Джек видел, как упал Муззерин, пронзенный насквозь толстым, словно пика, жалом, видел Джарфона из Тривеса, отбивавшегося огромным боевым топором, видел старого Фурза и Сэлопа, прижавшихся друг к другу спинами и размахивавших липкими от крови мечами, убивая направо и налево. Он вернулся в мир людей — в мир, где царил хаос безумия.
— О Боже! — прошептал Джек, содрогаясь и мгновенно теряя всю свою хвастливую самоуверенность.
Эти твари походили на гигантских пчел — короткие толстые туловища были покрыты мехом, расцвеченным бледно-зелеными и лиловыми полосами, многочисленные крылья неистово бились, а пучки длинных конечностей были подогнуты к животу. Пчелы описывали в небе круги и с монотонным, исполненным ненависти жужжанием стремительно бросались вниз, одержимые безумной жаждой убийства. Их огромные, не менее двух футов в длину, жала свешивались к земле, высматривая новые жертвы. Уолли инстинктивно почувствовал ужас и отвращение.
— Пи-Айчен, — взмолился Джек, не в силах даже правильно выговорить слова и произнося их кое-как. — Я прошу тебя раз, два, три, сто — сколько надо, — на мгновение он умолк, выхватил нож и зажал его в руке как пистолет, — я умоляю: дай мне ручное лазерное ружье!
Ружье появилось, обжигая холодом его руки, — чужое, незнакомое, с остроконечным прикладом и грушевидным стволом. Он выстрелил в ближайшую к нему тварь и увидел, как ее мясистое тело разлетелось в клочья и исчезло. Джек завертелся на месте и, крича как безумный, стрелял, стрелял, стрелял…
Затем, будто сквозь испорченную стереотрубу, он увидел перемазанного кровью Ларни из Красного Джафара, который бешено отмахивался маленьким нелепым мечом от твари, пикировавшей на него с выставленным вперед окровавленным жалом. Джек вскинул ружье и тут заметил Кроча — безоружный, с обломком меча, все еще болтавшимся на кожаной петле у запястья, тот стремительно рванулся вперед, бросая свое крупное храброе тело навстречу опасности.
— Нет! — закричал Уолли.
Кроч прыгнул. Его растрепанная борода чиркнула по ногам твари, а крепкое тело закрыло Ларни из Красного Джафара, принимая на себя удар, явно предназначавшийся другому. Жало пронзило его насквозь и глубоко вошло в лежавшую на земле расколотую каменную плиту. Кроч дернулся, словно бабочка, угодившая на булавку.
Джека трясло. Красная пелена плыла у него перед глазами, мешая точно навести ружье на цель в этом ревущем хаосе. Он выстрелил.
Тварь испарилась.
Но Кроч… Кроч лежал на каменных плитах, и отвратительное жало зловеще торчало у него из груди. Ларни из Красного Джафара с посеревшим лицом на четвереньках отполз в сторону. Блевотина потекла у него изо рта и из носа. Уолли бросился к ним. Он взял голову Кроча и уложил ее себе на колени. Вид жала, пронзившего тело товарища, потряс его до глубины души.
— Кроч…
— Куда же ты подевался, дружище? Это была… славная драка.
— Но почему, Кроч? Зачем нужна была эта выходка? Ради подонка Ларни? О Кроч!
Силясь улыбнуться, Кроч коснулся ладонью руки Уолли.
— Теперь долг оплачен, Джек. Милый старина Джек, мальчишка из зеленого леса! Ты был отличным товарищем, лучше которого и вообразить нельзя…
Краска покинула лицо Кроча, и натянувшаяся кожа стала серой и некрасивой. Он закрыл глаза.
Уолли услышал шаги Ларни из Красного Джафара и с ненавистью посмотрел в его сторону.
— Он говорит правду, Джек. — Все еще дрожа, джафарец вытирал перепачканное грязью лицо. — Кроч отдал свою жизнь. Долг оплачен.
Уолли снова взглянул на Кроча.
— Да лучше бы я сам уплатил этот долг! Хоть миллион раз!
— Не будь… дураком… Джек. — Голос его стал слабым, а дыхание хриплым и прерывистым. — В любом случае… Жизнь потеряла смысл. Мир катится к черту. Детей не будет.
Уолли не мог сказать Крочу правду. Момент для этого неподходящий. Человек имел право умереть с гордо поднятой головой.
— Я всегда считал тебя своим лучшим товарищем… — произнес он.
Но тело Кроча скользнуло вниз, голова откинулась набок, и Уолли с трудом уловил его слабый, срывающийся шепот:
— У нашей принцессы глаза голубые… Голубые, как небо, глаза…
Спустя мгновение Уолли поднял взор на Ларни из Красного Джафара, который уже успел напялить на себя маску, соответствовавшую его высокому сану, и теперь стоял, оглядываясь вокруг. На секунду Джек почувствовал сильнейшее искушение уничтожить этого пижона, но… нет, он не мог швырнуть жертву Кроча назад в мертвое лицо своему товарищу.
Впереди у него было достаточно времени, чтобы рассказать принцессе Керит, владычице Брианона, что дети опять вернутся в этот мир, дома начнут восстанавливаться, а жизнь снова войдет в привычную колею. Достаточно времени, чтобы сообщить уцелевшим пассажирам «Басенто» о спешившей к ним помощи. Достаточно времени даже для того, чтобы осознать, что не он один был ответствен за гибель «Басенто», но то была их общая вина.
