— Сгинь луна, — прошептал я, уставившись на кровавое месиво.
Эта стрелковая ячейка превратилась в лунку от взрыва снаряда. Был тут один обороняющийся или несколько, по кускам не было понятно, но почему-то именно эти останки приглянулись затаившемуся снежку, слизывающему их со стенок.
Тварь не стала ни рычать, ни как-то запугивать меня, а сразу развернулась, собираясь прыгнуть…
— К бою! — заорал я и вжал спуск.
Белая пуля ушла чуть ниже, и метнувшемуся на меня волчаре оторвало заднюю лапу. Лишившись опорной конечности, тварь не смогла нормально оттолкнуться, и потому просто свалилась в траншее прямо передо мною.
— Сгинь моя… — вырвалось у меня.
Моё счастье, что я не замер, как истукан.
Это только в книгах герой храбро кидается на противника врукопашную. Я же хотел жить, а потому нырнул обратно в изгиб траншеи, на ходу отдергивая затвор и досылая новый патрон.
Смрад смерти подгонял похлеще приказов Контуженного, и я во весь дух припустил в сторону товарищей, совсем не глядя под ноги и до побеления пальцев сжимая карабин.
Как назло, налипшая на сапоги кровавая грязь не позволяла высоко поднимать ноги. Неудивительно, что метров через десять я кувыркнулся, споткнувшись об лежащее в траншее тело.
— Аг-х, твою ж луну! — я распластался в грязи и тут же развернулся.
Тварь неотвратимо хромала ко мне. И пусть на трех лапах она была куда менее маневренной, но выглядела она все такой же опасной.
— Хрен тебе, вертунский выродок!
Уперевшись прикладом в плечо, я вскинул карабин в направлении зверя и потянул спуск. Выстрел хлопнул глухо из-за набившейся в ствол грязи, но оружие сработало безотказно.
Пуля, оставляя белесый след дымки, вонзилась прямо в район ключицы снежка, от чего того резко дернуло назад.
— Егор! — раздался окрик Макса, который уже бежал мне на помощь.
И сразу после крика последовал выстрел, от которого порождение Вертуна вновь дернуло. Добил его уже подоспевший Женя Михайлов.
— Вот те и вторая линия обороны, — зло прорычал снайпер, резко отдергивая затвор и вкладывая в движения всю накопившуюся ненависть, — Центров, ты там как?
— Жить буду, — вяло усмехнулся я.
Тяжко вздохнув, я откинулся на спину, разглядывая заволоченное дымом небо. На хрен все эти Луны и Пробоину… С их Вертунами и тварями. Чтоб их… кхм… Пробоина сожрала!
— Макс, — просипел я, — Там чуть дальше ящик с патронами… Подхвати пожалуйста, а то я прям чувствую, как ноги немеют.
— Центр, просто признай, что обосрался, — буркнул Сапронов, проходя мимо меня.
Но он все-таки оглянулся, с заметным волнением посмотрев на мои ноги. Словно проверял, цел ли я, и не успели ли меня погрызть…
— Обосраться не позорно, позорно не выполнить задачу, — ловко парировал я и начал аккуратно подниматься.
Ещё ватные от страха ноги едва слушались, но держали. Адреналин отпускал, и тело пробрала дрожь. Все-таки, не каждый день удается вот так со смертью разминуться.
На позицию мы вернулись втроем. Макс тащил ящик, а Михайлов держал меня под руку, как старенького дедушку. Как назло, в окопе приходилось переступать через погрызенные части тела недавних защитников, и они маячили передо мной, как живой при… да твою ж луну!.. как охренительно мёртвый пример того, что могло со мной произойти.
Уже на месте снайпер, как ни в чём не бывало, вернулся к наблюдению за обстановкой. Мы же с пулеметчиком решили, что занятые руки гораздо лучше отвлекают от хреновых мыслей, и принялись набивать пустые ленты…
За чем нас и застал вернувшийся от Вертуна сержант.
Грозный выглядел уставшим. Его форма, вся испачканная в грязи, крови и в белесой росе, совсем не соответствовала его статусу сержанта, а уж тем более лунного Утреннего Мага огня. Перед нам стоял скорее простой пехотинец, чудом выползший из мясорубки.
— О, а я смотрю, вам тоже чутка досталось? — усмехнулся он, оглядывая мою перемазанную в грязи рожу, — Это хорошо… Хорошо, что живы.
Я попытался натянуть на свою физиономию подобие улыбки, но получилось не особо. Макс так вообще просто застыл в ожидании приказа.
Контуженный поднял руку, заглядывая куда-то вверх через край окопа, потом махнул нам:
— Закругляемся. Сбором трофеев и тел займутся уже Стрелецкие, а мы свою задачу выполнили, — он в последний раз окинул взглядом дым над низиной, потом вдруг вытащил из-за пазухи портсигар и вытянул сигарету.
Мы с Максом покосились друг на друга. Признаться, я ни разу не видел, чтобы Грозный курил… А он и сейчас не закурил, лишь покручивал в пальцах сигарету, прикрикивая:
— Давайте, пока я отвернулся и не вижу, как вы тырите луниты. Собирайтесь, что-то не хочется мне с трофейщиками связываться, особенно с родовыми. Это точно заставят карманы выворачивать… Все, нахватали? Оружие в походное положение и за мной. Бегом!
