— Сейчас решим с очной ставкой, — рассеяно отозвался Брянцев и совсем другим, жестким, прокурорским тоном обратился к Щеглову: — Ну так что же, Герман Игоревич, неужто и впрямь не узнали дружка-собутыльника?
По лицу Щеглова пятнами стала разливаться мертвенная бледность.
— Ну, допустим… — без всякого выражения, очень тихо заговорил он, косясь одним глазом в сторону адвоката. — Допустим, узнал… Хотя не сразу… — каждое слово давалось ему с трудом.
«Неужели сдали-таки нервы?» — подумал Брянцев, не ожидавший такого скорого перелома.
— Если узнали, зачем было спрашивать: «Кто такой?».
— Хотел убедиться… Он сильно изменился… Не похож был на себя…
— И как, убедились?
— Ну да… Положим…
— Щеглов, давайте не будем валять ваньку! — снова повысил голос следователь. — Вы прекрасно его узнали! Не могли не узнать, потому что не случайно там оказались.
— Неправда! — мотнул головой Щеглов.
— В самом деле, интересное кино: двое с лишним суток Надежда Васильевна терялась в догадках, куда это запропал ее муж, и оба эти дня Щеглов при встречах успокаивает ее: дескать, придет, никуда не денется!.. И в милицию не заявил, хотя по закону обязан был заявить. А еще в милиции служили!
Щеглов протестующе дернулся:
— Я Митрофанову сказал! И Ольге говорил, что видел Алексея. Предложил вместе пойти к Наде и сказать. Они не захотели. Я уже тогда понял, что это Митрофанов его задавил! Все эти дни ждал, что он наберется мужества…
— Слабое, слабое оправдание! — Брянцев осуждающе покачал головой. — Ждали, что в ком-то заговорит совесть. А ваша совесть почему молчала?
— Так ведь не я убил Лешку! Мне, что ли, надо было идти с повинной?
— Для начала могли бы известить Полунину, что ее муж лежит во дворе школы. А после этого — в милицию. Вам же известно, что чистосердечное признание вины и раскаяние…
— Знаю, знаю! — выкрикнул сипло Щеглов. — Только грохнул-то Лешку Митрофанов. Иначе с чего бы ему лезть в петлю?
— Он не сам в нее полез, — сказал Брянцев, глядя на Щеглова поверх очков. — Его… — и умолк, к чему-то стал прислушиваться.
Чуть погодя из коридора донеслись гулкие звуки шагов. Тяжелые, размеренные и твердые, они неумолимо надвигались, приближались к двери следственного кабинета.
Щеглов что-то почувствовал, весь напрягся, глаза затравленно уставились на дверь. Ливанова тоже приподняла голову и прислушивалась.
Что касается Брянцева и его помощников, то они знали, чьи это шаги и какой сюрприз ожидает Щеглова.
Вот дверь от резкого рывка распахнулась, и в кабинет, заслонив собою весь дверной проем, шагнул начальник районной уголовки Дубичев — высокий, широкоплечий, с выправкой гвардейца и властным выражением на грубоватом обветренном лице. Правая рука за спиной.
Еще три стремительных шага к столу. Остановился, выдернул из-за спины руку. Что-то, извиваясь, взлетело над его головой, а затем хлестко стегануло по столу.
Это была сложенная вдвое шелковая крученая веревка.
Щеглов сглотнул и облезал губы. Взгляд его остановился, голова втянулась в плечи.
— Что, узнал свое имущество? — громким, раскатистым голосом спросил Дубичев у Щеглова. — Это тебе твои старые дружки из Горьковской колонии вернули.
— Вы… и там побывали? — только и мог Щеглов выговорить и вытянул руку с дрожащими растопыренными пальцами: — Воды!
Первушин тотчас подал ему здоровенную алюминиевую кружку с помятыми боками. Щеглов ухватил ее обеими руками, поднес ко рту, и слышно было, как застучали его зубы о край кружки.
Сделав пару больших глотков, он вдруг начал заваливаться назад. Кружка с водой описала траекторию над его головой. Вода выплеснулась на пол, и Щеглов опрокинулся прямо в лужу. Шлепая ладонями по воде, заплетающимся языком проговорил:
— Сердце… Больно…
Четверо из присутствовавших — Брянцев, Горелов, Первушин и Дубичев — как по команде выудили из своих карманов патрончики с таблетками валидола.
«Прокурору Свердловской области от старшего следователя Брянцева.
Докладываю, что 4 октября в 06.00 по уголовному делу № … мною задержан по подозрению в убийстве Полунина А.Г. и препровожден в изолятор временного содержания гражданин Щеглов Г.И.
В тот же день в помещении следственного кабинета во время допроса подозреваемому Щеглову Г.И. стало плохо. Мною были немедленно приняты меры по оказанию ему медицинской помощи. После этого Щеглов обратился с просьбой дать ему время для отдыха в камере. Просьба Щеглова была поддержана его адвокатом Ливановой О.Б. Учитывая указанные обстоятельства, мною было принято решение перенести допрос Щеглова Г.И. на 10 ч. 30 м. 6 октября».
Полунина устала
Опустив глаза, Полунина теребила платочек. Комкала его и расправляла. И опять комкала.
— Как вы сами считаете, Надежда Васильевна, из каких побуждений Щеглов вступил с вами в сожительство? — спросил Брянцев.
