– А как же тогда, – поинтересовался Якоб, – быть с тем чудом, что евреи выжили, а другие народы – нет?
– Я не вижу в этом ничего сверхъестественного, ничего такого, что нельзя объяснить естественными причинами. Евреи выжили во времена диаспоры[64], потому что неизменно отказывались смешиваться с другими культурами. Они оставались отдельным народом благодаря своим сложным ритуалам, своим правилам употребления пищи и знаку обрезания, который скрупулезно блюли. Так они выжили – но какой ценой! Наша упрямая приверженность своей особости навлекла на нас всеобщую ненависть.
Бенто сделал паузу и, видя потрясенные лица Франку и Якоба, добавил:
– Боюсь, у вас из-за меня будет несварение: я заставил вас сегодня проглотить слишком много трудных для усвоения вещей, да?
– Не волнуйся за меня, Бенто Спиноза, – посоветовал Якоб. – Ты ведь наверняка знаешь, что выслушать – еще не значит проглотить.
– Я могу ошибаться, но мне показалось, что ты по меньшей мере трижды кивал в ответ на мои слова. Я прав?
– Бо́льшая часть того, что я услышал, – чистое высокомерие. Ты полагаешь, что знаешь больше, чем бесчисленные поколения раввинов, больше чем Раши, Герсонид[65], больше чем Маймонид!
– Однако ты ведь соглашался!
– Когда ты показываешь доказательство, когда ты показываешь два утверждения в Бытии, которые противоречат одно другому, – этого я отрицать не могу. Однако я все равно уверен, что есть тому объяснения, превосходящие твое знание. Я уверен, что ошибаешься ты, а не Тора.
– А разве в твоих словах нет противоречия? С одной стороны, ты уважаешь доказательства – и в то же время остаешься уверен в том, чему доказательств нет, – Бенто повернулся к Франку: – А ты? Ты был необычно молчалив. Все-таки несварение?
– Нет, никакого несварения, Барух… ты не против, если я буду называть тебя еврейским именем, а не португальским? Мне так больше нравится. Не знаю, почему. Вероятно, потому, что ты не похож ни на кого из известных мне португальцев… Никакого несварения – вовсе наоборот. Что же тогда? Смягчение, полагаю. И желудка – и души тоже.
– Помню, как ты был испуган во время нашей первой беседы. Ты так сильно рисковал, делясь своей реакцией на ритуалы и в синагоге, и в соборе. Ты говорил о них, как о безумии. Помнишь?
– Как я могу забыть! Но знать, что я не одинок, знать, что другие – особенно ты – разделяют эти мысли… Это дар, который спас мой рассудок.
– Франку, твой ответ укрепляет меня в намерении пойти дальше и немного больше рассказать тебе о ритуалах. Я пришел к выводу, что ритуалы в нашей общине не имеют ничего общего с Божественным законом, ничего общего со святостью, добродетелью и любовью, а связаны они только с гражданским спокойствием и поддержанием авторитета раввинов…
– Ты снова заходишь слишком далеко! – перебил Якоб, возвысив голос. – Неужели нет предела твоей заносчивости? Даже школьник знает, что Писания учат тому, что соблюдение ритуалов – закон Божий!
– Позволь не согласиться. И снова, Якоб, я не прошу тебя верить мне: я взываю к твоей логике и просто прошу взглянуть на слова священной книги собственными глазами. В Торе есть много мест, которые велят нам следовать своему сердцу и не воспринимать ритуал слишком серьезно. Давай заглянем в книги Исаии и Иеремии. Оба они вполне ясно учат, что Божественный закон под истинной жизнью не имеет в виду жизнь, соблюдающую все церемонии. Исаия откровенно говорит нам отойти от жертв и празднеств и суммирует весь Божественный закон в следующих простых словах… – Бенто раскрыл Библию на закладке в книге Исаии и прочел: – «Перестаньте делать зло, научитесь делать добро, ищите правды, спасайте угнетенного»[66].
– Так что же, ты говоришь, что раввинский закон – это не закон Торы? – недоверчиво переспросил Франку.
– Я говорю лишь о том, что Тора содержит два рода законов: есть нравственные законы – а есть законы, созданные для того, чтобы удерживать целостность Израиля как теократии, отдельной от его соседей. К несчастью, фарисеи в невежестве своем не сумели понять эту разницу и думали, что соблюдение государственных законов – это и есть вся нравственность, в то время как такие законы были направлены всего лишь к благополучию общины. Они не предназначены быть заповедями для евреев, зато предназначены, чтобы удерживать власть над ними. Есть основополагающее различие в назначении каждого из двух этих видов законов: соблюдение церемониального закона ведет лишь к гражданскому спокойствию, в то время как соблюдение Божественного закона или закона морального ведет к блаженству.
– Так, значит, – проговорил Якоб, – я правильно расслышал? Ты советуешь Франку не соблюдать церемониальный закон? Не посещать синагогу, не молиться, не соблюдать еврейские правила в отношении пищи?!
