра идём на большую охоту.
Меньше трети нас вернулось. Межсезонье породило новых чудовищ: волосатые стремительные твари, выбрасывающие когтистые щупальца. Сбились мы кучкой, ощетинились копьями – а они налетали, по одному выдирая. Толстяка там оставили.
Когда Заике в грудь когти вонзились, я закричал, бросил копьё, обхватил друга, чтобы мразям не отдавать. Да куда там. Только амулет его, чёрный кубик, в моей руке остался.
Что ныне нас ждёт?
Бойцов осталась горстка, да и та – измотанная, когтями рваная. И стрезов кормить нечем, и самим жрать.
Как теперь Межсезонье пережить?
Трещит последний факел. Голая Ветка, желанная моя, горячим телом прижимается. Водит пальчиком по моей груди, трогает жёлтый кругляш.
– Какой амулет у тебя странный. От Прежних? А что за знаки?
– Ты что, читать не умеешь?
Тихо смеётся:
– Забыла, как. Зато ты – ученик Гарнира, самый умный в племени. Повезло мне.
– Там цифры и надпись «проигрыватель». Прежние, наверное, его в кости друг другу проигрывали, как наши мальчишки – сушёных пиявок.
А она уже кубик, от Заики оставшийся, рассматривает. Любопытная, словно стайка шариков.
Щёлкнуло что-то, мой кругляш неожиданно кубик проглотил и выбросил струю света. Ветка вскрикнула, с лежанки вскочила. Я следом. Стою голый, копьё подняв, любимую собой закрывая.
Облако невесомое поиграло цветными пятнами и стало незнакомцем в невиданной одежде – гладкой, красивой, нашим шкурам не чета. Качался человек, потрескивал искрами и говорил непонятные слова:
– …эвакуация дальней планеты. Союзники-стрезы пригнали транспорт за своим инкубатором и предоставили место в корабле для двухсот человек. Совет принял решение спасать детей, то есть нашу колонию для малолетних преступников…
Я, себя не помня, метнул копьё – оно проскочило сквозь говорившего, будто тот из тумана сделан, и звякнуло о стену пещеры.
– …при подлёте к системе двойной звезды атакованы дравинским рейдером. Стрезы погибли все. Бортовой биокомпьютер стрезов, повреждённый при аварийной посадке, выбросил инкубаторские контейнеры наружу, а людей посчитал инородными включениями. Я, начальник пенитенциарного отдела, успел вывести воспитанников из трёх боксов…
Ветка всхлипнула:
– Это морок? Что он говорит?
– Это Прежний. Я сам не понимаю, что он говорит.
Фигура расплывалась на отдельные пятна, вновь собиралась и продолжала вещать непознаваемое:
… – только три сотни яиц. Я не криптозоолог, не знаю точно, сколько у стрезов циклов преобразований. Из яиц должны вылупиться личинки; потом, после стадии куколки, кажется, что-то вроде гигантских перепончатокрылых. Корабль пустит внутрь только взрослых особей, прошедших процесс реанимации генетической памяти. До этого момента…
Прежний вдруг покрылся дырами, сквозь которые стали видны изрисованные лишайником каменные стены.
– …планета отлично приспособлена для жизни: мягкий климат, плодоносные деревья, отсутствие опасных видов флоры и фауны. Однако, видимо, компьютер корабля свихнулся без контакта со своими создателями, пытается как-то изменить среду, экспериментирует с климатом и формами жизни. Появились какие-то шарообразные существа, реагирующие на эмоции. Ещё проблема: ожидаются длительные периоды затмений альфа-звезды, а недостаток ультрафиолета не только сбивает компьютер, но и существенно угнетает физиологию стрезов в любой их жизненной форме…
Прежний вдруг сильно постарел, вместо невиданной одежды облачился в привычные нам шкуры. Лицо пересёк рваный шрам; глаза Прежнего слезились, руки дрожали.
– … гораздо дольше, чем я думал. Не знаю, сколько всего понадобится времени. Терпения вам, потомки. Когда-нибудь стрезы из безмозглых насекомых превратятся в тех, кого мы знаем. В мудрых старших братьев. Пригласят нас на корабль и вернут на Землю.
Человек повернулся, показал рукой в сторону: на миг возник силуэт Запретной Горы, окутанной малиновым туманом. Потом изображение резко увеличилось: остались слезящиеся глаза, окружённые сеточкой морщин, словно наполненные дождевой водой метеоритные кратеры – трещинами.
Глаза Прежнего, полные тревожной надежды.
И исчезли. Световой столб поблёк и юркнул обратно в амулет-кругляш.
Ветка прижалась сзади. Её колотило.
– Не трясись. Я понял: это послание.
– Послание тебе?
– Не знаю. Может, и мне. Надо подумать.
За каменной стеной юные матери баюкали младенцев. Стонали израненные бродяги, прятались в закоулках чепушилы.
Шуршали бесчисленными лапками сколопендры, отсчитывали мгновения срывающиеся с низкого потолка капли воды.
Умирал на пропитанной мочой лежанке мой Учитель.
Догорал последний факел.
И плакал во сне, как голодный ребёнок, золотоглазый стрез.
Чёрнобровка и бозон
– Ну и бред укуренного гоблина! – издатель схватился за голову, звякнув перстнями о серебряный обруч, – голубчик, что это за фигня? О чём вообще?
