Канна с мрачным видом повернулась к Мейзану:
– Это привело бы их прямо к нашему убежищу.
Она прибегла к единственному варианту, чтобы солдаты Калдрава не обнаружили их товарищей. Однако это отрезало им все пути к отступлению, и они остались беззащитны в Марфаране.
От этого ядовитого дождя кожу Мейзана жгло, словно его кусал рой разъяренных ос. И сквозь непрерывный стук дождя они услышали звук шагов.
Мейзан и Канна бросились бежать, но не успели. Их окружили солдаты Калдрава: более двух десятков упырей, облаченных в темные доспехи, на нагрудных пластинах которых красовались белые круги. По красным шрамам, изуродовавшим лица воинов, было ясно, что все они из клана Чирен. Мейзан отметил про себя молодого дрожащего парня с широко раскрытыми глазами.
– Червяки Канджаллена! – прорычал один из солдат, разглядывая кожаные жилеты Мейзана и Канны, которые были расписаны сдвоенными синими полосами.
Мейзан вытащил меч правой рукой, а левой провел пальцем по кейзе. Его хитроны дрожали от возбуждения. За последние несколько лун он устал от всей этой беготни и пряток. С момента его последней битвы прошло много времени.
– Всегда мечтал сразиться с кучей неудачников, – сказал Мейзан Канне, крутя в руке меч.
– Будь осторожен, – предупредила она, встав спиной к спине юноши. – Если со мной что-нибудь случится, вождем будешь ты. Не дай нашему клану погибнуть.
– Едва ли нас можно назвать кланом.
– Шесть человек – это все равно клан. – Канна обнажила свой меч со скрежетом, знаменующим надвигающееся кровопролитие. – Уничтожим врагов.
Следующие несколько мгновений прошли в вихре металла, крови и хитронов. Канна образовала в земле провал, куда упали несколько солдат, а затем и еще один. Мейзан отпрыгнул назад, чтобы не быть погребенным вместе с противником.
И все же он понял, что Канна устала больше, чем может показаться. Ветви деревьев устремились вниз, пронзив нескольких солдат и заставив Мейзана отскочить подальше. Если вождь хотела использовать атаки дальнего действия, это вполне его устраивало. Юноша предпочитал сражаться в одиночку. Он не мог позволить себе беспокоиться о Канне, когда на него надвигалось около дюжины солдат.
Мейзан увернулся от топора и воткнул меч в щель между доспехами одного из солдат, а затем вонзил его в бедро второму. Он почувствовал хитроны Мэлина, жаждущие хаоса, желающие битвы. Юноша собрал ядовитую дождевую воду, превратив ее в сюрикены при помощи своих хитронов, а затем запустил в глаза очередного противника. Тот с криком схватился за лицо, и Мейзан снова направил потоки ченнелинга, использовав статическое электричество из воздуха. Молния вырвалась из его ладони и обвилась вокруг горла еще одного солдата. Тот дернулся, а затем рухнул. Дубинка с шипами, которую он собирался опустить на голову Мейзана, упала на землю.
«Легче легкого. Гораздо проще, чем исцелять Таэзура».
Хитроны Мэлина хлынули в него, как река, освежающая и пьянящая одновременно, заставляя его собственные хитроны трепетать от безудержной радости. Его разум затуманился, как будто он выпил слишком много стопок того поганого рома, который так любили его товарищи.
Но даже в этом тумане вселенная отвечала на все его прихоти. Мейзан одну за другой метал молнии, используя капли дождя, чтобы придавать им нужное направление.
Напоследок, прежде чем убрать меч в ножны, Мейзан нанес удар по шее калдравского солдата. Ему не нужна была сталь. Он хотел использовать лишь руки, хотел чувствовать под кожей потоки хитронов.
Очередной солдат с криком упал на колени, а его кровь потекла к ногам Мейзана. Следующий скорчился от боли, когда его плоть пронзил электрический заряд.
Мейзан не ожидал такого исхода. Эти солдаты не были подготовленными бойцами или опытными ченнелерами. Во время вербовки Калдрав явно стал отдавать предпочтение количеству, а не качеству.
Маленькая фигура бросилась на него, отчаянно размахивая ржавым топором. В прорези шлема Мейзан разглядел полные ужаса глаза мальчика, которого приметил в самом начале. Он тоже был изувечен ритуальными шрамами своего клана.
Мейзан вспомнил себя пару лет назад, испуганного и одинокого, после того как вражеский клан напал на него из засады за пределами деревни. Товарищи спасли его и уничтожили нападавших.
Но этот мальчик не принадлежал к Канджаллену. Мейзан уклонился от топора и нанес стремительный удар ногой по шее нападавшего, сбив его с ног. Времени на милосердие не было, как и на жалость.
Оставалось всего два солдата. Трусы, которые держались в стороне и ждали, пока остальные измотают его. Мейзан снова погрузился в неистовую бурю своих хитронов. Он бросился на врагов с диким оскалом. Как и все мэлини, они не могли умереть, но страдали до тех пор, пока не превращались в бесформенную кучу, а их раздробленные кости и трепещущая плоть не были втоптаны в грязь.
