танет реальностью уже через пятнадцать-двадцать лет. Понимаешь ли, Комлев, в последнее время чрезвычайно востребована тема человека, созданного для счастья, как птица для полета. Людям почему-то нравится читать о том, что совсем скоро наступит светлое будущее, и они заживут в свое удовольствие, ни в чем себе не отказывая.
У Комлева на этот счет было свое мнение.
— Чушь. Будущее ни с кем не вступает в переговоры и не дает обещаний и гарантий. Попытки задобрить его, приукрасив собственные ожидания, глупы и безнадежны. Некоторые умники пробовали будущее «построить», но попытки их с треском провалились. Дело в том, Фраков, что будущее нельзя предсказать или придумать. Ждать от него можно только новых испытаний и проблем. О нем страшно думать, будущее кажется непредсказуемым и беспощадным призраком. Призраком, который всегда рядом с нами. Мимо него не проскочишь.
— Нет, так дело не пойдет, выброси черные мысли из головы. Писателю вредно быть пессимистом. И побольше цинизма. Неужели так трудно предсказать что-нибудь хорошее? Ты же ничем не рискуешь, предположим, через двадцать лет твое предсказание не сбудется, и что? Разве кто-нибудь об этом вспомнит? Совсем другое дело, если ты угадаешь. Немедленно станешь героем! Мы не будем ждать двадцать лет, предсказания хорошо продаются уже сейчас. Этим и следует заняться. За работу, мой друг!
— Ерунда. Наша способность предсказывать будущее сильно преувеличена. Мы пытаемся льстить себе, когда утверждаем обратное. Если люди поверят в то, что можно предсказать будущее, у них рано или поздно возникнет желание изменить его по собственному хотению. А это очень опасное заблуждение.
— Люди придумывают себе будущее. Так было всегда, так будет и дальше. Им нельзя запретить мечтать.
— Чушь. Все мечты при проверке оказываются либо утопиями, либо антиутопиями. А ты лучше других знаешь, что это всего лишь пустые надежды и страхи мечтающего. Никому не дано знать, как изменятся его собственные представления о мире хотя бы через десять лет. А раз уж мы не в состоянии предсказывать будущее, тем более, нам не дано изменять его.
— А как быть с прогрессом, не станешь же ты отрицать существование прогресса?
— Люди склонны к комфорту, чтобы достичь его, они используют технические новинки. Вот и весь прогресс.
— Как-то это оскорбительно звучит.
— Не придумывайте.
— Значит ли это, что человек бессилен перед будущим?
— Есть люди, которые хотят контролировать или, что еще глупее, победить будущее, вот они — бессильны. Остальные живут ради будущего. Они его часть, даже если не понимают этого.
Разговоры о будущем и прежде выводили Комлева из себя. Но на этот раз время для обсуждения ненавистной темы было выбрано особенно неудачно. Комлев пытался устроить своего сына Гарика в Университет, при желании его усилия вполне можно было расценить, как попытку воздействовать на будущее. Он пытался сделать вид, что это не так. Но не очень успешно, свое поведение он считал отвратительным.
Ничего особого, впрочем, не предполагалось. Чем-то подобным занимаются едва ли не все отцы на свете, когда их дети заканчивают средние школы. Давно не секрет, что дать детям приличное образование с некоторых пор стало тяжелой проблемой. Комлев вынужден был поступать так, как поступают все, он принялся старательно и упорно отыскивать возможности пристроить сына в престижный Университет: для чего перезнакомился чуть ли не со всеми членами приемной комиссии, водил их в кабаки, не побрезговал дать взятку, торжественно обещал, со своей стороны, посодействовать в решении нужных вопросов, если таковые вдруг обнаружатся. Уломал и с гордостью сообщил об этом сыну, но тот пришел в ярость:
— Ну спасибо, папа, удружил. Вечно ты всякой ерундой занимаешься, хочешь, чтобы надо мной друзья смеялись, хочешь, чтобы я всю жизнь работал за мизерную плату на богатых людей? Хочешь, чтобы твой сын стал ботаником? Хочешь, чтобы я до старости лет изображал из себя гения, занятого скучными и никому не интересными вечными вопросами? По-твоему, я должен стать нищим придурком, лишенным друзей и радости жизни?
— Получается, что так.
— Какой же ты осел, папа! Я даже не ожидал!
— Но послушай, как же ты собираешься устраиваться в жизни без денег, образования и дела, которым бы ты хотел заняться?
— Вот об этом тебе и следует подумать. Достань денег, напряги знакомых, введи меня в круг избранных. Видишь, я не прошу слишком многого. И не надо мне ля-ля-ля про Университет. Уши сохнут, крысы дохнут.
Презрительно сплюнув, сын отправился в ночной клуб.
