(посетить – посещать)[3] (противопоставление в плане «количественной аспектуальности» [Плунгян 2000: 294–296]). Чрезвычайно распространенным и регулярным, хотя и охватывающим меньшее число пар, чем соотношение по признаку однократности – многократности, является противопоставление СВ, обозначающего «событие»[4], включающего некоторую однородную, длящуюся фазу, и НСВ, обозначающего эту фазу в ее «протекании» (противопоставление в плане «линейной аспектуальности» [Плунгян 2000: 296–303]). Оно также является наиболее лингвоспецифичным и в этом смысле наиболее «нетривиальным» и поэтому наиболее практически важным и теоретически интересным. Кроме того, когда говорят об инварианте видового противопоставления, имеют в виду и исследуют именно это противопоставление. Ср. замечание А. В. Бондарко: «В русском и других славянских языках лимитативность занимает центральное положение среди других аспектуальных полей» [Теория 1987: 53]. Традиционно именно это соотношение принимается как основа парности по виду. Здесь, в свою очередь, существуют разные типы (подтипы) этого противопоставления [Авилова 1976; Гловинская 2001; 1982; и др.], весьма регулярные, менее регулярные и совсем нерегулярные, наблюдающиеся в отдельных парах лексем, – нетривиальные, см. [Булыгина, Шмелев 1997: 151–166]). При этом в сколько-нибудь полном описании в ряду типов (подтипов) этого противопоставления необходимо учитывать весьма регулярные, распространенные и демонстрирующие возрастающую продуктивность противопоставления «НСВ – начинательные СВ» и «НСВ – ограничительные СВ». Весьма регулярными и (поэтому) важными являются противопоставления конкретно-фактического СВ и общефактического НСВ, СВ и НСВ настоящего исторического (точнее говоря, НСВ более общего типа, который мы будем называть настоящим динамическим, разновидностью которого являются настоящее историческое, настоящее репортажное и т. д.). (Другие типы противопоставлений уже существенно менее регулярны.) Для интуитивного ощущения видовой парности важным также является совмещение различных типов видовых противопоставлений (частных значений) в одном формальном противопоставлении. Как отмечает Е. В. Падучева, традиционно, «хотя, быть может, и не вполне осознанно, для глаголов, входящих в семантическое отношение «процесс в развитии – процесс, достигший предела», видовая соотнесенность признается в том случае, если эти глаголы могут функционировать и как тривиальная пара» [1996: 89]. Чем в большем числе грамматических частных значений НСВ соотносительны формы СВ и НСВ, тем в большей степени (и именно в этом совершенно ясном смысле) они являются парами и ощущаются как «пары» (например, открыть – открывать противопоставляются в значениях «действие – событие (результат этого действия)», «однократное – неоднократное (многократное) событие», «единичное определенное действие – неопределенное действие (общефактическое значение НСВ)», «событие в прошлом – событие, протекающее в настоящем (наст. динамическое НСВ)». Поэтому они в большей степени «пара», чем начать – начинать, в которой С В противопоставлен настоящему динамическому НСВ и многократному НСВ или лечить – вылечить, соотносительные только в одном регулярном противопоставлении: «действие – событие, произошедшее в результате этого действия»; «тривиальное» противопоставление единичного – многократного «события» выражается здесь другой парой: вылечить – вылечивать. Однако нет никакого смысла на этом основании не считать лечить – вълечить видовой парой: в любом случае, как ее ни назови, соотношение здесь такое же, как в паре открывать – открыть (например, окно), с тем экстралингвистическим отличием, что результат в последнем случае обычно достигается гораздо проще и чаще, чем в ситуациях, обозначаемых парой лечить – вылечить.
При этом один и тот же глагол может входить в разные видовые противопоставления и образовывать разные пары с разными глаголами [Падучева 1996: 88–89]. Так, актуально-длительное (но состоящее из многих актов, многоактное) НСВ стучать с одной стороны противопоставлено однократному СВ стукнуть, а с другой стороны – ограничительному СВ постучать; только с ограничительным СВ соотносителен НСВ в общефактическом значении: Давай ещё постучим, – предложил Матвей, – Лариса в долг одну даст. – Стучали уже, – ответил Семен (В. Пелевин. Музыка со столба).