Бой закончился почти так же быстро, как и начался. Мейзан окинул взглядом место боя: его хитроны еще жаждали крови. Канны и напавших на нее солдат не было видно, но она оставила за собой след разрушений, по которому можно было ее отследить.
Мейзан развязал путы, и хитроны Мэлина сползли с него, словно слой мертвой кожи. Он моргнул и еще раз окинул взглядом тела. Двое оказались изуродованы до неузнаваемости.
Они не умрут, ведь их тела невосприимчивы к смерти, однако им потребуется очень много времени, чтобы восстановиться. Вместо мгновенной смерти они будут мучиться в агонии десятилетиями, если только один из этих мягкосердечных балансиров не найдет их и не исцелит.
«Это все сделал я. – Чувство вины скрутило Мейзана, когда он смотрел на тела. – Но как?»
Он помнил только, как ударил мальчика ногой и вырубил его, но остальная часть боя расплывалась в памяти.
Он мог просто вырубить остальных солдат на несколько часов, но он сделал больше, чем следовало. Намного больше. Прилив адреналина и покалывание хитронов говорили Мейзану о том, что он получал от этого удовольствие.
Может, теперь проклятые неудачники научатся не нападать на тех, кто носит символ Канджаллена.
«Что сделано, то сделано. Не то чтобы я мог исцелить их или попытаться что-то изменить».
Отбросив угрызения совести, Мейзан отправился через лес в поисках своего вождя.
Глава 4Верховный жрец
На третий день заключения Айна все-таки решила посетить святилище. Она была не очень религиозной. Чаще проклинала богов, чем молилась им. Но в то утро появилась группа паломников из Тахамура с подношениями для богов в виде кокосовой помадки, посыпанной кусочками фисташек, и этих восхитительных желтых молочных шариков с шафраном и сахаром.
В Мэлине не делали таких сладостей. Айна неделями обходилась без нормальной еды, питаясь объедками или голодая до тех пор, пока желудок не начинал кровоточить. Аро хорошо кормил ее во время заключения, однако решил оставить без тахамурийских сладостей, настаивая на том, что сначала их должны отведать боги. Как будто кучка вонючих статуй чем-то может наслаждаться…
Айна вошла в святилище, и ее сразу же обдало ароматами свежих астр и глицинии. Само помещение представляло собой квадратную комнату из белого известняка, в каждом углу которой стояла статуя одного из четырех сейтериусов – планетарных зверей, которым поклонялись во всех королевствах. Сейтериусы были богами и богинями и, по преданию, использовали силы своих хитронов, чтобы создать вселенную. А в центре комнаты, священнее любой статуи, возвышалась пирамида из бело-желтых сладостей.
У Айны буквально слюнки текли, пока она разглядывала угощения и обдумывала свой следующий шаг. Она не могла просто забежать и схватить их. Полдюжины священников кругами ходили по залу, напевая в унисон и осыпая статуи сухим рисом и лепестками астр.
Она подумывала о том, чтобы пронести молочный шарик по воздуху прямо себе в рот. Но жрецы тоже умели использовать ченнелинг, а Айна всегда проигрывала, когда дело доходило до поединков. Единственным выходом было дождаться, пока священники закончат свои обряды, и сразу после этого забрать сладости.
Один из священнослужителей бросил на нее подозрительный взгляд. Айна подбежала к ближайшей статуе, сжала руки и отвесила небрежный поклон.
Статуя изображала Шерку-газару, великую травяную волчицу Майаны, восседающую на изумрудном столбе, отделанном нефритом. Вспомнив королевскую гвардию Кирноси и этого проклятого Аранеля, Айна показала сцепленными пальцами грубый жест и повернулась направо. Аметистовая колонна поддерживала величественную статую Соркена-мегарии, крылатого дельфина Парамоса. Айна перевела взгляд на другой конец комнаты, где стояли два божества нижних царств.
В отличие от своих верхних собратьев, статуи этих двух сейтериусов были демоническими, их лики казались такими же злобными, как и царства под их владениями. Напротив Шерки на сапфировой колонне возвышался нагамор Азяка – змея Мэлина. Сотни мелких нагаморов, населяющих нижнее царство, предположительно были ее отпрысками.
Айна повернулась к четвертой статуе – вандрагору Андракену – громадному таракану, который, по преданию, правил Наракхом. Наракх был низшим, самым подлым и самым мерзким из всех царств, предназначенным для тех, чьи души столь же чудовищны. Мать Айны рассказывала ей истории о тех немногих мэлини, которые спускались в Наракх, проходя через торану после совершения особо тяжких преступлений. Насколько было известно, ни одному из них не удалось вернуться.
Высеченный из черного мрамора вандрагор представлял собой ужасающий образ: масса торчащих ног и выпирающих глазных яблок, каждый глаз обрамлен острыми как бритва зубами. Айна перевела взгляд с гротескной фигуры Андракена на потолок, где в белом камне были высечены строчки из писания:
По воле Существа, создавшего этот мир,
он был разделен на четыре части:
две – для душ, жаждущих крови, грешащих, вредящих
и ненавидящих;
две – для тех, кто оказался верным и добрым,