Мы четверо — немножко другие. Я неплохо кладу паркет, вытягиваю плинтуса и выравниваю потолки, но вообще-то у меня высшее военное образование, двадцатилетняя выслуга и звание майора. Наш ветеран Думитру Йорга, он же дядя Дима-штукатур, — к слову, штукатур первоклассный, — бывший профессор кафедры общего языкознания филфака Кишиневского университета. Электрик Лучиан Сокиркэ, золотые руки, работал главным инженером на Дубоссарском приборомеханическом. А у Мирчи Слуту, нашего чудо-сантехника, был когда-то в Рыбнице неплохой бизнес, от которого, как он сам рассказывает, теперь остались сундучок, полный международных сертификатов, и первый зарегистрированный в Республике Молдова Porsche 1993 года выпуска, ныне практически металлолом.
— Шевелись, шевелись, нерусские! — кричит бригадир. Он ходит вдоль наших раскладушек и для острастки пинает ногами тумбочки. С дяди-диминой шумно валится на пол увесистый том, обернутый в «СПИД-инфо» голыми сиськами наружу.
Если бы Иван Ильич поднял книгу и случайно развернул газету, он бы, к своему удивлению, обнаружил мелвилловского «Моби Дика» на языке оригинала, оксфордское издание. Кроме английского и русского, бывший профессор Йорга знает еще пять языков, включая древнегреческий, латынь и санскрит.
Сердить нашего бригадира не рекомендуется. Пока мы для него существа низшего порядка, он бывает к нам почти добр, почти снисходителен, как большой белый сагиб к трогательно-грязным дикарям. Если вдруг станет известно, что сантехник три года изучал экономику в Сорбонне, а у электрика — восемь авторских свидетельств, Волобуев закомплексует. И из принципа срежет расценки всей бригаде, чтоб не умничали и знали свой шесток.
— Эй, начальник, а как насчет аванса? — Мирча уже заправил свою постель и стоит возле нее по стойке «смирно». — Мы хоть курочку бы зажарили, а? Третий день на хлебе и пельменях…
Бригадир расцветает: именно такого нытья он от нас и ждал! Ну о чем еще мы могут думать такие засранцы, кроме как о жратве?
— Вот тебе аванс! Видал? — Он неторопливо складывает кукиш и смачно показывает его, сперва Мирче, потом и всей бригаде по очереди. — Все видали? Вам, чурки, Россия оказала высокое доверие, когда позвала вас ремонтировать святыню нашу, поняли? Государственный, блин, символ! Некоторые нарочно деньги копят, чтобы на Кремль взглянуть одним глазком, в очередь записываются, ночей не спят, а вас туда возят каждый день! И за дорогу денег не берут… Короче, так! — Иван Ильич воздевает палец. В этот момент он себе, наверное, очень нравится. — Никаких авансов. Оплата после сдачи объекта. Кто не согласен, может проваливать домой, к своей мамалыге. Если сумеет уехать, хе-хе. Документики ваши, с регистрацией, я ведь могу и того… потерять.
Ни бывший профессор, ни бывший инженер, ни бывший бизнесмен не верят, что бригадир всерьез исполнит это намерение, но все равно машинально съеживаются: гастарбайтер в Москве без документов и регистрации — меньше, чем букашка. Вообще нуль. Полгода колонии за нарушение паспортного режима плюс высылка.
— А ты, Унгуряну, самый смелый, что ли? — Бригадир в упор смотрит на меня. Его палец, как пистолет, нацелен в мою сторону.
Один из двух невидимых ангелов над моей головой хихикает в свою ангельскую ладошку. Чтобы не разочаровать бригадира, я поспешно втягиваю голову в плечи и стараюсь как можно натуральнее изобразить испуг. Хотя лично мне его угрозы — тьфу, плюнуть да растереть.
Потому что фамилия моя — не Унгуряну.
И нежно-голубой молдавский паспорт на эту фамилию, тщательно запертый в подсобке дурака Волобуева, — вовсе не мой паспорт.
07.30–08.00Отбытие из резиденции «Горки-9»Работа с документами
И какого хрена, спрашивается, Павлика понесло в Дарфур? Именно теперь, когда он мне нужен позарез, премьер-министр России Пэ Пэ Волин вздумал отлететь на африканский континент с однодневным визитом доброй воли. Нет, я бы еще понимал, если бы мы этому Судану под шумок миротворческой миссии впарили пару сотен бэушных бэтээров и ПТУРСов, — в конце концов, чем больше они друг друга намолотят, тем нам для бюджета выгодней. Но он ведь полетел туда на пару с генсеком ООН — мирить чокнутых черных! И потащил им гуманитарной хрени вроде полевых кухонь и одеял.
Христосик, блин! У меня тут башка раскалывается на части, а он там надувает щеки, машет крылышками и притворяется голубем мира. Сотовая связь на этом всемирном складе мертвых негров, похоже, отсутствует в принципе, а связь спутниковая такая дерьмовая, что сквозь помехи я не смог разобрать ни одного Павликова слова: то ли он сказал мне сейчас «Доброе утро!», то ли «Полная жопа!»