Но времени хватит и на то, чтобы вернуться назад, в зеленый лес, отыскать там Друбала и Мими… Мими…
Да, времени впереди было достаточно.
Но сейчас Джек Уолли сидел с сухими, без слез глазами и держал на руках тело своего товарища.
Везучий Джек Уолли…
Везучий?
Пробуждение чародея(Перевод М. Нахмансона и Г. Федюнина)
I
— Номер двадцать девять. Включает превосходный набор кишок, восстановленное сердце и почки — о, отлично функционирующие почки! — Аукционист склонился над каталогом. — Левая почка, леди и джентльмены, — мужская, в превосходном состоянии, гарантия на пятьдесят лет! Какие предложения я услышу? — Он с мольбой воздел руки к небесам, одновременно обегая присутствующих ищущим взглядом. — Так, леди в том углу…
Я взглянул на вышеупомянутую леди, на этого монстра в юбке, и понял: она покупает почку, ибо, жаждет продлить жизнь своему супругу, чтобы еще несколько лет ей было кого тиранить и изводить мелкими придирками.
В огромном танцевальном зале Ганнетов по-прежнему звучал легкомысленный смех и звон бокалов с пуншем, все так же здесь фланировали щеголи и в опьяняющем напряжении вальса кружились пары. Атмосфера былой беззаботности резко контрастировала с оскорбляющим взор беспорядком. Посетители, переговариваясь вполголоса и неторопливо прогуливаясь по длинной анфиладе комнат, являющих былое величие семьи Ганнетов, уже присмотрели будущие покупки, и теперь голоса звучали грубее, резче — началась торговля за вожделенные сокровища.
— Если, — произнес позади меня Джордж Помфрет, и голос его едва заметно дрогнул, — если я не получу эту Афродиту Бернини, я… Бог мой! Она простояла тут в неизвестности тысячу лет… в частном доме… украшая прихожую… — И Помфрет сокрушенно покачал головой.
Он был рослым и цветущим мужчиной с физиономией цвета толченого кирпича, которую украшала пара серых глаз. Их взгляд, страдальческий и рассеянный, придавал Помфрету вид человека, изнемогающего от постоянного расстройства желудка. Одевался он несколько вульгарно и всегда таскал с собой охотничий хлыст. Но он был славным малым и добрым компаньоном — по крайней мере, на время уик-энда.
Что до меня, то, как и прочие бездельники, я пришел с приятелем на аукцион. Великолепие и уединенность старых сельских домов в наши дни является столь редким и ценным качеством, что оно интересно само по себе. Вдобавок после смерти хозяина поместья выяснилось, что он обладал огромными, совершенно невероятными сокровищами редкой красоты и поистине патрицианского великолепия. Довольно странная история была связана и с домом, и с самим владельцем, чей портрет сейчас сердито взирал со стены на орды варваров, заполнивших его покои. Помфрет обещал поведать эту историю после ленча — во искупление своего долга передо мной.
Должен признать, я с интересом поглядывал на пятидесятый номер — терпеливо дожидавшегося своей очереди андроида, — его было бы неплохо приобрести в качестве камердинера. Однако это был робот многоцелевого назначения — садовник, слуга, шофер, — и я не смог бы по-настоящему загрузить его работой. С тех пор как пару месяцев назад я вынырнул из глубин Средиземноморского Акванавтического проекта и возобновил знакомство с солнцем и свежим воздухом, мне пришлось основательно потрудиться только в нескольких трудных теннисных партиях, охотничьей экспедиции и путешествии к тетушке Норе. Тетушка, моя единственная родственница, держала поместье в тропической зоне у южного полюса и, за исключением своего племянника, иногда месяцами не вылезавшего из-под воды, беспокоилась только о любимых сиамских кошках.
Нет, робот был действительно хорош; но я справился с искушением, представив, как быстро проржавеет этот парень в том месте, где я зарабатывал себе на хлеб насущный.
Помфрету придется запастись терпением; Афродита Бернини, чье мраморное тело таило в себе трепещущую чувственность теплой живой плоти, — обманчивый призрак, созданный неподражаемым мастерством скульптора — являлась, очевидно, гвоздем аукциона и занимала почетное место в конце списка. С некоторой долей сарказма я решил, что дело до нее дойдет только после ленча, когда бумажники, под влиянием обильного соковыделения, раскроются пошире.
— Она прекрасна, — вздохнул Помфрет, и его цветущая физиономия выразила те же чувства, что и морда быка, узревшего стадо прекрасных джерсиек.
— За нее заломят столько…
— Я знаю. Такая редкая находка… такое великолепие…
— Не могу понять, почему ее не выставили на специальном международном аукционе вместо того чтобы сваливать в кучу вместе с этим барахлом…
— Ее! На международный аукцион! — воскликнул Помфрет с укоризной. — Вы варвар!
Я бросил еще один взгляд на изящные округлости Афродиты и снова восхитился искусством мастера и совершенством модели. Эта девушка могла оказаться бездомной бродяжкой с улиц Рима середины семнадцатого века или достойной соперницей Констанции Буонарелли — в любом случае, она была прелестна. Я поднял глаза вверх и за ее восхитительным плечиком увидел скрытое в тени лицо мужчины, который пристально разглядывал меня. Я был поражен. Пожалуй, не тем даже, что некий незнакомец, стоявший в полумраке, внизу резной дубовой лестницы, смотрел на меня; но было что-то в его лице… в меняющихся чертах… во взгляде — что-то, внушавшее мне опасение.