– Ты один меня понимаешь, дружок.
Машинально тереблю косу. Беру румяный пирожок, откусываю. У меня постоянный стресс из-за лишнего веса. Чтобы снять стресс, я кушаю. Поем – вроде и легче. То есть, тяжелее в смысле веса.
Замкнутый круг.
Мама бы не одобрила.
У Цырика течёт слюна. Капает на линолеум, шипит.
– Фу! Плохая собака! И так весь пол в дырах, как сеть ловцов человеков.
В дверь звонят.
Небось, соседка. Будет скандалить: Цырик опять выл всю ночь. Луну он принимает за кусок сыра, но допрыгнуть не может и расстраивается.
В дверь звонят.
– Да иду я!
Бросаю огрызок пирожка – грохают челюсти. Выиграл опять Левик. Остальные смотрят на него и скулят.
Ищу тапочки. Один скрючился под батареей, трепеща от ужаса. Второй превратился в обслюнявленный комок и потихоньку растворяется.
– Цырик, опять! Получишь у меня.
Шлёпаю босиком. Пятки прилипают и отрываются с треском Надо всё-таки взять себя в руки, помыть полы.
– Ага, – бормочу я, – стоит только начать. Потом взбредёт сделать макияж, педикюр и побрить ноги. И туфли купить. А деньги-то откуда?
Открываю.
На пороге – двое. Постные лица, выражающие мировую скорбь.
– Здравствуйте. Вы верите в Бога?
– А вам-то какое дело?
– Мы – волонтёры Христианской ассоциации обличителей Сатаны, ХАОСа. Вам надо извергнуть дъявола из души своей.
– И как вы себе это представляете технически?
– Мы войдём?
Испуганно обходят липкие пятна, бормоча что-то про косу смерти.
Вздрагиваю. Как они догадались?
Цырик, почуяв чужаков, хором гавкает. Как всегда, ходуном ходит сервант, пласт штукатурки отваливается от потолка и падает на голову первому. Теперь он похож на моего бывшего. Блондина.
– У вас собачки? – севшим голосом спрашивает второй.
– Ага, Цырик. Левик, Правик и Проглот.
– Четыре?
– Один.
Изумлённо переглядываются.
– Пирожков не купите? С мясом. Вкусные!
Мотают головами (с первого при этом летит штукатурка):
– Мы не потребляем плоти несчастных зверушек.
– Почему «зверушек»? Проходите на кухню.
Первый видит Цербера и начинает визжать. Зря. Пёсик пугается громких звуков и перестаёт себя контролировать.
Отработанным движением набрасываю второму на шею свою косу. Трепыхается он недолго.
Цырик довольно чавкает.
Собираю остатки в ведро, несу в морозилку. Там ещё есть место на верхней полке, рядом с моим бывшим. Нижнюю целиком занимает мама. А ещё ругала меня за лишний вес.
Начинка для пирожков есть, а что толку? Всё равно не покупают.
Лучше бы редактор взял мою сказку.
Следующий!
Семь.
Ободранными пальцами дёрнуть клапан разгрузки.
Шесть.
Нащупать продолговатое яйцо гранаты. Omne vivum ex ovo. Смерть тоже из него. Конец отсчёта.
Для меня. И для ЭТИХ, ниже по каменистому склону – вопящих, предвкушающих. Они уже поняли, что я пустой; что последний магазин, выплюнув последнюю очередь, превратился из надёжды в ничто, в смятую банку из-под пива, в использованный презерватив.
Они ухмыляются, дают отдых раскалённым стволам и сладострастно поглаживают рукоятки опытных ножей. Вечно голодных ножей. Ножи нахлебаются моей, ещё живой, крови. Ножи будут минусовать: минус ухо, минус сморщенный от ужаса пенис. Плюс девять метров вытянутых на свет божий (божий?!) кишок. Итог под чертой: мои потроха и тягучая слюна на изуродованных счастьем харях мучителей.
Хрен им.
Пять.
Обломанным ногтем подхватить заусениц чеки. Супермены в кино рвут кольцо зубами. Брехня. Нет таких зубов. Сначала – пальцами согнуть усики, сблизить, слепить. Как два тела перед последним танго.
Четыре.
Палец – в кольцо. Венчаюсь с тобой, милая. Моя гладкая, моя прохладная, моя осколочная. Будь со мной ласковой, девочка. Не подведи.
Три.
Она летит. Освобождённая. Свободная.
Морды тех, на склоне, начинают вытягиваться. Они ещё вопят. Но уже от другого предвкушения.
Человек – мерзкое существо. Всё время орёт. Рождается – орёт. Радуется – кричит. Рыдает от горя, верещит при оргазме.
Видит трёхсекундную смерть – визжит.
Заткнитесь уже.
Послушайте лучше, как шелестит песком вечность.
Два.
Смерть танцует, белые одежды её развеваются и открывают на миг прекрасное тело.
Иди ко мне, желанная.
Пульс – сто шестьдесят. Я приготовил ложе для нас с тобой, видишь? Оно засыпано, как лепестками роз, горячими благоухающими гильзами. Оно украшено обрывками бинтов в бурых пятнах. Резиновый жгут, сорванный впопыхах с приклада, свернулся змеем-искусителем.
Иди же, познай меня!
Один.