Я с досадой бросил трубку, и та сама втянулась в боковую панель. Облом, еще облом — все одно к одному. Внутри моего черепа пульсирует, не отпуская, мелкая чугунная дрянь. Во рту навеки прописан вкус жженой резины. В памяти зияют провалы величиной с Курильскую гряду. А рядом со мной в час суровых испытаний, как назло, — ни премьер-министра, ни даже родной жены: эта ранняя пташка, представьте, еще в 6 утра упорхнула на Валаам. Захотела показать супругам греческого и болгарского президентов наши святыни и в этой компании потрындеть о высоком. Дружба с греками и болгарами, положим, России стратегически выгодна — глядишь, и восстановим когда-нибудь Византию в границах 1025 года. Но неужто обязательно разводить божью бодягу именно сегодня?
О-о-ох. Глубоко вздохнув, я придвинул к себе поближе три папки. Зеленая, в цвет надежды, — выборка из писем трудящихся своему президенту. Синяя — указы и поздравления. Бордовая — визы и согласования. Ни одна минута президентского времени не пропадает даром. Пока мы рассекаем по Рублевке, я обязан просмотреть кучу бесполезных бумажек, да еще на некоторых оставить автограф…
Та-ак, чего нам пишут? «Денис Анатольевич! В нашем селе Марьина Роза Курганской области с 1969 года нет электричества. Мы уже обращались в разные инстанции, но нас везде… Дорогой Денис Анатольевич! В районный центр Алексеево-Пехово, что на правом берегу реки Попер, после прошлогоднего весеннего паводка до сих пор не завезли… Уважаемый господин президент! Мой сосед по лестничной площадке, дважды отсидевший уголовник Чекмаев…»
Тьфу, что за мусорный народец пошел! Везде одно и то же. Умеют только скулить и жаловаться, жаловаться и скулить. Разучились быть благодарными власти просто за то, что небо голубое, что зиму сменяет весна, что их не волокут за шкирку на цугундер. Позитива от этих нытиков не дождешься. Хоть бы кто додумался написать: «Благодаря неустанной заботе партии и правительства у нас в деревне Краснодырово Старопупкинского района досрочно наступил рай на земле. Нивы обильны, стада тучны, жены и дети послушны, а глава местной администрации — живое воплощение бога Вишну…»
Я отодвинул локтем папку со слезами и соплями и взялся за поздравления и поощрения. Хоть здесь-то, надеюсь, душа моя отдохнет и расслабится. Кто у нас на очереди за цацками? Ага, уже вижу… «Академику Сергею Волкову в связи с…» Вроде бы припоминаю такого. Старикан ковал ядерный щит, надо поощрить, подпишем. «Режиссеру Дэвиду Кроненбергу за укрепление российско-канадских…» А-а, помню-помню, в молодости я прямо тащился от его боевиков. Даже странно, что он еще жив… Ладно, пусть получит орден «Дружбы народов», авось не обеднеем… «Композитору Владимиру Шаинскому в ознаменование…» Ну это да, это святое, тут я обеими руками «за». Конечно же, припевать лучше хором. «Писателю Андрею Быхову в связи с…»
Позвольте, а это еще кто? На фото — седой бобрик, седые усики, круглые очечки на довольно упитанной мордахе. Ни малейших ассоциаций, хоть тресни. Я стал внимательно вчитываться в текст, который мне надлежало подписывать: «Дорогой Андрей Львович! Талантливый писатель и публицист, яркий представитель плеяды «семидесятников», Вы достойно продолжаете замечательные традиции русской литературы. С юных лет нам хорошо знакомы ваши прекрасные романы «Пушкинский Пушкин», «ЖП», «Отрыв», «Убегающий реаниматор» и другие произведения, навсегда вошедшие в золотой фонд…»
Тпрру! Стоп! Что за бредни? Ни с юных, ни вообще ни с каких лет я не знаю Быхова и его таких-рассяких романов.
В голове моей чугунная слива злобно отбила чечетку. Я схватил шариковую ручку с президентским вензелем, на мгновение задумался и начал вносить правку в первый же абзац поздравления. «Не известный мне Андрей Львович! — получилось у меня минут через десять. — Уж не знаю, продолжаете ли вы замечательные традиции русской литературы или нет, но только лично я, извините, в упор не знаю ни одного вашего прекрасного романа. Пушкина — знаю, а «Пушкинского Пушкина» — нет. У меня есть подозрение, что не такие они и прекрасные, ваши романы, а значит, и заносить вас, как мумию фараона, в золотой фонд я считаю преждевременным…»
Я азартно приступил к переделке второго абзаца, но вовремя спохватился. А зачем, собственно, мне вообще поздравлять и награждать хрен знает кого и хрен поймет за что? С другой стороны, кого-то я по-любому должен наградить. Не пропадать же, в конце концов, ордену «За заслуги перед Отечеством» VI степени?
Изорвав на мелкие клочки глупые бумажки с Быховым, я задумался. Периодическое постукиванье в башке плохо помогало мыслительному процессу. Из всей русской литературы почему-то вспоминалась единственная строчка. Правда, очень энергичная: «Добро должно быть с кулаками». Вот ее-то автора я и поздравлю, и награжу, и приголублю, внезапно озарило меня. Это будет мой выбор — мой, и точка! Терпеть не могу, когда кто-то решает за меня.
— Э-э, Вова… — обратился я к выездному референту, который примостился на соседнем сиденье в ожидании президентских указаний. Как и холуй в моих горкинских апартаментах, этот был тоже белокур, голубоглаз и кудряв. — Надеюсь, ты-то Вова?
— Валерьян, — смущенно поправил меня референт. — Извините.