отом они начинают присылать провинившемуся блогеру многочисленные сообщения о том, что им овладел Капитан Очевидность. Некоторые наивные люди теряют контроль, вступают в дискуссию с налетчиками и пытаются объяснить, что сверхсуществ в сети не бывает. И вот тут за них принимается Церковь цифрового общения... Есть и такая. Вместо виртуального застенка появляется перспектива попасть во вполне себе реальный. При желании они могут спокойно припаять оппоненту бытовое кощунство, со всеми вытекающими последствиями.
— О, у меня есть алиби. Я никогда не вступаю в споры с членами кого-либо коллектива. О чем вообще можно говорить с людьми, которые не сознают себя личностью? Стадное чувство хорошо в ограниченном количестве, но когда оно полностью подчиняет человека, начинаются проблемы.
— Ты прав.
— Но зачем этому богачу понадобилась моя рукопись?
— Хотят лучше узнать врага, надо полагать.
— Меня, что ли?
— Будущее, балда!
— А я-то здесь причем?
— По мнению комитетчиков, ты — полезный источник информации.
— Я!?
— Как и все прочие обитатели этой планеты.
— Но зачем им это?
— Хотят построить свою утопию.
— Звучит угрожающе.
— Согласен. Но у них ничего не получится, — уверенно сказал Уилов. — Поскольку это невозможно.
Перебежчик
В голове у молодого и довольно талантливого писателя-фантаста Федора Котова, известного в узких кругах под псевдонимом Амбрэ Никулапед, произошла революция. Его мозги совершили опасный кульбит: сальто-мортале назад прогнувшись. После третьей написанной им книги выяснилось, что особых денег или хотя бы почёта ремесло писателя не приносит. Все его тайные надежды внезапно разбились о быт. Честно говоря, он искренне рассчитывал, как это может позволить себе только настоящий фантаст, на всемирную славу, Нобелевскую премию и положенный по статусу банкет в Стокгольмской ратуше. Разочарование оказалось столь разрушительным, что Никулапед решил объявить через доступные средства массовой информации о завершении писательской карьеры.
Товарищи по ремеслу восприняли его решение с тихой грустью — еще один покинул наши ряды… Некоторые с уважением отметили похвальную смелость Никулапеда, им понравилось, что у молодого еще человека оказалось достаточно сил, чтобы честно поведать о трудностях и невзгодах писательской жизни, открыть правду, которую почему-то принято скрывать.
Не исключено, что Амбрэ Никулапед рассчитывал, что многочисленные его поклонники, соратники по ремеслу и просто читатели, лично заинтересованные в дальнейшем развитии фантастики, начнут уговаривать его переменить решение, вернуться в литературу и продолжить радовать сердца истинных ценителей новой высококачественной продукцией. Если таков был его план, то надо признать, что он с треском провалился. Народ почему-то не пожелал проникнуться трагизмом момента. К сожалению, иногда молодые люди не способны воспринимать отведенное им место в истории адекватно. Они уверены, что способны возбуждать в людях сильные чувства: неважно любовь или ненависть. А когда обнаруживается, что это не совсем так, впадают в депрессию. Никулапед не стал исключением.
Но все-таки нашелся один человек, который принял его решение близко к сердцу. И это была катастрофа.
Объявляя о своем намерении закончить литературную карьеру и предаться самопознанию, Никулапед почему-то не принял во внимание реакцию своей любимой девушки, особы исключительно решительной и целеустремленной. Это была большая ошибка. Никулапед, человек невзрачный и довольно скучный в повседневном общении, умудрился привлечь внимание Маруси, так звали подругу, во многом благодаря принадлежности к цеху писателей-фантастов. Однажды она случайно подслушала разговор знакомых девиц, среди прочего было произнесено следующее:
— Странного парня себе нашла Катя, он же обычный бухгалтер, был бы хоть писатель, как у Маруськи, вот уж кому повело!
Мнение подруг польстило. Да, хорошо, что писатель!
И вот все рухнуло.
Собственно, Амбрэ Никулапед немного приврал, когда объявил причинами своего решения мизерные гонорары и трудности, встречающиеся на пути к славе. О какой славе идет речь, когда количество читателей неуклонно снижается, а большинство из тех, кто продолжает читать, как правило, уже на следующий день не в состоянии припомнить ни фамилию автора, ни о чем была написана книга. Все дело, естественно, было в Марусе.
Это она подняла бурю!
В четверг Маруся прочитала его последнюю книгу — третью по счету. И она ей не понравилась. Так хотелось думать Амбрэ Никулапеду. На самом деле все получилось совсем не так благостно. Если бы просто не понравилась, то и разговора не было бы. Мало ли что кому не нравится, дело житейское. Но на этот раз случилось что-то совсем другое. Собственная женщина устроила ему грандиозный скандал.
