— А что он не так сделал? — осторожно уточнил боевик.
С одной стороны Корфу хотелось сразу же заступиться за друга. А с другой Лили — девушка необычная, и Ян вполне мог ее чем-нибудь серьезно (пусть и не нарочно) задеть.
— Я не прошу на себя тратиться, но уж если решил подарить цветок, то притаскивать одну розочку, испачканную непонятно в чем, это просто неуважение какое-то, мол, на — и не говори потом, что ничего не дарил.
Алекс и Тоха, давно миновавшие конфетно-букетный период, недоуменно переглянулись, Одра, подняв лицо от столешницы, посмотрела на девушку крайне скептично. После случая в хроно-институте Блеир вообще было сложно общаться с Крипс, а теперь она и вовсе не знала, как на подобное заявление реагировать. Готхольд переглянулся с Одрой и поджал губы. Из всей группы только Теодор аккуратно уточнил:
— Лили, ты же сама, как и Ян, прилетела с другой планеты, живешь на окраине у тети и понимаешь, что значит быть стесненной в средствах…
Девушка, перестав водить пальцем по экрану планшета, вскинулась. Из-под низкой челки на Тео яростью сверкнули густо подведенные раскосые глаза.
— Отлично, Кестер! Ты замечательно напомнил всем, что я — нищеброд, выползший из какой-то дыры, и должна радоваться любой подачке!
Алекс закашлялся.
Одра, снова уткнувшись носом в столешницу, глухо застонала.
Теодор не сдался.
— Я имел в виду несколько иное. Тебе должна быть знакома ситуация, когда хочется сделать человеку приятно, но средств на это не хватает.
— А тебе-то откуда об этом знать, золотой мальчик? — прошипела Лили и, схватив планшет и бросив его в сумку к учебникам, поспешила из кафе, хлопнув дверью.
Настроение провалилось куда-то в подвал.
— Эм, — Энтони наклонила голову, проводив за окном удаляющуюся фигурку целительницы, — кажется, я чего-то не понимаю.
— Просто у кого-то вместо желудочного сока зависть выделяется, забей, — покачал головой Алекс. Он выглядел сердитым, что с обычно позитивным Рутом случалось редко.
— Может, у нее… ну-у, — замялся Готхольд, — “эти” дни?
— Ага, — скривила губы Блеир, — тогда я через неделю прибью парочку неудачников, и суд меня оправдает.
Остальные обменялись улыбками. Одра — может.
— Ты и так нас едва не убила, — напомнил боевик, чуть-чуть разрядив обстановку.
Точку в общем возмущении поставил Тео, увидев, что им, наконец, несут заказ.
— Возможно, у Лили какие-то проблемы, о которых она не хочет говорить. Давайте подождем.
Остальные кивнули, соглашаясь, что они знакомы чуть больше десятка дней, и Лили не обязана делиться всем сокровенным. Как показала практика, обижалась целительница по любым мелочам мгновенно, но еще быстрее остывала и делала вид, что все в порядке. С этим просто нужно было как-то свыкнуться.
Тем более, что тушеная с картошечкой, травами и специями зайчатина интересовала всех куда больше, чем проблемы Лили. В очередной раз хлопнула входная дверь, и к ним за столик подсел Ян, тут же нацелившись на невостребованную порцию.
— А как же мировая культура? — улыбнулась Энтони.
— Идет. Айвен потом даст переписать. Там сегодня какие-то сказки рассказывают еще про времена язычества. В небесах полыхали зарницы и прочие спецэффекты, когда боги сражались, и на землю реками лилась кровь. Кстати, препод сказал, что по легендам у богов кровь белого цвета…
Готхольд, перебив Яна, хохотнул.
— А препод уверен, что боги именно сражались?
Руты одновременно скривились: юмор ниже пояса они не любили. Теодор нахмурился, только Одра поддержала Корфа кривой улыбкой.
Ян, наградив друга осуждающим взглядом, вернулся к теме:
— Про такое кто-нибудь слышал?
Блеир кивнула.
— Я в детстве что-то читала, кажется, в сборнике сказок. Но не уверена.
Кестер только вздохнул и скорбно поджал губы.
— Вообще-то это доказанный факт. В архивах столичного музея хранятся образцы.
— Фу, какая гадость! — Ян изобразил лицом степень своего отвращения.
— Ладно вам, — отмахнулся Алекс. — Все эти ископаемые давно мертвы. И инквизиция не зря пристально следит, чтобы никаких культов не возникло. Старые боги были монстрами, при них мы бы не смогли так развиться. Хорошо, что Всеединый их уничтожил. Я хоть не шибко праведен, но Всеединому благодарен. Тео, поддержи!
Теодор пожал плечами.
— Не смогли бы, — тихо согласился он; тень недовольно всколыхнулась.
Ян отмахнулся.
— Хватит, пожалуйста, я только-только сбежал с этого бреда. И вообще-то надеялся с Лили поговорить.
Парень оценил вытянувшиеся лица ребят и убитым тоном уточнил:
— Все совсем плохо?
Алекс фыркнул.
— Мог бы хоть протереть розочку перед тем, как дарить.
