– Вот как! – произнес он.
– Но, знаете, – продолжала Сюзанна, – если бы даже святые спустились с небес и сообщили мне, что для этого есть основания, я бы им не поверила.
– Не поверили, ma petite Suzanne[101]?
Эктор аккуратно срезал со стебля все шипы и оборвал плотные нижние листья.
– Я хочу, чтобы вы посмотрели мне в лицо, Эктор, и сказали, есть ли для этого какие-либо основания.
Мужчина убрал клинок в рукоять и сунул нож обратно в карман. Затем столь бестрепетно посмотрел девушке в глаза, что она тотчас поверила: это предвещает признание в невиновности, которое она с радостью примет. Но он невозмутимо ответил:
– Да, для этого есть основания.
– Тогда я скажу, что их нет! – взволнованно воскликнула Сюзанна. – Вы просто забавляетесь – смеетесь надо мной, как всегда. Нет никаких оснований, которым я поверю. Вы ведь будете гулять со мной по улицам, не так ли, Эктор? – взмолилась она. – И ходить в церковь в воскресенье, и, и… О, какой вздор вы городите!
Эктор, взяв розу за длинный толстый стебель, легко и нежно провел цветком по лбу, щеке, хорошенькому ротику и подбородку Сюзанны, как провел бы губами любовник. И наблюдал, как алая роза оставляет на ее коже малиновый след.
До этого девушка стояла, но теперь опустилась на находившуюся рядом скамью и закрыла лицо ладонями. Легкое подрагивание мышц свидетельствовало о подавляемых ею рыданиях.
– Ах, Сюзанна, Сюзанна, не станете же вы сокрушаться из-за такого bon à rien[102], как я. Ну же, взгляните на меня, скажите мне, что не станете.
Эктор отвел ее руки от лица и держал их некоторое время в своих, прощаясь с девушкой. Его собственное лицо, как часто бывало, приняло насмешливое выражение, точно он подсмеивался над нею.
– Эта работа в магазине действует вам на нервы, mignonne. Обещайте мне, что вернетесь в деревню. Так будет лучше всего.
– О да! Я вернусь домой, Эктор.
– Вот и хорошо, моя маленькая кузина. – Молодой человек ласково похлопал ее по рукам и осторожно сложил их у нее на коленях.
Он больше не приходил, ни на неделе, ни в следующее воскресенье. Потом Сюзанна сообщила мамаше Шаван, что едет домой. Девушка была не слишком сильно влюблена в Эктора, и все же воображение кое-что значит, как и молодость.
Лабальер оказался с Сюзанной в одном поезде. Девушка почему-то чуяла, что так и будет. Однако ей и во сне не могло привидеться, что с тех пор, как молодой человек вышел от нее, он каждое утро тайком следил за нею.
Он приблизился к Сюзанне и без лишних расшаркиваний и слов протянул ей руку. Та без колебаний протянула свою. Девушка не могла понять, почему она это сделала, и слишком устала, чтобы разбираться в этом. Казалось, будто одна только сила воли приведет Лабальера к средоточию его желаний.
Все то время, которое они провели вместе, он не утомлял ее знаками внимания. Молодой человек сел отдельно и бо́льшую часть пути беседовал со своими друзьями и знакомыми из сахарного района, через который поезд проезжал в начале дня.
Сюзанна недоумевала, зачем Лабальер вообще покинул этот регион и переехал в Накитош. Затем она задалась вопросом, намерен ли он вообще с ней разговаривать. Словно прочитав ее мысли, молодой человек подошел и сел рядом с нею. И по дороге показывал ей, где живут его мать, брат Алсе и кузина Кларисса.
Воскресным утром, когда мамаша Шаван попыталась определить глубину чувств Эктора к Сюзанне, тот опять сказал ей:
– Женщины, моя дорогая мамаша Шаван… Вам ведь известно мое отношение к женщинам. – И снова наполнил ее бокал сотерном.
– Farceur va![103] – Мамаша Шаван рассмеялась, и ее полные плечи под белым volante[104] затряслись.
Пару дней спустя Эктор в четыре часа пополудни прогуливался по Канал-стрит. В таком виде он мог бы позировать для журнала мод. Этот франт не глазел по сторонам, даже на проходящих мимо женщин. Зато некоторые из них оборачивались, чтобы взглянуть на него.
Когда он приблизился к Ройал-стрит, стоявший на углу молодой человек подтолкнул локтем своего товарища.
– Знаете, кто это? – спросил он, указывая на Эктора.
– Нет. Кто?
– Святая наивность! Да ведь это Дерустан, самый скандальный игрок в Новом Орлеане.
В Сабине
Вид человеческого жилища, даже убогой бревенчатой хижины с глинобитным дымоходом у стены, был очень отраден для Грегуара.
Этот молодой человек прибыл из прихода Накитош и бо́льшую часть дня скакал верхом по большому пустынному приходу Сабин. Он поехал не по обычной дороге на Техас, а, ведомый сумасбродной прихотью, направился к реке Сабин кружными путями, через холмистые сосновые леса. Приблизившись к стоявшей на поляне хижине, Грегуар различил за рядом молодых сосенок пожилого негра, рубившего дрова.
– Привет вам, дядюшка! – крикнул молодой человек, натягивая поводья.