Так и не закуренная сигарета вернулась в портсигар и за пазуху, а мы с остальными, успев нагрести с обломков тел снежков ценные камни, рванули за вахмистром.
Про луниты это он, конечно, хватил… Лунит найти — огромное везение, это потом можно неделю из борделя не вылезать, да ещё и с выпивкой. В основном из снежков валится более дешевый и массовый эфирус, да и то не из всех.
Этот же эфирус в гораздо больших количествах выпадает из самого Вертуна, но чтобы его собирать, это надо вылезать из окопа и таскаться по полю. А там уже родовые трофейщики издалека всё видят, и тогда уж точно «выворачивай карманы»!
На втором рубеже окопов уже стояли грузовики, в которые запрыгивали выжившие и грузили раненых.
И вот здесь на меня снова накатил ужас от того, какие у нас были потери. Человеческий мозг так устроен, что отгораживается от кровавой реальности, как может, но иногда эта реальность пробивается совсем неожиданно.
Вот и я, застыв на мгновение, стоял и смотрел на четыре небольших грузовика, забиравших нас. Четыре! Это едва ли пара взводов, да и тех в неполном составе.
А сюда нас везли на десятках машин…
Глава 15Списанные
'Окопы со смертью штурмует пехота,
Нередко своей же, такая работа.
И тварей вертячьих ведёт со мной счёт
Крупнокалиберный пулемет!'
[Строевая песня расчета ротного пулемета]
Четвертый день Белой Луны. 22:00.
Казарма разведроты.
— Под сапогом тяжёлой пехоты хрустят и враги, и песок одной нотой…– тихо напевал уже седой мужчина, выглядящий лет на сорок.
Множество морщин, уставший взгляд куда-то в сторону, и спокойное, скорее даже наплевательское поведение. Пока все еще отходили от боя, тихо перешептываясь и обсуждая пережитую мясорубку, он был одним из немногих, кто просто ждал, что дальше прикажет командование.
Все остатки от целой батальонной группы уместились в комнате досуга нашей роты. Здесь были и артиллеристы, и медики из санитарного взвода, и сборная солянка из трех рот, которые тоже блокировали зону прорыва. Чуть в стороне сидели ребята в черных комбезах. Как мне пояснил Сапрон, это были водители и мехводы из моторизированного взвода.
Наш корпус теперь все больше походил на мини-бригаду…
Тут тебе и небольшой полевой штаб, и комендантское отделение. Говорят, даже разведрота… Целая танковая рота точно, а ещё мото-стрелки, минометчики, связисты, санитары, саперы, снайперы и, кажется, рота обеспечения. Я слегка потерялся во всём этом великолепии, когда Михайлов как раз пояснял мне, что артиллеристов должно было быть не меньше роты, но большая часть артиллерии уже в экспедиции.
Единственное, что я понял — с личным составом получалась полная мешанина. И особенно сейчас, когда командиры с ужасом посчитали выживших и поняли, что потери составляют чуть больше, чем до хрена.
На данный момент все, кто остался, ожидали, что же решат на совещании корпуса. Туда убыли все офицеры, включая и нашего сержанта, Контуженного — все-таки он один из старожилов, и тоже имел право голоса на совете. Тем более, потери имелись даже среди командования, поэтому на счету был чуть ли не каждый командир отделения.
Ждать пришлось долго, так что потихоньку я пригляделся к старикам в наших рядах.
— В ноздри забилась труха городов, чихнём — и тебя очень скоро сметет, — продолжал напевать седой мужчина, как-то по-особенному покручивая карандаш между пальцев.
Я обратил внимание на эти движения, и вдруг понял, что они очень напоминают то, чем я занимался с пулемётом всего несколько часов назад. Кажется, это разминка для кисти, чтобы не потянуть в бою сустав.
Оставив Сапрона с Михайловым обсуждать по новому кругу прошедший бой, я пересел к заинтересовавшему меня старику.
— Уважаемый, разрешите?
— М?
— Позвольте узнать, вы тоже пулеметчик?
Он посмотрел на меня с лёгким пренебрежением, словно примеряясь к назойливому комару, присосавшемуся к плечу — прихлопнуть или сбить щелчком?
Однако, заметив неподдельный интерес в моих глазах, да ещё и знак гвардии на груди, он все-таки спокойно выдохнул.
— Третий номер расчета ротного крупнокалиберного пулемета, — буднично отчеканил старик, перестав крутить карандаш, — Раскол звать. А тебя как, малыш?
— Егор Центров, — сразу же представился я и, глянув на сержантские лычки на плечах мужчины, хотел добавить, — Господин сержант Ра…
Но тот скривился, усмехнувшись:
— Просто, Раскол, малец! Уставщину эту оставь для офицеров и молодых, — он чуть поерзал, устраиваясь поудобнее. Будто почуял, что нашел благодарные уши, — Старость, она это, любит просто уважение и понимание… А то в бою пока обратишься по уставу, уже помрешь.
— Понял… кхм… Раскол.
— Вот, уже нормально. С субординацией попроще будь. Ты же из разведроты?
Я кивнул, с трудом пытаясь не вспоминать, что ещё вчера нас было намного, намного больше.
— Молодое пополнение, как понимаю. Ну, тогда мотай на свой детский, беленький усик, — он покрутил карандашом свои несуществующие усы, потом стал помахивать им, как указкой, — В разведке с пулеметом и оптикой могут ходить даже полковники…