Дипломатические отношения (и дружеские!) между двумя народами были восстановлены.
Подстава имеет одно неоспоримое преимущество: объект входит в контакт по доброй воле, а агенту остается лишь не отвергнуть его. Это тем более важно, если объект в силу своей профессиональной принадлежности постоянно находится начеку или чрезвычайно осторожен по складу характера.
Подстава — не самоцель, а промежуточное звено в цепи планируемых мероприятий. В случае, если она имеет положительную перспективу развития, спецслужба переходит к осуществлению следующего этапа разработки: к добыванию информации, к вербовке, к вводу в разработку другого агента и (или) оперативного сотрудника или к компрометации.
Глава одиннадцатая. Шпион вверх тормашками
В середине XX века приобретение технической информации незаконными методами называлось коммерческим шпионажем. Обычно к нему прибегали конкурирующие компании, действовавшие в частном секторе экономики. Но в 1980-е годы, когда хищениями технологий занялись целые отрасли держав-соперниц, появился термин промышленный шпионаж.
В отличие от экономической разведки, которая главным образом имеет дело с открытыми источниками информации, промышленный шпионаж предполагает добывание сведений традиционными тайными способами: через вербовку секретарш, специалистов компьютерных программ, технического и обслуживающего персонала. Работники этой категории зачастую имеют самый прямой доступ к интересующей информации. А их невысокие должности и мизерная заработная плата дают простор для различных манипуляций со стороны офицеров-вербовщиков из иностранных спецслужб.
Авторитетные эксперты секретных служб отмечают, что грань между экономической разведкой и промышленным шпионажем весьма тонка и условна. То, что для одной страны — экономическая разведка, для другой — промышленный шпионаж. Китай, к примеру, держит свою экономическую статистику под таким жестким контролем, что в конце 1980-х даже объявил о введении ограничений на поступление финансовых известий внутрь страны. В Поднебесной традиционно считается, что несанкционированное разглашение любой финансовой информации есть столь же серьезное нарушение норм и правил безопасности, как и разглашение военных сведений.
На 1980-е пришелся пик промышленного шпионажа, и все западные спецслужбы, прежде всего американские, были озабочены не только проведением традиционных вербовок среди персонала иностранных промышленных фирм, но также и созданием фиктивных компаний, имеющих фальшивые лицензии для приобретения производственного оборудования, которое не может быть ввезено в страну на законных основаниях.
В этот незаконный промысел — промышленный шпионаж — вовлечены все инженерно-технические работники, а с ужесточением «войны технологий» он еще и «помолодел». Сегодня студентам зарубежных учебных заведений разного уровня — особенно это в традициях стран Юго-Восточной Азии — во время получения образования дополнительно прививаются навыки шпионажа.
В Токийском университете студенты любого факультета, давшие согласие пошпионить в научно-исследовательских институтах или на промышленных объектах западноевропейских стран, освобождаются от воинской повинности. При получении высшего образования они проходят специальную подготовку, а затем безвозмездно нанимаются лаборантами к местным ученым, занятым исследованиями в той области, с которой им позже придется иметь дело в стране заброски. А технический факультет университета западные спецслужбы вообще прозвали «кузницей кадров» промышленного шпионажа. Там адептов обучают азам научно-технической разведки, затем для приобретения ими практического разведывательного опыта по линии культурного обмена засылают в Германию, Великобританию, Францию, в США.
Так, в 1980 году в Париже, во время экскурсии по лаборатории всемирно известной фирмы «Кодак», японские студенты, выполняя задание тайных наставников из спецслужб, «случайно» обмакивали кончики своих галстуков в химические реактивы, чтобы по возвращении на родину выяснить входящие в них компоненты.
В 1980-е годы особо режимное совместное предприятие (СП) СССР — ГДР «Висмут» по добыче и обработке урановой руды для советской атомной промышленности являлось объектом первоочередных разведывательных устремлений спецслужб НАТО.
Основные производственные мощности по обогащению урановой руды были сосредоточены у Рудных гор, в городе Карл-Маркс-Штадт, и наиболее активные акции по инфильтрации своей агентуры в структуру СП предприняла Федеральная разведывательная служба Западной Германии — БНД. Попытки агентурного проникновения сочетались с вербовочными подходами западногерманских разведчиков к сотрудникам предприятия…
Майским утром 1980 года подполковник Олег Казаченко, заступив на дежурство в представительстве КГБ СССР в Берлине, принял заявителя, назвавшегося Вальтером Гизе. Следуя должностной инструкции, запрещавшей принимать письменные заявления от представителей титульной нации, Олег порекомендовал ему обратиться к дежурному офицеру МГБ ГДР (в народе более известному как «Штази»). Визитер предложение отверг и на хорошем русском заявил, что за пару сотен марок готов сообщить «старшим братьям» — сотрудникам КГБ, — как днем ранее его пытался завербовать разведчик из Западной Германии, некий Густав Вебер.
