Зажмурившись от боли, села на роскошной кровати. Хлопнула в ладоши: служанки бесшумно возникли из-за перегородки.
– Моё парадное облачение. Через полчаса придёт Император. И позовите внуков.
Врач замахал руками:
– Вы сошли с ума, ваше величество! Это невозможно.
– Подите прочь.
Времени нет вообще.
Но оно было. То, что было – не отнять. Никому. Тем более – этому испуганному эскулапу.
Мажордом, шурша тяжёлым золотым шитьём, провозгласил:
– Его величество, Император Галактики Дорим Первый!
Влетел, как вихрь, сверкая жёлтым пламенем глаз. Поцеловал в морщинистую, тщательно запудренную щёку.
– Что сказал врач?
– Всё хорошо, любимый.
Посмотрел в глаза. Всё понял. Судорога перекосила лицо.
Сжал руку. Проглотив комок, прошептал:
– Хочешь, я достану тебе звезду?
Снял со стены ободранные, запылённые крылья. Кряхтя, подагрическими пальцами распутывал узлы подвески. Прошёл на балкон.
Тяжело, кругами, поднимался в ночное небо.
– Зачем? – недоумевающе прошептала четвёртая служанка, – она же – Императрица. Миллионы звёзд. Ещё одна – как рыбе зонтик.
Старый адъютант скрипнул протезом. Наклонил изуродованное шрамами лицо к болтунье:
– Ты либо дура. Либо – не женщина.
Огромное небо Галактики сияло мириадами огней.
Один из них вздрогнул и соскользнул вниз.
Время остановилось.
Точка «G»
Даже и не знаю, с чего начать.
Про нашу ССС мало кто знает. Некоторые даже и не догадываются, как эта аббревиатура расшифровывается правильно. Вон, один дебил из «Таймс» предположил, что «Спасение Сумеречных Сосок». Это после того, как мы накрыли притон недобитых вампиров на киностудии имени Горького.
На самом деле называется наша контора «Совсем Секретная Служба», а я в ней подвизаюсь гвардии капитаном. Честно говоря, нам все завидуют – и ЦРУ, и пацаны из «Моссада», и МИ-5/МИ-6 (это в Англии такая шарашка, вертолётами занимается, шедевры товарища Миля копирует). Ну, и доморощенные тоже. Уж как товарищ Ежов за мной увивался, всё уговаривал: раскрой, мол, секрет – на кого вы всё-таки работаете? Я ему и говорю:
– А ты у Самого спроси.
Он и спросил. Ну, что с ним потом стало – знаете. Иосифу Виссарионовичу лучше было такие вопросы не задавать.
Очень Хозяин не любил, когда ему вопросы задают, на которые он сам ответов не знает.
А началась эта история в конце сороковых. Я, значит, просыпаюсь, башка трещит, рядом – две балеринки из Большого Театра. Всё, как обычно. И в дверь, понимаешь, ломятся, прямо неиствост… весту… Короче, очень злится кто-то.
Я, как был в костюме Адама, пошёл дверь открывать. Влетает колобок такой, ростом мне по хм… Низковатый, словом. Шляпа серая, пальто серое, очки запотели. А сзади на лестничной площадке полдюжины гэбистов мается. Они-то обученные уже, знают, как ко мне без приглашения заходить.
Я с карлика шляпу щелчком сбил – аж зажмурился, такая у него лысина блестящая. Говорю:
– Ты чьих будешь, мелкий? Невоспитанный такой, а? Вламываешься ни свет ни заря, в помещении головной убор не снимаешь.
Он побагровел весь, морду круглую плаксиво скорчил, лепечет:
– Я… Я…
– Головка ты, – говорю.
Ну, и срифмовал. Не удержался, конечно.
Ребята-гэбешники аж порозовели, уши заткнули револьверами. А колобок возражает:
– Не. Я – Берия.
– А я – нет, – говорю, – и чего теперь?
Ну, Лаврентий Палыч своих чичисбеев прогнал, дверь прикрыл и говорит:
– У тебя совесть есть, капитан? Лучших балеринок увёз, да ещё и двух. А мне чего теперь делать?
– Во-первых, жадничать нехорошо. У тебя весь остальной Большой Театр остался, да МХАТ, да Ансамбль Красной Армии. А, во-вторых, я – майор, а не капитан. Мне вчера звание сам товарищ Сталин присвоил. За то, что когда Гитлера поджигали, у меня одного спички нашлись.
Берия, пыхтя, фигу сложил и мне показывает:
– А вот! Сняли с тебя звание, за неуважение к заместителю Председателя Правительства, то есть ко мне. Девочки! Одевайтесь, и поехали, внизу машина ждёт. Я вас примами сделаю!
А лапушки мои с кровати отвечают:
– Да лучше самокрутками в кордебалете всю жизнь, чем примами с таким, как ты, гунявым.
Палыч от растерянности очки запотевшие снял, платочком протёр, обратно на нос водрузил. Взглядом упёрся в… кхм… Невысоко, словом. Ещё больше расстроился.
Ну, я человек добрый. Говорю:
– Забирай девчонок. Я себе ещё нарою, делов-то. Только ты мне звание верни, лады? А то я уж и звёздочки обмыл.
Берия в платочек, колючей проволокой вышитый, высморкался. И говорит:
– Нет уж, друг ситный. Прощение заслужить надо. Вот поезжай в Америку, пошпионь там. Принесёшь пользу Родине – тогда и посмотрим.
Ну, нищему собраться – только подпоясаться.
Только сначала, конечно, брюки надо надеть.