Автору стало очень неуютно. Хотелось спрыгнуть с высокого стула и дать стрекача.
– Ну, как бы, – промямлил писатель, – это новое направление в литературе, смею надеяться. Я и название подобрал: «бозон-панк».
Издатель потеребил заострённое ухо. Хмыкнул:
– И?
Творец нервно почесал мохнатую пятку, не достающую до пола. Пробормотал:
– Вообразите, что мир замер в своём развитии – вот как муха залипает в блюдечке с мёдом. Цивилизация застряла на уровне открытия бозона Хиггса. Очень любопытно получилось, по-моему.
– Да ерунда получилась, – эльф истекал сарказмом, – Нейтроны, айфоны, дроны. Жители вашей выдуманной страны постоянно пялятся в коробочки с прозрачной стенкой и ездят в железных ящиках. Темы разговоров какие-то дикие: курсы валют, цена на газ… Я, как объемся гондорского гороху, так произвожу газ совершенно бесплатно. А курс – это к бестолковым морякам, которые никак не организуют регулярные рейсы на Валинор.
– Ведь всё так и было, – нервно хихикнул автор, – цивилизация века интернета действительно подразумевала использование науки и техники, а не магии, и…
– Да кому это интересно?! Вы бы ещё выдумали, что люди застряли в эпохе пара, ходят с карманными циферблатами и читают бумажные газеты про расследования этого, как его, Морлока Сфинкса.
– Шерлока Холмса, – прошептал автор.
– Пофиг, – загремел издатель, – только пергамент переводите на ерунду. Кто об этом помнит? С тех пор, как мир вернулся в Средиземье, прошло столько лет! Кому интересны натужные умственные извивы? Берите пример с коллег! Вот бестселлер Гимли-младшего: «Чёрнобровка и бригада гномов». Как пишет! Словно киркой рубит породу – монументально! И никаких бозонов. Какой мощный сюжет: урки против орков! Интрига! А описания оргий? Читатель пищит и плачет, плачет и пищит! Мы заключили с Гимли договор на десять лет, по книге каждые полгода. Вот это успех! А вы? Позорище, голубчик.
Издатель всё ещё осуждающе качал головой, когда в стрельчатое окно влетела сова и уронила на стол загремевшее медное блюдо. Эльф засуетился, захлопал по карманам:
– Чёрт, шеф вызывает, а я своё яблоко надкусил по забывчивости. У вас не найдётся, голубчик?
Хоббит торопливо достал зеленобокий плод. Обтёр от табачных крошек, подал.
Яблочко закружилось по тарелке, появился тёмный силуэт:
– У нас форс-мажор! Гимли купил новейшую модель назгула, попал в аварию и рухнул на землю. Повредился умом и хихикает про возвращение какого-то Карлсона.
– Это катастрофа! – закричал издатель, – Всего неделя до сдачи макета продолжения «Чернобровка и шаловливые тролли». Где я автора найду?
Эльф заметался по кабинету. Взгляд его упал на вжавшегося в стул хоббита.
Издатель наклонился над полуросликом и вкрадчиво начал:
– Дорогой друг, вы же профи…
Автор спрятал в тонких пальцах изломанное болью лицо.
И заплакал.
Осколок синевы
– Битков! Сергей!
Визгливый голос воспидрылы носится над участком дурной вороной, бьётся об игрушечные фанерные домики, путается в мокрых кустах.
– Куда опять этот урод запропастился, а? Найду – ухи пообдираю. Битко-о-ов!
Серёжка сидит в любимом углу, скрытый от воспитательницы ободранной сиренью. Обхватив красными от холода ладошками колени, отчаянно шмыгает носом – веснушки так и подпрыгивают, словно мошки, стремящиеся улететь в низкое осеннее небо.
– Нет, ну надо же. Ведь два раза группу пересчитала, все были на месте – девятнадцать голов. А как на обед сажать – нету Биткова. Вот скотина малолетняя. Битков!
– Вера, ты в группе-то смотрела? Под кроватями в спальне?
– Да везде я смотрела. Вон, колготки порвала, пока лазила-то на карачках. Ну, сука, он мне ответит за колготки.
– А в шкафчиках? В раздевалке? В прошлый раз он там.
– Точно! Вот, зараза.
Воспидрыла, пыхтя прокуренно, убегает. Заскрипела дверная пружина, грохнула.
– Не пойду, – бормочет Серёжка, – суп ваш есть, а Петька плеваться опять. И тихий час этот.
Битков рыжий, поэтому дразнят. И не хотят водиться. Он давно привык молчать с одногруппниками, а разговаривает обычно сам с собой.
Сыро, неуютно; облака ползут грязно-серыми бегемотами, давят брюхом.
Серёжка начал смотреть на улицу, сквозь забор из рабицы: там тоже – скукота. Ни пожарной машины, ни завалящего солдата. Только тополя машут тощими руками – будто соседки ругаются, швыряют друг в друга умершими листьями. Какая-то старуха прошаркала галошами, бормоча себе под нос. А на носу – бородавка!
– Баба яга, – прошептал Битков и начал пятиться прочь от ставшего вдруг ненадёжным сетчатого забора. Опять сел на корточки, чтобы быть меньше, незаметнее.
И – увидел вдруг.
Вдавленный в грязную землю, между редкой щетиной жухлой травы – неровный треугольник, размером со спичечный коробок.