В последние годы получили популярность формальные, операционные критерии парности, сводящиеся к возможности или необходимости замены СВ НСВ в некоторых позициях [Маслов 1984: 66–67; Forsyth 1970; Булыгина, Шмелев 1997: 151; Зализняк, Шмелев 2000; Гуревич 1998: 25; и др.] (замена СВ прош. врем. на НСВ при переводе повествования в наст. историческое (критерий Маслова), возможность (почти) синонимичной замены видов у некоторых глаголов в некоторых случаях в некоторых ситуациях в императиве и при отрицании и т. д.). При всей эвристической и доказательной значимости подобных операций не следует преувеличивать их значение. Разумеется, возможность замены говорит о функционально-семантической близости (но даже не тождестве!) этих форм в этом противопоставлении в данном контексте, но не более того. Однако семантическая близость или даже семантическое тождество в данном противопоставлении в данном контексте не говорит ничего и не гарантирует парность в другом или других противопоставлениях, тем более некоей фиктивной парности «вообще». Вообще странно, что Ю. С. Маслов, который в своей известной статье как раз и начал c разнообразия типов видовых пар, затем, не удержавшись, «съехал» на противоположную точку зрения и постарался найти единый и единственно верный критерий парности. Дж. Форсайт на основании того, что искать не употребляется как многократный результативный, выступает против того, что он парный к найти, считая это распространенным «заблуждением» (fallacy) [Forsyth 1970: 50]. Однако отсутствие у искать многократного результативного значения никак не отменяет того, что искать соотносится с найти так же, как ловить с поймать и мн. др. парами, и в этом смысле они являются парными. Кроме того, возможность замены СВ на НСВ и наоборот является интуитивно очевидной только для носителей языка. С точки зрения практических потребностей обучения языку и собственно с теоретической точки зрения наибольший интерес представляет как раз противоположная проблема: как, исходя из значения глагола (глаголов), определить, можно ли его заменить в данной позиции глаголом противоположного вида, какие отличия при этом имеют место и почему. Кроме того, обратим внимание на очевидный факт: возможность или необходимость замены в некоторых случаях отнюдь не является правилом; напротив, правилом является несинонимичность видов, их принципиальное различие и, соответственно, невозможность замены в одном и том же контексте или вообще, или без принципиального изменения значения. Очень часто виды вступают в отношения своего рода антонимии [Маслов 1984: 72]: Мир ловил меня, но не поймал (Г. Сковорода); учил, да не выучил, сдавал, да не сдал и огромное множество аналогичных случаев. Возможность замены связана с особыми случаями сближения видов, приводящими к их нейтрализации в некотором отношении и конкуренции видов [Маслов 1984: 72]; как, на наш взгляд, совершенно справедливо отмечает Е. В. Падучева, «употребление видов в контексте нейтрализации, равно как и тождество видовых форм в таких позициях, составляет отдельную проблему» [Падучева 1996: 90].
Таким образом, под видовой парой мы будем понимать пару глаголов НСВ и СВ в каком-то отдельном значении (грамматическом, видовом, ну, и само собой разумеется, лексическом), связанных регулярным соотношением и более или менее близких по значению.
4. Оценка языкового материала. Чем в большей степени мы углубляемся в языковой материал и чем более тонкие и сложные вопросы рассматриваем, тем чаще нам не хватает однозначных оценок «правильно» – «неправильно», и тем в большей степени становятся необходимы оценки «хорошо», «плохо», «хуже» и «лучше». Вместо только черного и белого возникают полутона, степени правильности и приемлемости. (При этом зафиксированность примера сама по себе не говорит о том, что он правилен (см. дискуссию об этом в [Шмелев 2002: 283–286]). Так, посол России в ООН Виталий Чуркин в выступлении на заседании Совета Безопасности сказал: Грузия продолжает вероломное нападение на Южную Осетию (ТВ, 8.08.08). Тем не менее, это неправильно, хотя и понятно.) Главная причина этого в том, что язык вешает свои «вешки» – слова и грамматические значения – на бесконечном континууме реальности и между ними всегда провалы (в языке, но не в реальности), и когда надо об этом как-то сказать, говорящие «растягивают» и «сдвигают» имеющиеся значения. Иногда что-то вообще нельзя выразить правильно. Ср. высказывание в устной разговорной речи: Обычно она (картошка) в это время (через 30 минут варки)уже – сваривается; с СВ еще хуже: *…уже сварится). Здесь сваривается не совсем правильно (в словарях не зафиксировано и интуитивно слово «корявое», непривычное, не обтесанное употреблением), но здесь должен быть употреблен НСВ, и в этом смысле правильно, вновь образованное слово соответствует продуктивной модели образования НСВ, и в этом смысле также правильно! Так сказать, правильность 95 %. В бесконечном океане употреблений есть ядро, прототипические случаи, которые звучат безупречно, и есть «натяжки» в речи, некоторая вольность, небрежность, та прекрасная свобода, с которой говорящие в ла – деют (точное слово!) своим родным языком. Насколько свободно и неправильно говорят и пишут в ситуациях непринужденного, неформального общения носители языка, стало особенно ясно в связи с пришествием Интернета, корпусов данных и автоматизированных поисковых систем. Именно легкие неправильности делают язык живым, язык ра