– На Будапештской, ёшкин кот. На Будапештской.
И разлил по второй.
К своим
– Серая пошлость будней губит меня, – страдал он, – одно и то же. Три вперёд, одна вбок, одна вбок, три вперёд. Слишком низок порог, а хотелось – в полёт!
Надменная Королева поджала полные алого сока губы:
– Мальчик, мир чёрно-белый. Либо ты с нами, либо – против нас. Что за глупости в твоей голове?
– Молодой ишо, – икнул бывалый Офицер, – необстрелянный. Вот прилетит пара ядер в башку, как мне – так дурь-то и выбьет. Главное – ввязаться в этот, как его. В бой! А после уже и.
Офицер хлебнул из поясной фляги и рванулся было вперёд, но качнулся, и его понесло куда-то по диагонали.
– Животное, а туда же. Рассуждает, – буркнула прямолинейная Ладья, – и что это за прыжки? Препятствия надо не обходить, тем более – перепрыгивать. Прошибать их надо.
– Судьба жестока к трубадурам. Они – лишь лёгкие фигуры, – пробормотал Конь.
– Ах, какой он! – прошептала юная Пешка, – романтик, настоящий поэт.
И зарделась.
– Отставить краснеть! Соблюдать форму одежды, – проревел Офицер, – Ориентир два – куча дерьма! Примкнуть штыки! Марш, марш!
Покачнулся и упал с доски.
– Доигрался. Чёрно-белая горячка, – неодобрительно заметил старый Король, – господи, с кем приходится работать: один алкаш, другой свихнулся на почве литературы.
Но у Коня было своё мнение; он приставил копыто к груди и воскликнул:
– Погиб достойный муж в бою! Осанну храбрости пою!
– Как это прекрасно! – восхитилась Пешка, – можно мне экземпляр? С автографом.
Королева нагнулась к Королю и зло сказала:
– Слышь, твоё величество, отправь-ка его куда подальше. На Кавказ хотя бы или в Бессарабию. Он нам всю пехоту растлит.
– Ась? – глуховатый Король приставил ладонь к волосатому уху, – откуда же, матушка, у меня может быть мастит? Холецистит у меня!
– Тьфу ты, – сплюнула Королева, – принимаю командование на себя. Слушай приказ: кавалерии осуществить рейд и уничтожить противника. Всех до одного.
– Огневая поддержка? – обрадовалась Ладья и почесала кулаки.
– Обойдётся, – обрезала Королева, – пусть сам. Стишки-то сам кропает, в одиночку.
– Ах, он обречён, – заплакала Пешка, – прощай, поэт!
– Доигрался, лох в пальто, – захохотала Ладья, – это тебе не воздух сотрясать. Давай, покажи нам атаку лёгкой бригады. Пальто не забудь, аха-ха!
Конь переступил тонкими ногами, тряхнул гривой:
– Сомненья гложат грудь мою: все ржут, один лишь я пою. Одним стакан, другим потир – покину этот плоский мир!
Три вперёд, одна вправо. Три вперёд, одна влево.
Снаряды рвались всё ближе, прощально пела шрапнель. Грозная шеренга вражеских пешек брызнула в глаза сиянием штыков.
Он зажмурился и прыгнул в последний раз.
Посечённое осколками пальто затрепетало, разорвалось пополам и превратилось в крылья. Белая фигура взмыла над доской – и исчезла.
– Куда это он? – удивилась Королева.
Король смахнул мутную слезинку и пробормотал:
– Спина ноет, к дождю. Не замочил бы крылья. На Парнас, стало быть, полетел.
К своим.
Дело десятой
Мир протух и завонял безнадёжностью.
Поэт второй час подбирал рифму к слову «бездарь». Заплакал и написал «я».
Композитор допил бутылку, разбил ей клавиши рояля и пожаловался, что порядочного яду не достать, а всех Сальери извели.
Историк, наглотавшийся пыли веков, бился в кашле так, что очки слетели и в страхе забились под батарею.
Злобный зверёк Неписец оскалил мелкие гнилые зубки и противно ухмыльнулся.
Мир потерял цвет, звук и размер. И смысл.
Бледное солнце поглядело на всё это безобразие. Поморщилось и задёрнуло грязно-серую штору.
Десятая задержалась перед входом, стряхивая капли дождя с зонта. Из-за двери доносились злобные визги и истерический плач.
– Вот ведь засранки, ни на минуту оставить нельзя! – рассердилась Десятая и распахнула створки ударом обутой в сапожок точёной ножки.
Зачинщицей, как всегда, была Мельпомена – вцепившись в волосы Эрато, она одновременно ухитрялась пинать Каллиопу и ловко уклоняться от пытающейся стукнуть её лирой Эвтерпы.
Полигимния корчила рожи, Терпсихора крутилась вокруг шеста, а Урания глядела на кавардак сквозь телескоп и неодобрительно качала головой.
Мельпомена выпустила причёску рыдающей Эрато и прицелилась к следующей жертве, одновременно декламируя:
Вам, недостойно зовущимся музами, будет уроком:
Только трагедия может назваться занятьем почётным!
Чтоб человечество ни сотворяло, на грабли
вечно наступит – и станет трагедия фарсом!