— Не ожидала от тебя такой пурги.
— А в чем, собственно, дело?
— По-моему, ты забыл включить мозги. Не пробовал думать, когда садишься работать?
— А мне показалось, что получилось неплохо.
— Чушь собачья! В твоей книжке смысла не больше, чем в куриных какашках. Понял, что я сказала? Почему ты считаешь своих читателей кретинами, которые способны получать удовольствие от подобной белиберды?
Амбрэ Никулапед непроизвольно кивнул, он знал ответ на этот и еще десяток подобных вопросов.
— Претензия не ко мне, это люди хотят попроще.
— Может быть и так. Но я спрашиваю не про людей. Ты тоже хочешь попроще?
— Да. А что такого?
— Мне всегда казалось, что писатели должны…
— Ерунду говоришь. Запомни, писатели никому ничего не должны, разве что своему издателю.
— Наверное, я чего-то не понимаю. Вот ты, например, принимаешься за новую книгу. Дело ведь хорошее. Так, давай, старайся. Соберись кучкой. Напрягись.
— А что тебя не устраивает в моей работе?
— Сам не догадываешься? Иногда ты бываешь таким тупым. Печально. Неужели ты никогда раньше не слышал, что у писателя должны быть мозги, что он обязан думать?
Амбрэ Никулапед обиделся. У него было совсем другое представление о литературном труде. Он терпеть не мог интеллектуалов. Даже больше, не видел принципиальной разницы между интеллектуалами и придурками. Разве это секрет, что и те, и другие не умеют жить по-человечески — это общеизвестно и не требует доказательства. Но этого мало, интеллектуалы при этом строят из себя умников. Вот что его раздражало. К тому же, когда интеллектуалкой оказалась собственная женщина.
— Что же тебе не понравилось в моей книге?
— Мало того, что книга тупая, она еще и подлая.
— Вот как?
— Ты подтасовываешь факты. И делаешь это самым примитивным образом: подменой прямого высказывания косвенным. Если тебе надо что-то смешать с грязью. Ты не пишешь: грязь. Ты пишешь: как давно известно, это грязь. Не для кого ни секрет, что люди низших классов имеют то, что заслуживают. А твои читатели, из числа тех, что хотят попроще, читают: это грязь, люди низших классов имеют то, что заслуживают. Слабых можно и, более того, должно давить. Власть всегда права. Получается, что для тебя это единственно верное толкование будущего, его программа. Вот ты предлагаешь безжалостно выбрасывать на обочину любого человека, готового мыслить самостоятельно или просто не согласного с тем, что ты соизволил посчитать нормой. А вдруг выбросят тебя?
— Жизнь — это всегда борьба. Побеждает сильнейший. Что тут непонятного? Прежде чем вякать о своих правах, научитесь работать локтями, боритесь за свое место под солнцем, позабыв на время о выдуманных неудачниками правилах поведения. Время изменилось, отныне умный человек не стесняется пускать в ход острые коготки, а при необходимости и зубы. Слабакам это явно не под силу, вот почему их место отныне на обочине жизни. По-моему, все логично и правильно.
— Социальный дарвинизм.
— А почему бы и нет? Конечно, мне нравятся богатые люди, а от нищих меня тошнит. Я сторонник агрессивной конкуренции и признаю право элиты на абсолютную власть. Любое ограничение их действий со стороны черни считаю недопустимым.
Маруся жестко и неприятно улыбнулась. Никулапеду стало не по себе, ему было известно лучше других, что она так улыбается, когда знает, как разделаться с врагом. Он сразу понял, что разделаются сейчас с ним.
— Я вот подумала о нас с тобой. Распределение ролей в нашей паре очевидно: я — элита, ты — явный слабак. Получается, что твое место на обочине. Вот и проваливай. Занимай свое место в тринадцатом ряду.
— Почему это я слабак? — удивился Никулапед. — Нас, писателей, любой обидит. К правильной оценке места писателя в социуме следует подходить комплексно.
— Это кто у нас писатель? Ты, что ли? Напиши сначала что-нибудь стоящее, а потом уже гунди, что ты писатель. Пока твои попытки я не засчитываю.
Амбрэ Никулапед принял слова подруги очень близко к сердцу, его гордость была уязвлена. Пропустить бы этот явно несправедливый выпад мимо ушей, но не хватило здравого смысла. Приступ неконтролируемой ярости, так некстати охвативший Никулапеда, привел к неприятному решению: прощание с литературой пришлось отложить на полгода. Разделаться с опостылевшим литературным трудом без проблем не удалось. Горькая обида не позволила ему смириться с беспочвенными обвинениями. Никулапед считал себя обязанным делом доказать