Казаченко с недоверием воспринял слова посетителя: за время службы в контрразведке ему пришлось иметь дело с таким количеством прохиндеев и чудаков, что поневоле усомнишься в порядочности и психическом здоровье всего рода человеческого! Заметив в глазах Олега сомнение, Гизе предъявил служебное удостоверение инженера «Висмута» и с улыбкой добавил, что не только долг интернационалиста заставил его обратиться в представительство, но и желание «срубить толику деньжат», а от крохоборов из «Штази» их ему не дождаться…
Чтобы узнать побольше о заявителе, Казаченко похвалил его русский язык. Уловка сработала, и Гизе рассказал, как в 1943 году он, штурмман СС, попал в плен и до 1955 года восстанавливал разрушенные объекты народного хозяйства Советского Союза, где и выучил язык Пушкина и Толстого.
Рассказ Гизе звучал убедительно, его искренность внушала доверие, и Казаченко, амбициозный офицер-агентурист, не устоял перед искушением приобрести в лице этого циничного, но, как казалось Олегу, рефлексирующего малого источник информации. Он играючи провел вербовку немца, успокоив себя тем, что победителей не судят, — ведь мысленная модель операции по компрометации офицера западногерманской Федеральной разведывательной службы (БНД), о котором сообщил Гизе, представлялась ему беспроигрышной.
Инициативу Казаченко поддержал его начальник полковник Козлов. Вместе они отработали Гизе линию поведения, способствующую завоеванию доверия западногерманского разведчика, с целью последующего разоблачения и захвату его с поличным. Но глава представительства генерал-майор Беляев был категорически против единоличного решения судьбы шпиона. Его аргументы были неоспоримы: «Висмут» — совместное предприятие, значит, и работу с Гизе для реализации всех мероприятий надо вести совместно с немецкими товарищами!» Этой сентенцией генерал Беляев не ограничился и согласовал оперативную разработку лазутчика с шефом Главного управления разведки (ГУР) Маркусом Вольфом. Выяснилось, что генерал Вольф еще до появления Вебера в Карл-Маркс-Штадте имел на него пухлое досье, поэтому все мероприятия проводились под личным контролем главы ГУР…
Прогуливаясь с корзинкой из ивовых прутьев по девственно нетронутому лесу в окрестностях Карл-Маркс-Штадта и собирая мароны — благородные грибы, цветом и размером напоминающие спелые каштаны, — Густав Вебер, сотрудник 1-го отделения по атомной физике, химии и бактериологии Научно-технического управления БНД, размышлял о своей судьбе.
«Монте-Карло, кабаре, агентессы-стриптизерши в антрактах между актами любви укладываются рядом с русским генералом и в постели выполняют твое задание: расспрашивают его об операциях Организации Варшавского Договора; моментальные — за коктейлем на дипломатических приемах и светских раутах — вербовки послов и министров недружественных стран; лихие нападения на курьеров и похищения шифровальщиков противника; пачки хрустящих банкнот в «дипломате», сексуальные оргии с длинноногими блондинками и пышногрудыми мулатками…
Именно такая картина двадцать лет назад грезилась нам, выпускникам разведшколы в Пуллахе. Боже мой, как же все это наивно, если б не было так грустно. Впрочем, я сам виноват в своих разочарованиях: напридумывал себе беззаботное, переполненное яркими приключениями путешествие, забыв о сермяжной правде бытия разведчика, где весь путь усеян капканами и минами, а не развлечениями…
Да, кандидат в разведчики сродни абитуриенту медицинского факультета: тот, став студентом, верит, что разгадал формулу счастья, и даже мысли не допускает, что однажды будет проктологом и ему придется иметь дело с геморроем… Мог ли я двадцать лет назад представить, что когда-нибудь буду месить грязь в дебрях Рудных гор и выступать в роли грибника? Нет, конечно!
Стоп-стоп, Густав, не пора ли вспомнить мудрый совет наставников из разведшколы: «Никогда не занимайся самопрограммированием и никогда не думай о себе плохо!» Дебет с кредитом ты уже свел, так? А что в сухом остатке? Есть ли там что-то позитивное? Еще бы! Три месяца назад удалось завербовать инженера-секретоносителя с «Висмута» — Вальтера Гизе!
Спасибо рейхсфюреру Генриху Гиммлеру, сумевшему до взятия русскими Берлина в 1945-м переправить картотеку личного состава войск СС в Мюнхен. А я не поленился туда съездить и потратил неделю на поиски и доскональное изучение анкеты Гизе. При встрече я напомнил ему о его арийских корнях, об эсэсовском прошлом и об унижениях, перенесенных им в плену у русских. Все это должным образом подействовало на него. В заключение я сделал ему такое предложение о сотрудничестве, которое он не мог отклонить, и уже через день сам вышел на связь! Более того, на первую же явку притащил сведения, представляющие такой интерес для Научно-технического управления БНД, что вмиг был оформлен особо ценным источником под псевдонимом «Янтарь». После этого, правда, пришлось перестраиваться «на марше» и отменять все личные встречи с ним в городских гаштетах, а для связи использовать только тайники. Ничего не поделаешь — конспирация превыше всего!