Талия, схватившись за толстые бока, зловеще хохотала. Клио поправила треснувшее пенсне и нудно затянула:
– А вот ещё была история…
– Хватит! – голос Десятой прозвенел подобно натянутой тетиве: грозно и многообещающе, – а ну, по рабочим местам. И делом займитесь немедленно! Там, на Земле, из-за вашего отсутствия творческие люди вымирают от отчаяния и алкоголизма. Живо за работу.
Музы на цыпочках разбегались по комнатам, боясь прогневать Десятую, метавшую из глазищ зеленые молнии.
Композитор, трясясь от нетерпения, собирал с пола разбитые клавиши. Вставил на место. Поднял тонкие, трепещущие пальцы и замер, вслушиваясь в вечность.
Историк схватил с пыльного подоконника чахлый кактус, внезапно раскрывшийся цветком удивительной красоты, и подарил библиотекарю. Девушка смущённо покраснела.
Поэт яростно молотил по клавиатуре и приговаривал:
– Ай да Десятая! Ай да… молодец, словом.
Десятая муза улыбалась миру счастливой, нежной и всепрощающей улыбкой.
И даже Солнце не ревновало.
Разве можно ревновать саму Любовь?
Кубок
Денис сцепил руки на груди. Сказал:
– Резо, нам не нужна война. Мой сектор ещё от чумы не очухался, да и твой тоже. Ресурсов едва хватает на выживание.
Резо усмехнулся, поскрёб чёрную щетину:
– Что, испугался, ботаник? Это тебе не овощи на дерьме выращивать, для войны яйца нужны.
Денис вспыхнул, схватился за пояс – нащупал пустоту. Оружие, естественно, оставил перед входом. Резо заржал:
– Гы, яйца ищешь? Скоро мы придём, поотрываем вам бубенчики. А девок ваших…
И начал в красках расписывать, что они сделают с женщинами сектора. Денис понимал, что соперник провоцирует, но перед глазами всё равно вставала страшная картина: кричащая от ужаса полуголая жена, прикрывающая собой дочку.
Сдержался. Заговорил с нажимом:
– Резо, послушай, выгоднее торговать. Мы восстановили гидропонику, на овощи можем менять то, что есть у вас. Нам нужна энергия. Под тобой лаборатории, там много интересного. Например, запасы солнечных панелей.
– А мяска тебе не надо? – спросил брюнет и захохотал, – мы вчера третий сектор взяли, погуляли от души. Мяса теперь – завались. А, ботаник? Чего кривишься? Ты же учёный. С твоей точки зрения все животные белки одинаково полезны, и человечина тоже, ха-ха-ха!
Денис сглотнул кислую слюну. С тоской подумал: «Не было смысла в переговорах. И уйти не даст».
Когда-то Станцию соорудили для спасения человечества, бегущего с погибающей Земли. Их были сотни – стальных ковчегов на орбите, оснащённых гидропоникой, конвертерами и солнечными батареями, оранжереями и лабораториями… Неизвестно, как дела обстояли у остальных – на этой Станции мятеж вспыхнул практически сразу. Десятки тысяч погибли в первые дни – от пуль, пока ещё были запасы огнестрела, потом от самодельных ножей и топоров. Затем были голод, эпидемии, стычки между секторами – и новые смерти, деградация, средневековье в космосе.
Резо приблизился, обдал вонью:
– Вы отдадите всё. Вашу дерьмовую картошку, и девок, и энергию – столько, сколько я захочу. Никакой торговли. Мир вы не купите – только получите, как мою прихоть.
– Ты же человек, – попытался Денис, – должно же быть какое-то благородство. Справедливость.
– Благородство?
Брюнет смеялся до слёз, искренне.
– Знаешь, ботаник, я на Земле в юности рукопашкой занимался. Всерьёз. Об Олимпиаде мечтал. Однажды бился на кубок области, с таким дрыщом, как ты. Бровь ему порвал, юшка хлещет. И руку сломал. Добить было плёвым делом. А я глянул на него: еле стоит, весь в кровище. Ну, и пожалел. Расслабился. А он меня подсёк – и на болевой. Кубок, красивый такой, с орлом на крышке, этому засранцу достался. С тех пор – никаких соплей. Добиваю, чтобы не подсекли. Понял, чмо?
Денис посмотрел на Резо. Произнёс:
– Отпусти меня. Я откуплюсь. Дам достойную цену за мир.
– И чем заплатишь?
– Увидишь.
Денис поцеловал встревоженную жену. Из коробки со старым хламом вытащил кубок с полустёртой надписью. Спросил:
– А где крышка?
– С птичкой? – дочка улыбнулась, – я играла, сейчас принесу.
Денис облегчённо вздохнул и потрогал еле заметный шрам на брови.
Неформат
– Как это «неформат»?
Слёзы разъедают горло. Мир тупых людишек опять отторгает меня.
– Девушка, вы рехнулись? Конечно, неформат! У нас детский журнал! Наши читатели – милые, розовые, невинные малыши. А у вас Колобок убивает бабушку и насилует лису.
Хлопаю себя по лбу:
– Поняла! Надо наоборот?
– Идиотка! Не звоните и не пишите больше.
– Но мне нужны деньги, понимаете? Я на мели. Если не берёте текст, может, купите мои пирожки? Я отлично пеку…
Отключился.
Захлопываю ноут, как крышку гроба. Слёзы только этого и ждали.
Цырик скулит.