— Посмотри на себя, — спокойно сказала она.
— Да я словно и не жил до сих пор!
— Это называется кризис среднего возраста.
— Не подводи подо все свою философскую базу! Свою отвратительную психологию!
— До сих пор тебе это нравилось, — усмехнулась Алина.
— До сих пор я не знал, что такое любовь. А теперь я хочу жить, как всякий нормальный человек. С нормальной женщиной.
— А во мне что ненормального?
— Будто ты этого не знаешь? Да ты не женщина!
— Я не понимаю.
— Хватит лгать! Ты делала анализы. Это ты не можешь иметь детей, а не я.
— Откуда ты…
— Да! Знаю!
— Значит, ты за мной следишь? Шаришь в моем столе? В моих бумагах? Ты или твои люди?
— Будто ты этого не делаешь!
Алина слегка растерялась. Значит, он их раздобыл — результаты анализов. Быть может, нанятые им детективы обращались к ее врачу.
— Ну, хорошо, — устало сказала Алина. — У тебя интрижка на стороне. С кем не бывает. Но почему нам непременно надо развестись?
— Да потому… Потому что моя любимая женщина беременна! — с гордостью произнес Одинцов.
— А ты уверен, что от тебя?
Алине показалось, что муж ее сейчас ударит, его лицо исказилось. Она невольно отпрянула, а потом сказала:
— Тогда почему ты все еще сюда приезжаешь? В мой дом?
— Ничего твоего здесь нет, — отрезал Одинцов. — Это мой дом.
— Быть может, поднимем документы?
— Надо будет, и поднимем.
— Ого! Я. вижу, что твоя пассия взялась за дело всерьез!
— Ей-то как раз ничего не надо.
— Я тоже так действовала. Говорила, что мне ничего не надо.
— Ага! Значит, ты признаешься?! Что никогда меня не любила?!
— Это больше, чем любовь, — медленно сказала она. — Доверие и взаимопонимание. А ты, извини меня, дорогой, просто дурак.
— Пусть я и дурак, — сказал Одинцов, поднимаясь из-за стола, — но я уже принял решение. Давай разойдемся по-хорошему.
— Идет, — улыбаясь, ответила Алина. — Как только ты найдешь время, мы во всем разберемся. Кому, что и сколько причитается.
— Значит, ты согласна на развод? — радостно спросил Михаил.
— А есть смысл препятствовать? Чтобы ты понял, как я к тебе отношусь, я пойду тебе навстречу. Сделаю все так, как ты скажешь.
— Я всегда знал, что ты — умница! — с чувством сказал Одинцов.
— Так может, еще передумаешь? Останешься с умной женщиной, которая тебя понимает и знает, что тебе надо?
Михаил нахмурился:
— Знаешь, нет. Это серьезнее, чем ты думаешь. И мне надо заняться своим завещанием, раз все меняется. И в самом деле, пора разобраться с делами. — Муж поднялся и на прощание сказал: — Я приду поздно. Не провожай меня.
Провожать? Как только он ушел, Алина без сил опустилась на диван в гостиной. Ну вот и все. Мир рушится. Отдать его какой-то девчонке? Делить с ней дом, фирму, деньги? Она вспомнила ее округлые коленки, огромные голубые глаза, золотые локоны до плеч и подумала: ну, нет. Не выйдет, милочка! Алина Одинцова на беговой дорожке давно уже на голову выше всех. А что будет с твоими локонами и наивными голубыми глазами, всем известно. Это мы уже проходили.
Как раз накануне, прислушиваясь к шагам мужа в коридоре, она читала Агату Кристи. И теперь Алина вспомнила содержание одного романа. Надо сделать так, чтобы мужа считали сумасшедшим и чтобы его самоубийство ни у кого не вызвало сомнений. Особенно у его родных и «невесты», которые, вне всякого сомнения, будут претендовать на наследство. Надо поспешить. В квартире отца достаточный запас атропина. Ей хватит. Если понемногу добавлять лекарство, содержащее ядовитый сок белладонны, в пищу, через какое-то время Михаил Одинцов будет страдать галлюцинациями. А через месяц в его сумасшествии ни у кого не останется сомнений. Она привезет сюда его мать и сестру и покажет больного. А потом…
Что ж, выбора он ей не оставил. Чтобы план осуществился, надо прикинуться бедной овечкой. Войти с ним в контакт, усыпить бдительность. Она будет улыбаться, говорить, что на все согласна. Лишь бы он по-прежнему завтракал и ужинал дома. А потом…
ПЯТЫЙ ЧАС В ПРОБКЕ
Они молчали. Машина медленно двигалась вперед. Машинально Греков глянул на часы: пятый час, как они в этой проклятой пробке.
Нервы на пределе.
— Тебе это ничего не напоминает? — повторил вопрос Петров.
— Ты намекаешь на самоубийство Михаила Одинцова?
— Ведь ты же интересовался этим делом?
— Допустим, — медленно сказал Юрий Греков. И снова спросил: — Слушай, Петров, тебе не жарко? Снял бы ты куртку.
— Мне нормально. Спасибо за заботу, — усмехнулся Володя.
— А я вот задыхаюсь от жары, — пожаловался Греков.
— А может, это нервы?
— Может, и нервы. Постой… Это ты на что намекаешь?
— Ни на что. Мы вспомнили Одинцова. Я так полагаю, что ему тоже подмешивали атропин. А кто мог это сделать?
— Как это — кто? — со злостью сказал Юрий Греков и покосился вправо, на красный «ягуар». — Эта стерва, конечно!
— Ты имеешь в виду, Алину Одинцову? Его жену?
— Да!
— И давно ты это раскопал?