— Ну, он вначале так это объяснял… — Полунина остановилась и подумала. — Говорил, что хочет помочь мне воспитывать детей…
— При живом муже так говорил?
— Нет, почему… Уже когда это случилось, и я осталась одна.
— Но вы ведь и до гибели Алексея встречались со Щегловым, — заметил Брянцев. — Там что, одни только чувства руководили вашими поступками?
Лицо Полуниной покрылось пунцовыми пятнами. Она нервно закусила губу и надолго ушла в себя. Наконец, с грустной усмешкой ответила:
— Какие чувства…
Брянцев разыграл удивление:
— Неужели не было никаких чувств?
Глаза Полуниной увлажнились.
— Какие чувства… — скорбно повторила она.
— Значит, что — материальный интерес и только?
Полунина горестно вздохнула-всхлипнула.
— Наверное… Я хоть не миллионерша, но он, может, подумал, что если работаю официанткой в шикарном ресторане, то у меня что-то там…
— Ну, положим, что-то есть на сберегательных книжках, — мягко подсказал Брянцев. — И кое-какое золотишко…
— Но ведь это я сколько лет копила! Думала… — она вдруг запнулась, быстро поднесла платочек к глазам и негромко зарыдала.
Брянцев подождал, пока она не успокоилась.
— Что же все-таки заставило вас, Надежда Васильевна, пойти на сожительство с этим человеком, если вы знали его истинные намерения?
Полунина вскинула на следователя заплаканные глаза и жалко улыбнулась.
— Я что хочу сказать? Он мне вначале нравился… Пока не… Ну, не знаю… Я устала… Столько всего…
— Понимаю вас, — посочувствовал ей Брянцев. — Потеряли мужа, а тут новая беда. И вы все еще не можете никак решиться рассказать правду. Уверяю вас: выгородить Щеглова вам уже не удастся. Следствие располагает неопровержимыми фактами, которые свидетельствуют о том, что именно он убил вашего…
— О, Господи!.. — прошептала Полунина с застывшими в глазах ужасом и тоской. — Но я ничего не могу вам больше сказать, я ничего не знаю!..
— Когда Щеглов сказал вам, что он убил вашего мужа?
Полунина приложила пальцы к вискам и закрыла глаза.
— Я ничего не знаю, — прошептала она. — Я устала…
«Никакого „завтра“ не будет!»
Пошли третьи сутки содержания Щеглова под стражей. Утром его осмотрел врач и нашел его состояние удовлетворительным. А в приватном разговоре с Брянцевым дал понять, что не исключает умело разыгранной симуляции.
Как бы там ни было, а Щеглов получил полуторасуточный тайм-аут для «домашней подготовки». Фактор внезапности, на который Брянцев возлагал большие надежды, не сработал. Щеглов проявил дьявольскую хитрость и получил возможность за эти тридцать шесть часов основательно, вместе с адвокатом, продумать тактику дальнейшего поведения.
Брянцев теперь не сомневался, что он будет, сколь возможно, тянуть время до истечения трех суток. Если за оставшееся время не удастся склонить его к признательным показаниям, то дальнейшее следствие может сильно осложниться. В лучшем случае оно затянется на непредсказуемо длительное время, а в худшем — вообще может все рассыпаться.
Тем не менее, Брянцев решил не форсировать события. Плод должен в любом случае созреть, считал он.
Как и следовало ожидать, в этот последний день Щеглов держался нагловато. Он был уверен в своей неуязвимости. Надо думать, адвокат разъяснила ему, чего стоит веревка как вещественное доказательство убийства. Веревка, которая в данном случае никак не является орудием преступления. Она, как и показания заключенных, которые Горелов вместе с веревкой привез из колонии, могут свидетельствовать лишь о том, что Щеглов способен был совершить преступление. Да и появление Щеглова на месте убийства утром двенадцатого августа является слишком слабым доказательством его вины.
Однако Брянцев продолжал напирать:
— Скажите, Герман Игоревич, вы говорили Митрофанову вечером одиннадцатого августа, что с Полуниным «пора кончать»?
— Не было этого! — Щеглов даже пустил «петуха».
— Как и убийства Митрофанова и Квасовой?
— Вы что! Какое убийство! Никто Алика не убивал! Сам порешил и Ольгу, и себя! — Щеглов обращался скорее к адвокату, нежели к следователю. — Вы что! Сам он повесился, совесть его замучила и тюрьмы испугался!
Брянцев ожидал такого всплеска эмоций. И увидел в одичалых глазах Щеглова, в его негодующих жестах и перекошенном лице именно то, что и ожидал увидеть: растерянность и страх.
— Факты говорят о том, что в ночь убийства в квартире Митрофанова побывало неизвестное лицо…
— А я тут причем? — вскинулся Щеглов. — Вы, может…
— Я говорю о неизвестном лице, — уточнил Брянцев. — Которое находилось в квартире Митрофанова как раз в то время, когда, по заключению экспертов, наступила смерть Митрофанова и Квасовой.
— Может, кто-то зашел случайно, а они оба уже были мертвые, — высказал предположение Щеглов.
— Однако было не так, — сказал Брянцев. — Неизвестный, Мистер Икс, успел выпить с Митрофановым водки. А уходя, стер отпечатки пальцев с отвертки, которой был ввернут шуруп в столешницу, и зачем-то прихватил с собой бутылку из-под водки…