Бенто не сдавался. Он пытался замедлить дыхание, делая долгие осознанные вдохи, нарочно вызывая в памяти пугающий образ лица нападавшего – заросшего бородой, с широко раскрытыми глазами, с пеной на губах, как у бешеного пса, – и смотрел на него в упор, пока этот образ не рассеивался.
– Успокойся, – бормотал он себе. – Думай только о настоящем моменте. Не трать энергию на то, что не в твоей власти. Прошлое тебе неподвластно. Ты напуган, потому что воображаешь свершившееся событие происходящим сейчас, в настоящем. Ты сам создаешь этот образ. Твой внутренний мир создает чувства к этому образу. Сосредоточивайся только на том, чтобы властвовать над своим внутренним миром.
Однако все эти хорошо отшлифованные формулы, которые он собирал воедино в своей записной книжке, не могли замедлить биения его колотящегося сердца. Он продолжал попытки успокоить себя с помощью рассудка:
– Вспомни, что все в Природе имеет свою причину. Ты, Бенто Спиноза, – незначительная часть этого причинного сплетения. Думай о долгом пути этого убийцы, о длинной цепи событий, которые неизбежно вели к его нападению…
И что это были за события, спрашивал себя Бенто. Наверное, пламенные речи раввинов? Может быть, какое-то несчастье в прошлой или нынешней личной жизни нападавшего? Обо всем этом он размышлял, бродя взад-вперед по комнате.
Раздался тихий стук. Оказавшись в этот момент в шаге от порога, он сразу же протянул руку и распахнул дверь. На пороге стояли Клара Мария и Дирк: их руки соприкасались, пальцы переплелись. Они тут же отдернули руки прочь друг от друга и вошли в комнату.
– Бенто… – залепетала вспыхнувшая Клара Мария. – Ой, ты уже встал и ходишь? Всего час назад мы стучали, а когда ты не открыл, заглянули и увидели, что ты крепко спишь.
– Э-э… да, приятно видеть, что ты снова на ногах! – подхватил Дирк. – Они еще не поймали того безумца, но я хорошо его рассмотрел и опознаю, когда его изловят. Надеюсь, упекут его надолго.
Бенто промолчал.
Дирк указал на живот Бенто.
– Давай-ка я осмотрю твою рану. Ван ден Энден просил меня проверить, как она. – Дирк шагнул вперед и сделал Кларе Марии знак выйти.
Но Бенто тут же отступил назад и покачал головой.
– Нет-нет! Я в порядке… Не сейчас. Я бы предпочел еще немного побыть один.
– Ладно, мы тогда зайдем через час, – сказала Клара Мария, и они с Дирком, загадочно переглянувшись, вышли из комнаты.
Теперь Бенто стало еще хуже: эти переплетенные руки, отдернутые, чтобы он не видел, эти интимные обмены взглядами… Всего несколько минут назад эти двое были его ближайшими друзьями! Только прошлой ночью Дирк спас ему жизнь; только прошлой ночью Бенто любовался игрой Клары Марии, зачарованный каждым ее жестом, каждым игривым движением ее губ и трепетом ресниц. А теперь его вдруг захлестнула неприязнь к ним обоим. Он был не способен ни поблагодарить Дирка, ни даже произнести его имя, ни сказать спасибо Кларе Марии за то, что она сидела с ним прошлой ночью.
– Остынь, – прошептал Бенто самому себе. – Отойди и посмотри на самого себя со стороны. Посмотри, в каком безумном вихре кружатся твои чувства – сначала любовь, потом ненависть, потом гнев. Как непостоянны, как капризны аффекты! Посмотри, как швыряют тебя туда-сюда, подобно жалкой щепке, поступки других. Если хочешь здоровой и процветающей жизни, ты должен преодолеть аффекты, направив свои чувства к чему-то неизменному, чему-то такому, что пребудет вечно…
Снова стук в дверь. Такой же тихий стук. Неужели это она? Потом ее мелодичный голос:
– Бенто, Бенто, можно мне войти?
Надежда и страсть снова вскипели в нем. Внезапно Бенто ожил – и напрочь позабыл о вечном и неизменном. Может быть, Клара Мария пришла одна, совсем другая, мучимая угрызениями совести… Может быть, она снова возьмет его за руку…
– Входи.
Клара Мария, на сей раз действительно одна, вошла в комнату с запиской в руке.
– Бенто, какой-то человек просил передать тебе это. Странный, очень взволнованный, довольно низкорослый мужчина с сильным португальским акцентом, который все время оглядывался по сторонам. Я так думаю, он – еврей. Он будет ждать ответа возле канала.
Бенто выхватил записку из ее протянутой руки, развернул и быстро прочел. Клара Мария смотрела на него с любопытством: она еще никогда не видела, чтобы Бенто набрасывался на какой-либо текст с такой жадностью. Он перечитал записку вслух, переводя для нее португальские слова на голландский.
Бенто, я слышал о прошлой ночи. Вся конгрегация об этом знает. Я хочу сегодня встретиться с тобой. Это важно. Я стою рядом с твоим домом перед красным баркасом на Сингеле. Ты можешь выйти?
– Клара Мария, – проговорил Бенто, – это мой друг. Единственный друг из прошлой жизни, оставшийся у меня. Я должен пойти повидаться с ним. Я могу спуститься по лестнице…
– Нет, папа сказал, что ты сегодня не должен ходить по ступеням! Я попрошу твоего друга вернуться через день или два.