Столь неожиданное явление заставило негра недоуменно поднять голову, но он ответил лишь: «Здравствуйте, сэр», сопровождая свои слова учтивыми кивками.
– Кто здесь живет?
– Здесь живет мастер Бад Эйкен, сэр.
– Что ж, если мистер Бад Эйкен может позволить себе нанять человека, чтобы наколоть дров, полагаю, он не откажет мне в любезности и разрешит съесть миску супа и пару часиков передохнуть. Что скажешь, старина?
– Скажу, что мистер Бад Эйкен не нанимал меня колоть дрова. Если их не наколю я, это придется делать его жене. Вот почему я этим занимаюсь, сэр. Проходите же, сэр. Мастер Бад где-то поблизости, если не напился пьяным и не завалился спать.
Грегуар, обрадованный возможностью размяться, спешился и завел коня в небольшой загон, окружавший хижину. Неухоженная, норовистая на вид маленькая техасская лошадка перестала щипать стерню и злобно покосилась на молодого человека и его прекрасного холеного жеребца, когда они проходили мимо. Позади хижины виднелся небольшой запущенный опытный участок хлопкового поля, вплотную примыкавший к сосновому лесу.
Грегуар был довольно малорослый мужчина с крепкой коренастой фигурой и ладно сидевшей на ней одеждой. Он носил вельветовые штаны, заправленные в голенища, и синюю фланелевую рубашку, пиджак же перекинул через седло. В его живых черных глазах появилось озадаченное выражение, и он задумчиво теребил каштановые усики, слегка затемнявшие его верхнюю губу.
Грегуар пытался припомнить, когда и при каких обстоятельствах ему доводилось слышать имя Бада Эйкена. Однако от дальнейших размышлений на эту тему его избавил сам Бад Эйкен. Он внезапно возник в тесном дверном проеме, без остатка заполнив его своим крупным телом, и тут Грегуар наконец вспомнил. Этот техасец с сомнительной репутацией год назад сбежал с байю Пьер в Накитошском приходе с хорошенькой дочкой Батиста Шупика, Тит-Рен, и женился на ней. Перед мысленным взором Грегуара встал яркий образ девушки, какой он ее запомнил: аккуратная округлая фигурка, пикантное личико с дерзкими черными кокетливыми глазами, несколько высокомерные, повелительные манеры, за которые она и получила прозвище Тит-Рен – маленькая королева. Грегуар познакомился с ней на акадийских балах, на которые иногда заявлялся.
И когда Грегуар приветствовал мужа Тит-Рен, приятные воспоминания о ней придали его голосу теплоту, которой в противном случае могло бы недостать.
– Надеюсь, вы в добром здравии, мистер Эйкен, – сердечно воскликнул он, приближаясь и протягивая тому руку.
– Хуже не бывает, сэр. Но вашими заботами, так сказать.
Это был крупный благообразный детина с висячими соломенными усами, скрывавшими рот, и давнишней щетиной на обветренном лице. Он любил повторять, что жизнь ему поломали женщины с их обожанием, забывая упомянуть о длительном воздействии «Магнолии»[105] и других марок и совершенно игнорируя определенные врожденные наклонности, способные и без посторонней помощи разрушить чье угодно благополучное существование. Эйкен только что проснулся, и вид у него был неприбранный и полусонный.
– Вашими заботами, если можно так выразиться, мистер… э…
– Сантьен, Грегуар Сантьен. Я имею удовольствие знать даму, на которой вы женились, сэр. И вас, по-моему, тоже где-то видел, – неопределенно добавил Грегуар.
– А, – оживился Эйкен, – вы один из этих ред-риверских Санченов! – И перспектива насладиться обществом одного из братьев Сантьен заставила его лицо просветлеть. – Мортимер! – гаркнул он громовым голосом, достойным командира, возглавляющего отряд. Негр стоял, опустив топор и, по-видимому, прислушиваясь к их беседе, хотя находился слишком далеко, чтобы расслышать, о чем они говорят. – Мортимер, живо поди сюда и возьми коня у моего друга, мистера Санчена. Да пошевеливайся, дубина, пошевеливайся! – Затем, повернувшись ко входу в хижину, мужчина крикнул в открытую дверь: – Рен! – Так он произносил прозвище жены – Тит-Рен. – Рен! – снова рявкнул он и, повернувшись к Грегуару, объяснил: – Она хлопочет по хозяйству.
Тит-Рен была на заднем дворе – давала корм единственной свинье, которая у них была и которую Эйкен привез откуда-то несколькими днями ранее, заявив, будто купил ее в Мэни.
Грегуар услышал, как женщина, подходя к ним, крикнула: «Иду, Бад. Вот и я. Чего тебе, Бад?» – и затаил дыхание, когда она появилась в дверном проеме и заглянула в узкую покосившуюся галерею, где стояли мужчины. Ему показалось, что Тит-Рен сильно изменилась. Она исхудала, глаза сделались больше, и в них застыло настороженное, тревожное выражение. Он вообразил, что испуг в ее взгляде вызван тем, что она не ожидала его увидеть. На ней была чистая домотканая одежда, та самая, которую она привезла с собой с байю Пьер, однако башмаки были изодраны в клочья. Увидев Грегуара, женщина издала лишь тихий, сдавленный вскрик.