По его словам лингуампиры занимались земледелием, скотоводством, спортом, производством, торговлей, интеллектуальными играми, науками – причем особое предпочтение отдавали математике, физике, астрономии, биологии, истории… – и вообще всем, о чем только догадался спросить землянин.
– Как насчет медицины? – задавал очередной вопрос Редуард.
– Медицины? – Тот Который задумчиво хмурил брови.
– Ну-у… Умеете ли вы готовить лекарства, лечить болезни, делать операции… может быть, даже продлевать срок жизни?
– А!.. – облегченно вздыхал лингуампир. – Насчет медицины хорошо. Мы умеем готовить любые лекарства и лечим ими любые болезни, мы делаем операции, но крайне редко. Операции мало кому доставляют удовольствие. Мы умеем продлевать срок жизни практически до…
– Бесконечности?
– И даже дольше!
У Редуарда захватывало дух от осознания масштабов открывающихся перед человечеством перспектив. Нужно ли уточнять, что немалое место в этих перспективах отводилось некоему скромному космодесантнику, рядовому представителю Комиссии по Космическим Контактам? Едва справившись с волнением, Редуард отваживался на следующий шаг.
– Как с искусством? – осторожно осведомлялся он.
– С искусством? – переспрашивал инопланетянин.
Когда Редуард полностью исчерпал запас вопросов, настал черед Того Которого утолять информационный голод. Впрочем, его стремление узнать как можно больше о жизни землян скорее походило на жажду. В самом деле, с той же жадностью, с какой инопланетянин недавно глотал воду из фляжки, и с тем же алчущим блеском в глубоких черных глазах он спешил узнать о землянах все – то есть, абсолютно все. Причем, похоже, все подряд. Его в равной степени интересовали и формулировка закона Ньютона-Лейбница в интерпретации Тихонова-Колмогорова, и расписание остановок стратолайнера на пути от Меркурия к Ганимеду, и типовой набор космических баек про тяготы жизни в невесомости, и теория о происхождении видов и родов войск, и тексты популярных песен, и содержание книжек, которые Редуард прочел еще в детстве и смог припомнить сейчас. Нет, серьезно – когда Редуард после долгих уговоров принялся цитировать школьный букварь и дошел до сакраментального «Макс летит на Марс. Валера – на Венеру», его благодарный слушатель выглядел растроганным до слез. «Валера – на Венеру», – заворожено повторил он, закатывая глаза. И в глазах отразилось солнце.
Когда, наконец, и его любопытство было удовлетворено, по крайней мере, в первом приближении, Редуард решил перейти к официальной части переговоров. Он, наконец, запустил транслитератор, причем в режиме записи. Недвусмысленное согласие хорошо лишь в том случае, если от него не так-то просто потом отказаться…
Специалист по контактам был полон решимости. Немного смущал его тот факт, что он вдруг ни с того, ни с сего забыл местоимение, служащее для самоидентификации. Какое-то невообразимо, просто до неприличия простое слово, что-то вроде «э» или «ю»… нет, не вспоминается!
Но разве это могло стать для Редуарда серьезной помехой в такой ответственный момент?
– Редуард Кинг хочет… – говорить о себе в третьем лице было непривычно. Присутствовало в этом что-то от обычаев древних индейских племен. – Хочет от имени всех людей обратиться ко всему вашему народу.
«Чересчур пафосно, – отметил про себя Редуард. – Определенно, белое орлиное перо стало бы неплохим украшением для моего гермошлема».
– Редуард Кинг может обратиться к нам, – разрешил Тот Который. – Мы с большим интересом выслушаем предложение людей.
– Т… т…
Метеором средь чистого космоса стало для Редуард новое неожиданное открытие – он не знает, как обратиться к своему собеседнику! Из памяти куда-то дружно улетучились и соответствующее личное местоимение, и имя, которым во время знакомства представился… представился… Мать-Земля, как же он представился?!
Тем не менее, Редуард сумел выдавить из себя:
– Твоя… уполномочен говорить весь свой народ?
Нет, орлиное перо, пожалуй, останется невостребованным. От последней фразы Редуарда веяло уже не прерией, но тундрой. Вдобавок, он умудрился «запамятовать» практически все предлоги и прочие служебные слова, отчего речь его стала напоминать текст срочной космограммы.
– Вполне. – Тот Который, казалось, не обратил ни малейшего внимание на замешательство Редуарда. – Как я понимаю, ты собираешься предложить моему народу заключить соглашение о сотрудничестве с землянами?
Редуард всем своим видом изобразил молчаливую признательность.
– Что ж, в таком случае меня интересует, какую пользу смогут извлечь для себя лингуампиры из этого соглашения.
– Ну-у…
Редуард прекрасно знал, что именно он должен сейчас сказать, но совершенно не представлял себе, как это сделать! Еще ни разу в жизни ему не было так мучительно трудно подбирать слова. Все обрушившиеся на него столь внезапно языковые проблемы Редуард списывал на вполне понятное волнение, которое всегда охватывало его в момент перехода к официальной части переговоров, и на жару. Местное солнце – раскаленный белый диск – пекло немилосердно.
Чем еще, кроме легкого солнечного удара, можно объяснить внезапный возврат Редуарда к своим древним словесным корням?