– Но он прямо говорит – «сегодня». Должно быть, это как-то связано с прошлой ночью. Мои раны – всего лишь царапины. Я справлюсь.
– Нет, папа велел мне о тебе заботиться! Я тебе запрещаю! Я приведу его сюда. Я уверена, папа не будет против.
Бенто кивнул.
– Спасибо тебе. Только сначала убедись, что на улице никого нет: никто не должен видеть, что он сюда заходил. Мое отлучение запрещает любому еврею говорить со мной. Его не должны здесь заметить.
Через десять минут Клара Мария вернулась вместе с Франку.
– Бенто, когда мне зайти, чтобы проводить его? – но, не получив ответа от мужчин, которые были всецело поглощены друг другом, она незаметно выскользнула за дверь. – Я буду в соседней комнате.
Дверь закрылась, Франку шагнул к Бенто и радостно схватил его за плечи.
– Как ты, Бенто? Она говорит, ты не очень сильно ранен?
– Нет, Франку, здесь, – он показал на живот, – всего пара царапин, зато настоящая рана – здесь, – и прикоснулся ко лбу.
– Я как увидел тебя, у меня просто камень с души свалился!
– Я тоже очень рад тебя видеть. Ну, давай присядем, – Бенто указал на кровать, и они оба сели, а Франку продолжал говорить:
– Сначала по общине разнеслась новость о том, что ты мертв, что тебя поразил Бог. Я ходил в синагогу, и настроение там было приподнятое: люди говорили, что Господь услышал их вопли и свершил свое правосудие. Я был вне себя от тревоги и, только когда поговорил с полицейскими, которые проводили в окрестностях обыск, ища убийцу, узнал, что ты ранен – и, конечно, вовсе не Богом, а безумным евреем.
– Кто он?
– Никто не знает. Или, по крайней мере, никто не говорит, что знает. Я слышал, что это какой-то еврей, только недавно приехавший в Амстердам.
– Да, он португалец. Он выкрикнул «Herege!», когда напал на меня.
– Я слыхал, что всю его семью убили инквизиторы. И, возможно, у него какие-то особые счеты с бывшими евреями. Некоторые выкресты в Испании и Португалии стали злейшими врагами евреев: это священники, которые получают быстрое продвижение, помогая инквизиторам выводить обманщиков на чистую воду.
– Что ж, тогда причинная связь становится яснее…
– Что еще за причинная связь?
– Франку, я очень рад снова тебя видеть! Мне нравится, как ты меня останавливаешь и требуешь разъяснений. Я просто имею в виду, что все имеет свои причины.
– Даже это нападение?
– Да вообще всё! Всё послушно законам Природы, и, прибегая к разуму, можно уловить эту цепь причинности. Я теперь думаю, что это верно не только для материальных объектов, но и для всего человеческого, и начинаю исследование человеческих поступков, мыслей и потребностей так, словно они линии, плоскости или тела.
– Ты хочешь сказать, что мы можем познать причину каждой мысли, потребности, каприза, мечты?
Бенто кивнул.
– Значит ли это, что мы не вольны просто решить: вот, у меня будут такие-то мысли? И мы не можем сказать себе: вот, я поверну голову направо, а потом налево? И что у нас нет простой свободы выбора?
– Я не совсем это имею в виду. Человек – часть Природы, и поэтому он подчинен действию природных причинных связей. Ничто в Природе, включая нас, не может просто так, по собственному капризу, начать какое-то действие. Внутри одного государства не может быть другого отдельного независимого государства.
– Не может быть государства в государстве? Что-то я опять ничего не понял.
– Франку, прошло больше года после нашего последнего разговора – а я сразу начинаю философствовать, вместо того чтобы разузнать все о твоей жизни!
– Ты не прав! Для меня нет ничего важнее, чем вот так вот говорить с тобой. Я словно умирающий от жажды, который наконец-то добрался до оазиса. Все остальное может подождать. Расскажи мне о государстве в государстве.
– Я имею в виду, что поскольку человек во всех отношениях – часть Природы, то неверно думать, будто он противостоит законам Природы, а не следует им. Неверно делать вывод о том, что он (или любая природная сущность) обладает свободой воли. Все, что мы делаем, предопределено либо внешними, либо внутренними причинами. Помнишь, как я тебе раньше доказывал, что Бог, или Природа, не делал евреев избранными?
Франку кивнул.
– Так же верно и то, что Бог не делал избранным род людской, чтобы он стал особенным, стоял вне законов Природы. Эта идея, полагаю, никак не связана с естественным порядком, но происходит от нашей глубокой потребности быть особенными, быть бессмертными.
– Думаю, я понимаю, что ты имеешь в виду – и это интереснейшая мысль. Думаешь, свободы воли не существует? Сомневаюсь! Я хочу это обсудить. Видишь, я свободно могу сказать: «Я хочу это обсудить»! Однако у меня нет аргументов. Ну, ничего, к следующей нашей встрече я пару штук придумаю… Но ты говорил об убийце и о причинной связи, когда я тебя перебил. Пожалуйста, продолжай, Бенто!
– Думаю, это закон Природы – реагировать на целые классы раздражителей одним и тем же образом. Этот убийца, возможно, обезумевший от скорби по своей семье, услышал, что я – бывший еврей, и отнес меня к той же породе бывших евреев, которые уничтожили его семью.