— Ага… знаешь, как темно было? Я хвать с клумбы цветок, о шипы оцарапался, еще какие-то припозднившиеся прохожие меня заметили и шум подняли, а стоило завернуть с добычей за угол, так там уже Лили поджидала! Толком рассмотреть не успел, что сорвал, когда в меня кинули этой злосчастной розой и, развернувшись, ушли.
— “Р” — р-рромантика… — старательно добавив в голос фальшивой томности, протянула Энтони. — Дорогой, давно ли ты ради меня обрывал городские клумбы?
— Последний букет ты оценила едва ли лучше, чем Крипс, — фыркнул парень.
Энтони нахмурилась, пытаясь припомнить, что там был за букет.
— Это тот, который оказался траурным венком, что ли?
— Извиняйте, другие цветы на кладбище найти было сложно. Тебе же обязательно надо было потянуть меня на свидание за материалом для реферата.
— Да-аа, — рассмеялась Одра, — ребят, вы даете. Совместное написание рефератов на кладбище — залог крепких отношений. Ян, возьми на заметку.
Боевик только криво усмехнулся.
— До истории магии осталось двадцать минут, — строго напомнил Теодор, видя, что друзья за временем даже не пытаются следить, — рассчитываемся и в главный корпус.
— Кестер, — возвела взгляд к потолку Блеир, — знакомо ли тебе такое замечательное слово “прогул”?
— Знакомо, — легко согласился Тео, но не успела Одра обрадоваться, как демонолог уточнил: — Оно означает дополнительный вопрос на зачете и то, что разбираться с заданием по Рейвелю ты будешь без меня.
— Садист, — резюмировала девушка и приложила карточку к считывателю.
На первых лекциях профессор Щедкинс скупо осветил темную эпоху, когда единый народ жил на одной небольшой планете и считал, что звезды прибиты к небесному своду гвоздями. В те смутные и кровавые века (точное число которых историки затруднялись конкретизировать) не то, что общей системы волшебства не было, даже письменность находилась в зачаточном состоянии. И каждый, кто был наделен даром, колдовал, как мог. Друг друга маги терпеть не могли, подозревая в намерении украсть заклинания и заговоры собственного сочинения. Учеников волшебники набирали по деревням из никому ненужных сирот. Таких можно было не только обучать, но использовать в качестве покорных слуг или же вовсе — материала для экспериментов. Те, кто учителей найти не мог, за несколько лет выжигали себя изнутри, не умея воспользоваться даром. А заодно разрушали все, что попадалось на пути.
Но сведений о тех временах почти не имелось. Все, что было известно на данный момент, добиралось до потомков через эпохи по средствам устного народного творчества. А потому, напомнив первокурсникам, как плохо всем жилось без единой системы образования, профессор Щедкинс, перешел к личности Эдрика Рейвеля, который, казалось, принял твердое решение преследовать специалитет на всех предметах.
Увидев записанную на доске тему, Одра завыла на одной ноте и едва не подожгла взглядом кафедру, где как раз располагался тощий белобрысый профессор.
“Рейвель-Томэл” переводилось с южного наречия, как обидная дразнилка “грязная-хромоножка”, которая пристала к безродному попрошайке Эдрику еще в детстве. Живший около пяти тысячелетий назад тощий мальчик, которого искалечили деревенские парни, в те дни мечтал только о еде и крыше над головой. И уж точно не думал, что спустя несколько лет, когда в нем (слишком рано для ребенка) проснется магия, от деревни останутся обгорелые остовы домов.
Говорил профессор ровным тихим голосом, который и первый ряд с трудом слышал. Впрочем, уже на первой лекции по истории магии первокурсники поняли, что Щедкинс — это не Черкусон, и тут ловить нечего. Немного поскучав первые пары и осознав всю тщетность попыток внимательно слушать преподавателя, студенты на его лекциях (как и на некоторых других предметах) занимались своими делами. Кто-то осторожно читал, кто-то на планшетах лазил по ментальному полю, другие по старинке играли на вырванных из тетрадей листах в слова. Три парня из группы педагогов-танатологов, прочно обосновались на последнем ряду и воодушевленно резались в карты. Звали и группу Теодора, но остальные, быстро оценив выражение лица Кестера, вежливо отказались. Почему-то мало кто из студентов замечал внимательный взгляд преподавателей. За легкой завесой скучных лекций они изучали первокурсников.
Последующие двадцать лет жизни Рейвеля, как ни бились поколения историков, так и остались тайной, покрытой мраком. Кто-то говорил, что мальчику посчастливилось найти замечательного наставника, кто-то, не веря в чудесные случайности, предполагал, что Эдрик продал душу демону за знание и умение подчинить дар…
Версий было много, но точно известно было только то, что на два десятка лет мир потерял хромого сироту. А затем в столице появился могущественный маг. С собой он принес в мир спокойствие и процветание.
Почести и золото полились на Рейвеля нескончаемым потоком, несмотря на то, что более он не сделал для магии ничего. Остаток жизни Эдрик провел затворником в собственном доме, лишь изредка соглашаясь давать консультации по изобретенному языку, ведь не нашлось ни одной магической специализации, которую не затронуло величайшее открытие.
Рассказал, с чего началась его история, Эдрик только на смертном одре, опустив в повествовании те самые двадцать лет. Уж чем было вызвано желание мага исповедаться о лишениях и унижениях, пережитых в детстве, никто не знал. Зато эта история стала прекрасной иллюстра