Я, если честно, в эти Штаты не очень спешил, ну их в баню. В Париже погулял. Потом в Лондоне оторвался. Паренька там одного встретил – не поверите, нормальный с виду, а водку с мартини мешает, долболоб. Говорю:
– Ты если хочешь, чтобы башку разорвало, лучше с пивом мешай.
Бритиш попробовал – унесло его сразу.
Потом в этом же пабе одного очкарика научил в шашки играть. Азартный оказался, зараза! Уж и всю получку просадил – толстую пачку фунтов, а всё неймётся.
– Извольте, сэр, – говорит, – дать мне возможность отыграться.
– Ну ты, за базаром-то следи, за «сэра» могу и лоб проломить. Я – простой советский разведчик. Чего ставишь?
Он из портфеля достаёт груду исписанных бумаг:
– Вот, главный секрет англосаксонской нации – ядерное оружие.
– Харе врать, ядрёное оружие есть одно – Катюша. Как сиськи вывалит, как подмигнёт – никакая крепость не устоит!
Ботаник нахмурился, подтянулся и заявляет:
– Я – знаменитый физик Фукс. Это хорошая ставка, я вас уверяю.
В общем, профукал этот Фукс и последнюю партию. Портфель с бумагами мне таскать было влом, больно тяжёлый. Зашёл я в наше посольство, отдал резиденту.
– Отправьте в Москву, может, и сгодиться на что.
А сам – на пароход до Нью-Йорка.
В Америке той, конечно, клёво. Ни бараков, ни развалин – войны-то и не видели. Я в гостиницу шмотки закинул, сам решил прошвырнуться. Ну, и в тёмном переулке на каких-то чернявых нарвался – вылитые армяне, но по нашему ни бельмеса и в шляпах здоровенных – что колесо от студебекера. Говорю им:
– Вы кончайте трещать «сеньоро, сеньоро, пабло эскобаро». И ножики попрячьте, а то огорчу.
Не послушались, полезли толпой. Ну, я их раскидал. Там ещё мешок валялся – забрал, как боевой трофей.
В номер зашёл, мешок открыл: порошок какой-то. Разозлился, конечно. Решил хоть как-то приспособить – зубы там почистить порошком, носки постирать.
Очнулся – на дворе шестьдесят первый год, а я сам в кожаном кресле сижу. В шёлковой рубахе, золотая цепура на шее, весь в наколках. И негры какие-то меня «боссом» называют.
– Я вам, расово угнетённые, не «босс», а старший друг, товарищ и брат. Если хотите мне угодить – лучше «Капитал» Маркса почитайте. А куклуксклановцев не бойтесь, они сами боятся – вот в саваны заранее и заворачиваются.
Угольки озадачились, а я пошёл горло промочить. В бар захожу – мне там почёт и уважение, сам хозяин на цырлах подбежал, козырное место освободил, прогнал какого-то пацанчика с зачёсом и в блестящем пиджаке. Говорит ему:
– Иди, Элвис, лучше на сцену, спой что-нибудь нашему гостю из-за железного занавеса.
Тут какая-то фифа белобрысая подскакивает, прыг мне на коленки:
– О, я так соскучилась, май дарлинг!
Я, честно скажу, растерялся. Хотя девка клёвая, конечно, ладненькая. Спрашиваю:
– А ты кто, детка?
– Ну как же? – губки надула, – я твоя крошка Мэрилин. А ты – мой Аполлон Бельведерский.
Ну, я не дурак – выяснять, что за крошка, почему Аполлон и куда его ведро делось – давай эту Марусю тискать. Чего момент-то упускать?
Тут заваливает толпа хмырей в тёмных очках, начали корками размахивать:
– Мы агенты ФБР! Освобождайте помещение. И очистите коленки от казённого имущества, сейчас сюда президент Соединённых Штатов явится.
Я терпеть ненавижу, когда со мной невежливо. Да и чего там бить-то? В баре свет притушен, эти марамои в чёрных очках и не видят ничего толком.
Уложил их рядком. Только управился – залетает президент иховый. На свою охрану успокоенную посмотрел, хмыкнул. Представился, руку протянул.
Я ему говорю:
– Ты, брателло, определись: Джон ты или Фицджеральд. А то смешно звучит.
Хотел и ему причёску поправить – Маруся не дала. Очень она верноподданная оказалась, хоть и поддатая.
Потрепались с ним за жизнь, поллитра раздавили. А тут свет зажгли, Элвис что-то торжественное запел, хозяин бара притащил торт с бенгальскими огнями и в микрофон заорал:
– Леди и джентльмены, минуту внимания! Всем шампанского за счёт заведения! Мы поздравляем нашего любимого клиента с тем, что его Родина запустила человека в космос!
Ну, крики, торжественные спичи, пробки в потолок. Гуляем, словом.
Смотрю – Джон иховый загрустил. Сидит в уголочке, смотрит задумчиво. Я бутылку подхватил, стаканы, подсел к нему:
– Чего мрачный? Не ссы, в следующий раз ваших тоже возьмём на космическом корабле покататься, вместо Белки или Стрелки. Будка тесновата, конечно, но уж потерпите.
– Да понимаешь, друг, – говорит этот Фицджеральд, – у нас ведь и ракета по программе «Остолоп» уже построена, на мысе Канаверал стоит. Готова лететь на Луну, да профсоюз космонавтов такие условия по страховке заломил – никакой бюджет США не потянет. Вот и получился локаут, а вы нас опередили. Стыдоба. И Мэрилин в тебя влюбилась, я же вижу – глазками сверкает. А я сам к ней неровно дышу. А тут ещё цыганка нелепицу нагадала: не езди, говорит, в Даллас. Но ехать надо, политика. Словом, лузер я, по-вашему – конкретный лох.