Комлев хотел возразить сыну. Но почему-то не находил нужных слов. Будущее в очередной раз круто изменило казавшиеся такими незыблемыми устои жизни. На миг ему показалось, что Гарик прав. Но только на миг. Комлев лучше других понимал, что у каждого будет свое будущее. У Гарика — свое, а у него — свое. Тут уж ничего не поделаешь. Их стремления не совпадают, и что такого? Разве он собирается заставлять сына жить по своим законам? Нет, конечно. Будущее, наступления которого желает Гарик, ему не нравится. Но это не означает, что оно плохое или увечное. Чужое, с этим не поспоришь. Но будущее всегда чужое. Наверное, больше подходящее для сына и совсем не похожее на то, которое бы предпочел для себя Комлев.
Но до чего же гадко станет лично ему, Комлеву, если будущее Гарика однажды окажется реализованным. Ему стало очень страшно. Оказывается все то, что до сих пор составляло смысл его жизни: любовь к мудрости, вера в торжество раскрепощенного разума, приоритет логики, глубокое понимание диалектики, — все это оказалось ненужным подрастающему поколению. Комлев упустил момент, когда на смену начитанным мальчикам из интеллигентных семей пришли самодовольные, тупые, наглые, самовлюбленные кретины. До поры до времени Комлеву удавалось сдерживать свои эмоции, он заставлял себя относиться к неожиданным оппонентам, как к детям малым. Детишки расшалились, их бы в угол поставить или сладкого лишить, но это ведь так непедагогично, вот и приходится объяснять им такие очевидные, на первый взгляд, вещи. По возможности ровным голосом, исключив любую эмоциональную оценку. Комлев надеялся, что со временем детишки повзрослеют и поумнеют. Но они выросли, так и не узнав, что Земля вращается вокруг Солнца. Они были уверены, что Луна — искусственный объект, они самозабвенно пытались доказать, что дважды два не равно четырем.
И терпение его лопнуло. Комлев внезапно понял, что бороться нужно не с будущим, а с реальностью. Дело зашло слишком далеко. Только грубая и отвратительная провокация могла вернуть людям разум и самоуважение. Он приобрел мелкокалиберную винтовку и принялся периодически, раз в три дня, обстреливать проезжающие мимо его дома автобусы. Может быть, это поможет людям понять, что причина предшествует следствию. И если пулька попала в автобус, значит, кто-то чуть раньше нажал на курок. Есть ли другой способ заставить их поверить в человеческий разум? Он убедил себя в том, что словами людям больше не поможешь, с некоторых пор они понимают только яркие, жесткие, обескураживающие действия.
Стрельба по автобусам быстро наскучила Комлеву. Ему хотелось отыскать другой способ наносить максимальный ущерб пустоголовому населению, будто бы специально собравшемуся в городе, чтобы заставлять его страдать. Нужно было придумать более жестокий способ заставить их думать. И Комлев решил стать депутатом. В этом был тонкий расчет, он смог бы без особого труда расширить аудиторию, его бы услышали люди, потерявшие навык чтения. Он рассчитывал, что еще они не утратили чувство самосохранения. Пришлось задуматься над основными тезисами разрушительной для общества предвыборной программы. Как тайный сторонник теории Мальтуса, Комлев решил, что разумнее всего было бы поработать с продолжительностью жизни пенсионеров. А что, это было очень полезное с точки зрения экономики начинание. Даже совсем небольшое сокращение максимального срока дожития населения обещало принести громадную выгоду. Заинтересованные люди просто обязаны были обратить внимание на подобные действия. Самосохранение должно было сработать.
Ученые давно уже определили три основные причины преждевременной смерти граждан. Алкоголизм, курение и неправильное питание. Как легко, оказывается, достичь нужной цели, снабдив пенсионеров товарами, которые не только приносили бы им радость, но и снижали время дожития. Дешевые сигареты для малообеспеченных слоев населения, доступный алкоголь в магазинах шаговой доступности, продажа по сниженным ценам продуктов с просроченным сроком хранения. Были у Комлева и другие задумки. Можно было, например, поэкспериментировать с фальсифицированными лекарствами. Он с энтузиазмом стал разрабатывать свои новаторские предложения, свято поверив в то, что этого будет достаточно, чтобы заставить людей опять включить свои мозги.
Но и депутатство не гарантировало решения главной задачи, которую Комлев поставил перед собой. Он мечтал отучить людей сопротивляться распространению знаний. Он хотел насильственно просветить их.
Люди не любят читать книги — это так. Но почему бы не использовать их недостаток с пользой для дела? Никто не знает, какую книгу можно считать первой в истории человечества, а последнюю, не исключено, может увидеть уже следующее поколение.
И Комлева обуяло страстное, непреодолимое желание написать Окончательную книгу. Такую, после прочтения которой человечество сумело бы безболезненно пережить кончину литературы. Это была хорошая идея — не хотите читать, не надо, но уж последнюю книгу, будьте добры осильте.