– Выгодам сим несть числа, – молвил он. – Тяжко снискать пользительнее.
– Пользительнее? – усмехнулся Тот Который. – А под «выгодами», которым, якобы, «несть числа» ты, должно быть, понимаешь торговлю, обмен знаниями, подключение к общей информационной сети… Я не слишком тяжко излагаю?
Редуард послушно кивнул, с ужасом осознавая, что, вероятно, именно от этого неосторожного кивка, напрочь забыл даже жалкие крохи старорусского.
Переговоры затянулись до позднего вечера. Не столько по причине несговорчивости сторон, сколько из-за фатального косноязычия, которое так не вовремя подкосило Редуарда…
Случайно оказавшийся поблизости детеныш шекери, который пришел в рощицу по вечерней росе, чтобы насобирать себе лукошко сочных ягод на завтрак, стал невольным свидетелем разговора представителей двух цивилизаций. Услышав незнакомые голоса, а главным образом – один голос, лишь изредка прерываемый какими-то неразборчивыми односложными замечаниями другого, маленький шекери добродушно улыбнулся и побрел в сторону дороги. Но стоило ему приблизиться к ней настолько, что сквозь редкие ветви деревьев стало можно разглядеть фигуру говорящего, как улыбка немедленно сползла с его лица, а маленькие треугольные глазки округлились от ужаса. Обеими передними лапками шекери ухватил себя за хоботок, сдерживая рвущийся наружу крик, а уже через мгновение – исчез, как будто испарился. Лишь брошенное лукошко и несколько пригоршней рассыпавшихся по траве ягод отмечали то место, где он только что стоял.
Что-то было не так. Нет, не что-то – все было не так!
Редуард Кинг понимал это чисто интуитивно, так как для логического мышления у него просто не осталось слов.
Решительно все шло не так, как должно бы, и очень странно, что Тот Который этого совсем не замечал.
– В свете всего вышесказанного, – говорил он, все больше воодушевляясь от звука собственного голоса, – совершенно очевидной становится необходимость создания обобщенного эпоса, который послужил бы связующим звеном между нашими двумя расами не только в будущем, но и в прошлом.
«Что со мной стряслось? – пытался думать Редуард. Это было нелегко: слов на мысли катастрофически не хватало. Поэтому Редуард думал преимущественно без слов, голыми образами. – Почему я все забываю?»
– Проиллюстрируем на простом примере, – продолжал Тот Который. – В легендах и мифах, доставшихся нам по наследству от древних поколений лингуампиров, неоднократно фигурировала безжизненная планета-прародительница под названием… эээ… Впрочем, не суть важно. Безжизненной она, разумеется, оставалась лишь до тех пор, пока не стала прародительницей. Так вот…
«Вот этот… как его… например, он-то все помнит! Каждое словечко… Вон как шпарит! И ведь что непонятно – когда он произносит какое-нибудь слово, я тоже его вспоминаю… кажется. Но почти сразу же – забываю снова».
– Что нам мешает взять эту милую планетку и заселить ее какими-нибудь представителями земной мифологии? К примеру, этими… ты, кажется, называл их… – лингуампир нетерпеливо поцокал языком.
– Кентаврами? – машинально предположил Редуард.
«Только разве я про них рассказывал?.. Стоп! Что я только что сказал? Кентаврами? Значит, что-то я все-таки помню? Кентаврами, кентаврами, кентаврами… Не забыть бы хоть это! Кентаврами, кентаврами…» – он готов был повторять это слово до бесконечности.
– Верно! Кентаврами, – обрадовался Тот Который. – Только…
«Кен…» – пронеслось в мозгу Редуарда в последний раз.
– Ты случайно не знаешь, как может отразиться на их метаболизме помещение на планету с серно-аммиачной атмосферой?
Редуард с выражением безысходности на лице покачал головой.
«Нет, – так, или примерно так подумал он. – Я ничего уже не знаю. Вот только что знал что-то, но стоило мне сказать об этом вслух, а потом – услышать, как то же самое произносит… Или… Или не стоило?!»
Страшная догадка внезапно посетила его. И от того, что ее было невозможно облечь в слова, она становилась еще более страшной.
Редуард по-новому взглянул на своего собеседника. Тот, как ни в чем не бывало, продолжал о чем-то увлеченно говорить, но Редуард уже не слушал его. Он рылся в памяти. Он искал слова. Ему позарез требовалось найти хотя бы парочку слов для проверки своей гипотезы. Как назло, он ничего не мог припомнить. Даже самого бесполезного. Даже самого бессмысленного. Кроме…
– Эники-беники ели вареники! – выпалил он. Это было как вдохновение.
Тот Который оборвал свою речь на полуслове.
– Эники-беники?.. – удивленно переспросил он. – Интересно, что бы это могло значить?.. Нет! Ничего не говори, – обратился он к землянину, как будто тот еще мог что-нибудь сказать. – Я догадаюсь сам! «Вареники» – это нечто такое, что надо варить. В таком случае, «ели» представляет собой производную от «есть», не в смысле существования, а в смысле поглощения пищи. Я прав?.. Следовательно, «эники-беники» должны быть…