– Ты неправильно меня понимаешь, – возразил Бенто, прибегая к своему недавно обретенному знанию о взглядах Эпикура. – Я не отрицаю важности общественного спокойствия, но отличаю его от истинного благочестия. – Бенто повернулся к Франку: – Если ты любишь свою общину, желаешь быть ее частью, желаешь создать в ней свою семью, желаешь жить среди своих – тогда ты должен с радостью участвовать в деятельности общины, включая религиозные правила, – и, обращаясь к Якобу, спросил: – Мог ли я выразиться яснее?
– Я слышу, что ты говоришь, что нам следует следовать ритуальному закону только ради соблюдения внешних приличий, и это на деле не так уж много значит, поскольку единственное, что действительно имеет значение, – это тот, другой, Божественный закон, который ты пока так и не определил, – отозвался Якоб.
– Под Божественным законом я подразумеваю благо, истинное знание Бога и любовь.
– Это туманный ответ. Что есть истинное знание?
– Истинное знание означает совершенствование нашего разума, дабы более полно познать Бога. У еврейских общин есть наказания за неисполнение ритуального закона: публичное порицание со стороны конгрегации или раввинов или, в крайних случаях, изгнание либо херем. А есть ли наказание за отказ следовать Божественному закону? Да, есть, но это не какое-то конкретное наказание: это отсутствие блага. Я люблю эти слова Соломона, который говорит: «Когда мудрость войдет в сердце твое и знание будет приятно душе твоей, тогда ты уразумеешь правду и правосудие, и прямоту, всякую добрую стезю»[67].
Якоб покачал головой:
– Эти легковесные фразы не скрывают того факта, что ты бросаешь вызов основным еврейским законам. Сам Маймонид учил, что тех, кто следуют заповедям Торы, Бог вознаграждает блаженством и счастьем в грядущем мире. Я собственными ушами слышал, как рабби Мортейра особо настаивал, что любой, кто сомневается в божественности Торы, будет лишен вечной жизни с Богом.
– А я говорю, что его слова – «грядущий мир» и «вечная жизнь с Богом», – это слова человеческие, а не божественные. Более того, этих слов не найдешь в Торе, они принадлежат тем раввинам, что писали комментарии к комментариям.
– И что же, – упорствовал Якоб, – правильно ли я расслышал, что ты отрицаешь существование загробного мира?
– Грядущий мир, вечная жизнь, загробное блаженство – повторяю, все подобные фразы суть изобретения раввинов.
– Ты отрицаешь, – продолжал напирать Якоб, – что праведники обрящут вечную радость и единение с Богом, а грешники будут посрамлены и преданы вечному проклятию и наказанию?
– Это против всякой логики – то, что мы, такие как мы есть сегодня, будем существовать после смерти. Тело и душа – два аспекта одной и той же личности. Душа не может выжить после того, как умирает тело.
– Но, – Якоб говорил все громче, явно закипая, – мы знаем, что тело будет воскрешено! Все наши раввины учат нас этому. Маймонид ясно это утверждает. Это один из тринадцати аспектов иудейской веры! Это ее основание!
– Якоб, должно быть, я плохой наставник. Я думал, что полностью объяснил невозможность таких вещей, однако ты снова забредаешь в страну чудес. Опять-таки напоминаю тебе, что все это – человеческие мнения; они не имеют ничего общего с законами природы, а в противоречии с постоянными законами природы ничто не может возникнуть. Природа, которая бесконечна и вечна, которая объемлет в себе всю субстанцию вселенной, действует в соответствии с упорядоченными законами, которые невозможно превзойти сверхъестественными средствами. Разложившееся тело, обращенное во прах, не может быть воссоздано. Бытие говорит нам об этом совершенно ясно: «В поте лица твоего будешь есть хлеб, доколе не возвратишься в землю, из которой ты взят, ибо прах ты и в прах возвратишься»[68].
– Значит ли это, что я никогда не воссоединюсь с моим замученным отцом? – спросил Франку.
– Я, как и ты, жажду вновь увидеть своего отца, да будет он благословен, но законы природы таковы, каковы они есть. Франку, я разделяю твою жажду, и, когда был ребенком, я тоже верил, что когда-нибудь наступит конец времен, и после смерти мы воссоединимся – я и мой отец, и моя мать. Хотя, когда она умерла, я был так мал, что едва помню ее… И, конечно, они воссоединились бы со своими родителями, а те – со своими, и так ad infinitum[69]. Но теперь, – продолжал Бенто мягким, «учительским» голосом, – я оставил эти детские надежды и заместил их определенным знанием о том, что мой отец живет внутри меня: его лицо, его любовь, его мудрость. И таким образом, я уже воссоединен с ним. Блаженное воссоединение должно произойти в этой жизни, потому что эта жизнь – все, что у нас есть. Нет вечного блаженства в грядущем мире, потому что нет грядущего мира. Наша задача – и я полагаю, что этому учит нас Тора, – достичь блаженства в этой жизни, живя жизнью, полной любви и познания Бога. Благочестие состоит в справедливости, милосердии и любви к ближнему своему.