Петя рисовал, Миша писал заголовки, Маша сочиняла текст, Вася осуществлял общее руководство. В этих предложениях типичная экспликативная интонация, возможна также (без изменения смысла и коммуникативной перспективы) инверсия: Рисовал Петя, текст сочиняла Маша … и т. д. «Распределенность» действий между участниками как таковая никак не отмечается и не выражается и является исключительно продуктом общего контекста. Совместного проекта может и не быть, каждый из персонажей может действовать сам по себе, однако и в этом случае будет употребляться экспликативный НСВ: [Кто из ребят что делал вечером?] Петя пел, Борис молчал, Николай ногой качал… (А. Барто).
Глаголы НСВ, как и глаголы СВ, могут иметь квалифицирующее, интерпретационное употребление [см. Гловинская 2001: 193–194; Апресян 1995: 231]. Если СВ легко употребляется подобным образом, настолько легко, что такое употребление обычно не отмечается в качестве особого значения СВ, то глаголы НСВ в таком употреблении испытывают сильный семантический сдвиг, что позволяет говорить об особом значении этих глаголов. Дело в том, что действие / процесс, обозначаемый НД НСВ, как таковой вследствие своей принципиальной незавершенности не может интерпретироваться каким-либо образом. Чтобы интерпретировать нечто как относящееся к какому-то типу, классу и т. д., оно должно закончиться, завершиться. Пока какой-то акт не совершен, нечего и интерпретировать. Попросту говоря, пока, например, человек говорит (НД НСВ), формулируя свое суждение, мы не можем сказать, лжет он или не лжет. Чтобы сказать, что это ложь, мы должны дождаться, пока он закончит свою мысль. Но такое законченное действие – это значение СВ. Так, слова Ноздрева: Врешь, врешь! – сказал Ноздрев … – Врешь, брат! (Гоголь. Мертвые души) относятся к тому, что сказал Чичиков, = 'то, что ты сказал, ложь'. Поэтому интерпретация, квалификация, неважно, выражается ли она СВ или НСВ, всегда относится к законченному действию, событию [Апресян 1995: 231–232; Гловинская 2001: 193] – хотя бы частично. Поэтому СВ и НСВ оказываются отчасти синонимичны (так, выше Ноздрев мог бы сказать: Это ты соврал)[30], вступают в своего рода конкуренцию и размежевываются тем или иным образом. И как всегда, видоизменяется, трансформируется НСВ как немаркированный член оппозиции. В результате НСВ приобретает гибридное полусобытийное (обозначает нечто законченное) – то, что идет от ситуации употребления, функции, полудлительное значение – законченное, но не совсем, в каком-то смысле незаконченное, сохраняющее «актуальность в момент речи» [Апресян 1995: 232; Гловинская 2001: 108–109, 194], продолжающееся, неопределенно длящееся на более высоком уровне (то, что наследуется от НД НСВ). По смыслу это полу-СВ, полу-НСВ. Так, когда человек врет / лжет, он имеет целью обмануть, ввести в заблуждение собеседника, и эта цель после того, как Чичиков произнес свои слова, (еще) не достигнута, процесс вранья в более широком смысле, не как отдельное высказывание, но как речевая, дискурсивная деятельность, продолжается, – так, Чичиков пытается продолжить свои попытки убедить (обмануть) Ноздрева: Однако ж это обидно!. почему я непременно лгу? и т. д. (там же). Аналогично: Шучу, шучу! (ср. [О. Бендер: ] Я ведь пошутил (И. Ильф, Е. Петров. Двенадцать стульев)) Вы мне льстите! (ср. Вы мне польстили), где НСВ предполагает продолжение стратегии использования шуток говорящим или приятного для Г продолжения высказывания лестных высказываний, Г употреблением НСВ показывает, что это ему приятно (что согласуется с паралингвистическими моментами: это говорится без осуждения, наоборот, с приятной «принимающей» улыбкой, это нельзя сказать с раздражением, грозно), «выдает» свое желание, чтобы это продолжалось (= льстите мне, льстите!), хотя и на поверхности квалифицирует это как не совсем соответствующее действительности (фигура скромности). В других случаях в устах контрагента употребление НСВ с отрицательной оценкой нацелено, напротив, на прекращение этой деятельности или ликвидацию последствий этого действия. Однако это также предполагает его незавершенность на некотором уровне. Таковы слова Ноздрева выше, которые имплицируют побуждение прекратить совершаемое Чичиковым действие: = Прекрати врать и начни говорить правду! Такое побуждение типично для высказываний с НСВ интерпретационным, ср.: Чего ты нахальничаешь? = 'Прекрати совершать действия, которые я расцениваю как нахальные, с пресуппозицией (условием уместности), что если я этого не скажу, ты будешь продолжать эти действия'. Характерно, что такие высказывания произносятся с характерной интонацией, сигнализирующей об осуждении, недовольстве и т. д., они эмоционально заряжены, что на письме выражается восклицательным знаком. Их практически невозможно (это будет очень странно и непонятно, зачем это сказано) произнести нейтральным констатирующим тоном: Ты врешь. Ты нахальничаешь. Вы мне льстите. Ср. также: [Председатель гаражного кооператива]: Мы совершили грубейшую политическую ошибку (к/ф «Гараж») – исключив фронтовика Якубова из членов кооператива – интерпретационное, таксономическое значение СВ – и интерпретационное употребление НСВ: Вы совершаете грубую политическую ошибку! Различие в том, что в случае с НСВ то, что квалифицируется таким образом, в том или ином смысле продолжается в момент речи. Совершили – исключение совершено, и это было неправильно. С НСВ – исключение (оцениваемое как ошибка) в том или ином смысле не завершено: 'Вы продолжаете настаивать на исключении, и тем самым совершаете ошибку', или 'принято решение об исключении' (это уже событие, которое может квалифицироваться как ошибка), но чтобы довести процесс исключения до конца, надо вынести это решение на собрание, проголосовать за это на собрании – а это еще не сделано. Ср. наблюдение М. Я. Гловинской: в ответ на отказ от приглашения «приглашающий может сказать: Вы обижаете меня и Вы обидели меня. НСВ НАСТ будет использован в случае, когда отказ еще не воспринят как окончательный, когда еще могут продолжаться уговоры, и само это высказывание – аргумент в уговорах. СВ ПРОШ рассматривает отказ как окончательный, принятый к сведению и уже вызвавший обиду у говорящего» [Гловинская 2001: 108–109].