— Володя, ведь это ты написал отказ в возбуждении уголовного дела, — напомнил Юрий Греков. — Не нашел криминала.
— Уж очень было похоже на самоубийство. И показания родных это подтверждали. А токсикологическую экспертизу не проводили. Что же касается угла, под которым пуля вошла в висок, — и Володя выразительно посмотрел на Грекова, — то судмедэксперт не отметил в заключении отклонения от нормы.
— Значит, она дала взятку, — уверенно сказал Греков.
— Возможно… — Пауза. — Выстрел был произведен с близкого расстояния, здесь все чисто. Видимо, Одинцов спал, когда она вошла и приставила пистолет к его виску. Тогда стоит провести аналогию: Михаил Одинцов и Нина Грекова. И получается, что их обоих убили! Причем одним и тем же способом! Подмешивая в пищу одно и то же лекарство! Чтобы родственники приняли их за сумасшедших, за людей с неустойчивой психикой, которые способны на суицид, и не настаивали в возбуждении уголовного дела. Так какой напрашивается вывод?
— Это сделал один и тот же человек.
— Правильно! А раз ты утверждаешь, что именно Алина Одинцова отправила мужа на тот свет, значит…
— Значит, она и убила Нину.
— А братья Петуховы и тем более ее зять Николай здесь ни при чем, — закончил мысль Петров. — Они ее просто ограбили, уже после того, как она была мертва.
— Ну, это не смягчает их вину.
— В тебе говорит следователь.
— А в тебе кто? — агрессивно спросил Греков. — Влюбленный мужчина? Володя, ты слишком уж рьяно взялся за это дело.
— Зато ты закрываешь глаза на очевидные факты. Почему ты не сказал мне об Одинцовой? Что она убила мужа?
— Я не был в этом уверен, — замялся Греков.
— А ты в курсе того, что было между Алиной Одинцовой и твоей женой?
— Это в каком смысле?
— В смысле отношений. Я уже говорил тебе, что иногда забирал Нину из ночных клубов, — медленно сказал Володя. — Однажды Нина позвонила мне на мобильник. Она была не в себе. Рыдала. Умоляла срочно приехать и забрать ее. Назвала адрес. Было уже к полуночи. Я вскочил с постели, вывел машину из гаража и поехал в центр. Я подобрал ее на углу, метрах в двухстах от того заведения, адрес которого она назвала. Лил дождь, и Нина в легком платье, без зонта, вся дрожала от холода. Нина села ко мне в машину и начала рыдать. Суть ее бессвязных реплик была такова: как можно жестоко обмануться в человеке.
— Это она про кого? Про мужика, который сделал ей ребенка? Кстати, ты мне так и не рассказал. Кто он?
— А тут и рассказывать нечего, — осторожно сказал Петров. — Вроде бы он женат. Отец двоих детей. И между ними не могло быть ничего серьезного. Так, интрижка.
— Моя жена не была на такое способна, — покачал головой Юрий Греков. — На флирт, тем более на… интрижку, как ты говоришь. Она до двадцати девяти лет оставалась девственницей и говорила подругам: «Я лягу в постель только с тем мужчиной, который наденет мне на палец обручальное кольцо». Так оно и вышло. Она не могла переспать с мужчиной, поддавшись порыву страсти или из интереса. Только не Нина. Она ко всему относилась серьезно. Кому как не тебе это знать. Сколько лет ты к нам ходил, и что? Был намек на флирт? Вы хотя бы раз целовались?
— Она и долги не способна была потребовать, — усмехнулся Петров. — Раньше. А потом жестко сказала сестре: «Ваши долги — это теперь ваши проблемы».
— Откуда ты это знаешь?
— Нина повторяла при мне эту фразу неоднократно, словно бы ее кто-то научил. Дергал за веревочки, как марионетку, а она повторяла чужие фразы. Разговор зашел о долгах. Тогда же я узнал и о десяти тысячах, одолженных ею Антонине Дмитриевне.
— Выходит… Выходит, ты ваньку валяешь? — оторопел Греков. До него вдруг дошло: это игра. Петров его раскручивает. Он же разомлел, потерял бдительность. — Володя, ты что-то недоговариваешь. Зачем ты устраиваешь эти «случайные» звонки? Якобы результат экспертизы готов только сегодня! Может быть, ты и пробку подстроил?
— Это не в моих силах, — усмехнулся Петров. — Случайность.
— А ты воспользовался… Я хочу выйти, — хрипло сказал вдруг Юрий Греков.
— Куда?
— Мне душно. Сил больше нет тут торчать!
Юрий потянулся к ручке, чтобы открыть дверь. «Жигули» дернулись, потом поехали побыстрее.
— Сидеть! — крикнул Петров.
— А почему ты мне приказываешь?! — обернулся к нему Юрий Греков. — Ты мне не начальник! Я не твой подчиненный!
— Если ты сбежишь, то тем самым признаешь свою вину.
— Вину в чем?
— Ты брал у Одинцовой деньги?
— Что, и это тебе Нина сказала?
— Так брал или нет?
— Ты не имеешь права меня допрашивать!
— Ты думал, что никто не узнает? Так?
— Я думал, что ты мне друг!
— Нет, Юра. Ты меня просто использовал, как и всех остальных. Тебе нужна была информация — компромат на богатых обитателей коттеджных поселков. Не все ведь доходит до прокуратуры. Опера и участковые более осведомлены. Ты узнавал о таких случаях, как, например, подозрительное самоубийство Михаила Одинцова, а потом шел и раскручивал «клиента». Угрожал, что заведешь уголовное дело. Сколько у тебя было таких, Юра? Сколько денег припрятано на черный день?