charcuterie[89]. Иногда ему приходилось ждать, пока дамы вернутся из собора, с мессы. Сам он мессу не посещал. Обе женщины, желая его обращения, провели новену[90] и даже потратились на дюжину свечей перед образом доброго святого Иосифа. Когда Эктор случайно выяснил это, он предложил оплатить свечи из своего кармана и был огорчен, когда ему не позволили этого сделать.
Сюзанна находилась в городе уже больше месяца. Кончался февраль, воздух благоухал цветами, был влажным и восхитительно мягким.
– Как я уже сказал, женщины, моя дорогая мамаша Шаван…
– Не говорите нам больше о женщинах! – нетерпеливо перебила его Сюзанна. – Cher Maître![91] – Однако Эктор при желании может быть нудным. Болтает, болтает; а что он, в конце концов, имеет в виду?
– Совершенно верно, кузина; а ведь я мог бы сказать, как вы очаровательны сегодня утром. Но не считайте, что я этого не заметил. – И Эктор посмотрел на девушку со смутившей ее задумчивостью.
Она достала из кармана и вручила ему письмо.
– Вот, прочтите, мама́ говорит о вас много лестного и посылает вам приветы.
Он взял у нее несколько исписанных мелким почерком листков и стал их просматривать.
– Ах, la bonne tante[92], – рассмеялся Эктор, дойдя до тех нежных абзацев, где упоминался он сам.
Бокал с вином, который он в начале завтрака наполнил лишь наполовину и к которому едва притронулся, был отодвинут в сторону. Зато мамаша Шаван обновила свой бокал. И закурила сигарету. Ее примеру последовала Сюзанна, учившаяся курить. Эктор не курил. Табак он не употребляет ни в каком виде, всегда говорил он тем, кто предлагал ему сигару.
Сюзанна поставила локти на стол, поправила оборки на запястьях, неловко затянулась сигаретой, которая все время гасла, и, устремив взгляд в зеленые кущи сада, стала напевать «Господи, помилуй», которую час назад так прекрасно исполняли в соборе.
Мамаша Шаван протянула ей маленькую серебряную монету, сопроводив это действие пантомимой, которую Сюзанна без труда поняла. Она, в свою очередь, исподтишка ловко опустила монету в карман пиджака Эктора. Тот отчетливо видел это, однако притворился, будто ничего не заметил.
– Накитош не меняется, – сказал он. – Вечные can-cans[93]. Когда с ними будет покончено? Маленькая Атенаис Мише выходит замуж! Sapristi![94] Но это так старит! А старый папаша Жан-Пьер только недавно умер? Я думал, он вышел из чистилища лет пять назад. А кто такой этот Лабальер? Он из сент-джеймсских Лабальеров?
– Из сент-джеймсских, mon cher[95]. Месье Альфонс Лабальер, аристократ с «золотого побережья». Но вот вам история, если поверите. Figurez vouz, мамаша Шаван, pensez donc, mon ami[96]. – И Сюзанна с немалым драматическим пылом приступила к рассказу о своем опыте общения с Лабальером, в процессе чего ее сигарета окончательно потухла.
– Немыслимо! – воскликнул Эктор, выслушав развязку.
Но негодование его, вопреки желанию мадемуазель Сен-Дени-Годольф, было не столь явным.
Мамаша Шаван высказалась более сочувственно:
– Подумать только, и подобное оскорбление осталось безнаказанным!
– О, ученики были готовы отыграться на бедном маленьком Андре, но этого, как вы понимаете, я бы не допустила. А теперь мама полностью перешла на его сторону, купилась одному богу известно каким образом!
– Да, – согласился Эктор, – вижу, он посылал ей тамале[97] и boudin blanc[98].
– Boudin blanc, друг мой! Если бы только это! Но у меня есть большущая стопка маминых писем – могу вам ее показать, – где она поет Лабальеру такие дифирамбы, что они кого угодно сведут с ума. Он постоянно к ней наведывается. По ее словам, Лабальер человек знающий, мужественный, сердечный и принадлежит к самому лучшему обществу. Он прислал ей связку огромных жирных дроздов…
– В этом определенно что-то есть, mignonne[99], – одобрительно протянула маман Шаван.
– А теперь boudin blanc! И она говорит мне, что долг христианина – прощать. Ах, нет, все бесполезно, мамины пути неисповедимы!
Сюзанна бывала в обществе Эктора исключительно в доме мамаши Шаван. Помимо визитов в воскресенье он иногда заглядывал к ним на закате, чтобы перекинуться словечком-другим. Частенько презентовал им билеты в театр и даже в оперу, когда дела шли хорошо. Под «делами» подразумевалась маленькая записная книжечка, которую он носил в кармане и куда иногда заносил заказы деревенских жителей на вино, которое продавал за комиссию. Женщины всегда ходили в театр вдвоем, без сопровождения мужчин. Они спешили туда под ручку, сияя от удовольствия.