Глава 5Значение повторяемости НСВ
1. Вступительные замечания. Значение феномена повторяемости невозможно переоценить. Мир, где ничего не повторяется, это невообразимый и непостижимый хаос. Если бы ничего не повторялось, то ничего нельзя было бы познать и предвидеть и было бы невозможно никакое целенаправленное действие. Человек жаждет повторяемости, цепляется за нее как за спасительный якорь, он хочет увидеть или создать в окружающем его хаотически движущемся мире хоть какую-то закономерность, устойчивость и стабильность, которую дает только познание или создание повторяемости. Повторение неразрывно связано со временем, поскольку повторяющиеся ситуации следуют друг за другом на оси времени. Повторение подразумевает одновременно различие и тождество ситуаций; то, что повторяется, в некотором аспекте (том или ином, в разных случаях в разном) рассматривается как одно и то же (иначе это не было бы повторением), а в некотором – как разное (иначе это также не было бы повторением, а была бы та же самая ситуация). В самом полном смысле, буквальном, онтологическом, ничего не повторяется – хотя бы потому, что время безостановочно и неизменно движется вперед и в каждый следующий момент другое. Поэтому идея повторения возникает только в результате абстрагируюшей деятельности ума человека, находящего общее в различном и отвлекающемся от различий. Каждый язык по-своему отражает результаты этой когнитивной, познавательно-упорядочивающей мир деятельности человека. Что касается русского языка, то выражение повторяемости действий тесно связано в нем с противопоставлением СВ и НСВ. При этом видом, специализированным на повторении, является НСВ, в силу того что НСВ, обозначающий по своей инвариантной сути одно и то же положение вещей, отвлекается от того, что фактически при каждом повторении время, которое в реальности неостановимо движется вперед и вперед, разное. (Совершенно аналогично тому, как при обозначении движения—Вася идет – НСВ отвлекается от того, что в каждый последующий момент место, где находится движущийся объект, уже другое.)
При всей важности повторяемости и множественности онтологически первичным является отдельное и единичное, в области глагольной семантики – единичная, отдельная ситуация, единичное положение вещей. Именно отдельная ситуация представляет собой то, что (в каком-то, том или ином смысле) повторяется и от каких-то сторон которой отвлекаются в случае интерпретации ряда событий как повторения. Тем самым то, что повторяется, является не индивидуальным событием, ситуацией (которые по определению не могут повториться), но более или менее отвлеченным, обобщенным типом события, ситуации. (Для простоты мы тем не менее будем часто говорить просто о повторяющейся ситуации, событии.)
Как было отмечено выше, единичная, отдельная, определенная ситуация конституируется тем, что она занимает определенное место, «участок» во времени и в пространстве [Храковский 1989: 16–17] (в различных смыслах, в том числе и переносном). Соответственно, онтологически другая ситуация будет находиться в другом месте, в другом времени или в другом месте и времени. При этом при условии тождества времени тождество / различие пространства определяется тождеством / различием участвующих в ситуации актантов (объектов), поскольку один и тот же объект не может находиться в одно и то же время в разных местах. При этом повторение по определению всегда связано с различием во времени, события, ситуации, происходящие, имеющие место в одно и то же время – это разные, но не повторяющиеся события! В то же время именно время – это то, от чего отвлекается идея повторения в первую очередь, а именно, от того, что каждая повторяющаяся ситуация занимает определенное место на линии времени. Все, что существует, существует в определенный момент-период времени, но то, что повторяется, является неопределенным с точки зрения его временной локализации. Это логическая истина, которая