Господи, неужели всё? Зачем было всё? Запах мамы, сентябрьский букет, слепые руки во влажной темноте. Снег слёзы вспышка прихода в мир вспышка ухода ещё секунду одну секундочку господи.
– Вариант нормы. Реакции стандартные. Годен.
Медсестра холодной ладонью по щеке:
– Поднимайтесь, голубчик. Вы прошли. Зачислены в штурмовую роту.
Бреду к двери, пошатываясь. Пацаны в коридоре: все глаза на меня.
– Ну, как там? Что было?
– Фигня. Мультик посмотрел.
Следующий!
Истёк
– Ваши носки устарели. Срок эксплуатации истёк.
– Тебе дело, железяка? Только вчера куплены. Открой дверь.
– Цикл ускорился, теперь ваши носки устарели.
– Я на работу опаздываю! Выпусти.
– Ваши носки…
Матерясь, сдираю туфли. Швыряю в горло приёмника снятые носки и купюру. Он довольно сглатывает деньги и урчит.
Надеваю новые. Дверь распахивается, динамик мяукает вслед:
– Доброго шопинга!
– Иди ты.
Таксисту едва лицо не разрывает от улыбки, так он мне рад:
– Доброго шопинга! Погромче? Свежий альбом, утром вышел.
– Нет. Прошлый вышел позавчера, и меня до сих пор тошнит.
Он будто не слышит и врубает звук.
Улица закрыта: рабочие скатывают дорожное полотно и разбрызгивают новое. Едем в объезд. Тормозит фараон:
– Доброго шопинга! Ваши права.
Водила протягивает карточку. Коп вдруг распахивает дверь и выдёргивает таксиста на улицу. Валит на асфальт, пиная и размахивая наганом:
– Просрочка! Оплата во вторник, а сегодня среда!
Я ошеломлён. Прошу:
– Я опаздываю.
– Секунду, обновление.
На место шофёра забирается робот: кастрюля на ножках.
– Назовите адрес.
– На работу. Завод Берда.
– Адрес неверный. Завод устарел и снесён. Назовите адрес.
– Ты с ума сошёл, металлолом?! Вези на завод!
– Адрес неверный. Смените носки: ваши изношены.
– Охренел?! Час назад менял!
– Носки устарели и изношены.
Мозги кипят, не справляясь. Рву дверь, вываливаюсь наружу.
Коп машет стволом, превратившимся в «вальтер», и орёт:
– Вернитесь на место и получите услугу! Вы нарушаете Закон о цикличном потреблении!
– К чёрту.
Полицейский-человек превращается в робокопа. Скрипит механически:
– Немедленно смените носки! Теперь это нужно делать каждые десять минут. Поправка: пять. Поправка: две.
Он расплывается в моргающее красными и синими огнями облако. Из тумана доносится:
– Поменяйте носки.
– Только на водку! – кричу я.
Поднимаю с земли «глок». Бегу, стреляя по мигалкам, прыгая через провалы.
Боевой вертолёт отращивает крылья с поворотными турбинами, потом вообще перерождается в нечто бионическое-драконообразное. Зависает над головой и верещит:
– Смените носки!
Я готов сдаться, но пистолет вдруг становится плазмоганом. Вспышка накрывает всё: дракона, улицу, город.
Солнца нет. Звёзды гаснут, мир стягивается в точку.
Шелестит голос:
– Время и пространство истекли. Цикл завершён. До нового Большого Взрыва три секунды.
Может, надо было всё-таки сменить носки?
Тебе
Звёзды превращались из точек в запятые. Хихикая, мчались наперегонки золотыми росчерками.
Новоиспечённый лейтенант Космофлота Дорим краснел и заикался.
Она улыбнулась. Погладила кометы на погонах нежными пальцами. Тронула ажурные крылья.
– Хочешь, я достану звезду? Тебе. Только тебе.
Кивнула, пряча счастливую улыбку.
Он сверкнул жёлтыми глазами. Накинул крылья, затянул новенькие ремни. Подпрыгнул и исчез в чернильной тьме.
– Не обожгись, – прошептала, – звёзды такие горячие.
Третья флотилия превратилась в ошмётки, но командующий оставался невозмутимым, только жёлтый огонь глаз выдавал ярость. Флагман пылал до самой рубки, корабельная трансляция разносила крики горящих заживо.
– А вот теперь – пора. Два линкора и все фрегаты на правый фланг.
Противник уже торжествовал победу. Поспешил.
Звёздные корабли Королевства возникли из пылевого облака внезапно и обрушились на врага.
Неотвратимые, как судьба.
Адъютант, стряхивая искры с дымящегося мундира, пробрался в рубку и замер. Дорим, улыбаясь, читал затёртый листок.
«…очень скучаю. Сын сказал первые слова и сделал первые шаги. Это счастье, но какой в нём смысл, если я не могу разделить его с тобой? Если и звёздное небо, и постель – пусты и бессмысленны без тебя…»
– Господин адмирал, там делегация от звергов. В знак покорности они привезли символ султаната – Алмазную Звезду.
– И?
– Ну. Надо принять дары побеждённых. Этикет.
– Отправь моей жене. Это – её.
Врач отвёл взгляд.
Она лишь сжала губы, не выдавая страха. Спросила:
– Сколько у меня времени?
– Ну, ваше величество, вопрос так не стоит…
– Сколько?!
Врач вздохнул.
– Времени нет вообще. Может, через месяц. Может, завтра.