В тот самый воскресный день, когда они направлялись к вечерне, Эктор немного прошелся с ними. Втроем они заняли узкий тротуар почти от края до края. Джентльмен, только что вышедший из отеля «Ройял», посторонился, чтобы пропустить их. Он приподнял перед Сюзанной шляпу, на Эктора же метнул быстрый взгляд, в котором отразились изумление и гнев.
– Это он! – воскликнула девушка, мелодраматически хватая мамашу Шаван за руку.
– Кто?
– Лабальер!
– Нет!
– Да!
– Так или иначе, привлекательный мужчина, – одобрительно кивнула маленькая леди.
Эктор тоже так считал. Разговор снова зашел о Лабальере и продолжался до тех пор, пока они не очутились у бокового входа в собор, где молодой человек покинул своих спутниц.
Вечером Лабальер навестил Сюзанну. После того как он ступил в маленькую гостиную, мамаша Шаван заперла за ним входную дверь и распахнула боковую, выходившую в уединенный сад. Затем зажгла лампу и удалилась как раз в тот момент, когда вошла Сюзанна.
Девушка несколько скованно – если про нее вообще можно было сказать, что она что-то делает скованно, – поклонилась.
– Месье Лабальер, – только и произнесла Сюзанна.
– Мадемуазель Сен-Дени-Годольф, – только и произнес Лабальер.
Однако церемонность давалась ему нелегко.
– Мадемуазель, – начал он, как только они сели, – я здесь для того, чтобы передать вам весточку от вашей матушки. Вы должны понимать, что иначе я бы сюда не явился.
– Я знаю, сэр, что вы с мамой весьма подружились за время моего отсутствия, – в сдержанном, светском тоне ответила Сюзанна.
– Мне невероятно приятно слышать это от вас, – горячо отозвался молодой человек. – Полагаю, что мадам Сен-Дени-Годольф действительно мой друг.
Сюзанна кашлянула чуть более наигранно, чем полагалось бы, и пригладила свои глянцевитые косы.
– Передайте, пожалуйста, письмо, мистер Лабальер.
– Разумеется, – ответил тот, оправляясь от минутной рассеянности, в которую впал, любуясь девушкой. – Вот оно. Ваша матушка, чтобы вы знали, была настолько добра, что продала мне прекрасный участок земли – низинную полосу вдоль байю…
– Непостижимо! Mais[100] к какому колдовству вы прибегли, чтобы добиться этого от моей матери, мистер Лабальер? Получить землю, принадлежавшую семейству Сен-Дени-Годольф с незапамятных времен!
– Никакого колдовства, мадемуазель, я лишь воззвал к уму и здравому смыслу вашей матушки, а у нее в достатке и того и другого. Кроме того, она просила меня передать вам, что срочно нуждается в вашем присутствии и желает вашего немедленного возвращения домой.
– Мама, разумеется, чересчур нетерпелива, – с ледяной учтивостью возразила Сюзанна.
– Могу я спросить, мадемуазель, – с неожиданной резкостью прервал ее Лабальер, – как зовут мужчину, с которым вы прогуливались сегодня днем?
Девушка с неподдельным удивлением воззрилась на него и промолвила:
– Я едва ли понимаю ваш вопрос. Этот джентльмен – мистер Эктор Сантьен, представитель одного из лучших семейств Накитоша, мой старый добрый друг и дальний родственник.
– О, так его зовут Эктор Сантьен, не так ли? Что ж, попрошу вас больше не гулять по улицам Нового Орлеана с мистером Эктором Сантьеном.
– Не будь ваши высказывания в высшей степени забавными, они показались бы оскорбительными, мистер Лабальер.
– Прошу прощения, если оскорбляю вас, и не имею никакого желания позабавить. – И тут Лабальер вышел из себя. – Вы, конечно, вольны разгуливать по улицам с кем вам заблагорассудится! – выпалил он с плохо сдерживаемой яростью. – Однако если я еще раз встречу мистера Эктора Сантьена на людях в вашем обществе, я на месте сверну ему шею, как цыпленку, и переломаю все кости.
– Вы сказали вполне достаточно, сэр. – Сюзанна встала. – Я даже не желаю, чтобы вы объяснили свои слова.
– Я и не намерен их объяснять, – возразил он, уязвленный этим выпадом.
– Прошу меня простить, – ледяным тоном процедила Сюзанна, жестом показывая, что намерена удалиться.
– Не раньше… О, не раньше, чем вы меня простите! – порывисто вскричал Лабальер, преграждая ей путь к выходу, ибо на сей раз раскаяние пришло быстрее.
Но Сюзанна его не простила.
– Я подожду, – бросила она.
Тогда молодой человек отступил в сторону, и она прошла мимо, даже не взглянув на него.
На следующий день Сюзанна вызвала Эктора запиской. И когда ближе к вечеру тот явился, они вместе прошли в конец увитой виноградом галереи, где воздух был напоен ароматом весенних цветов.
– Эктор, – помолчав, начала девушка, – кое-кто заявил мне, что меня не должны видеть с вами на улицах Нового Орлеана.
В этот момент мужчина срезал своим острым складным ножом длинную розу. Он не остановился, не вздрогнул и ничуть не смутился.