Во все концы, куда ни кинь глаз, простиралась огромная плантация. Батист Падю возделывал несколько собственных акров земли, проданных ему Лабальером из дружеского расположения. Сбор прекрасного урожая хлопка и кукурузы был в ожидании дождя отложен, и Батист укатил с остальными членами семьи в город. За рекой и полем тянулись лесные чащи.
Взгляд Локи, медленно скользивший вдоль горизонта, наконец уперся в лес и остановился. В ее глазах появилось отсутствующее выражение, как у человека, который уходит мыслями в будущее или прошлое, отрешаясь от настоящего. Она созерцала видение. Его принес с собой сильный южный ветер, подувший со стороны леса.
Лока видела старую скво Марот, которая пила виски, плела корзины и била ее. В конце концов побои пошли на пользу – девушка научилась кричать и давать отпор, как тогда, в Накитоше, когда она швырнула бокал в голову типу, который насмехался над ней, дергал ее за волосы и обзывался.
Старуха Марот хотела, чтобы Лока воровала, плутовала, попрошайничала и лгала, когда они ходили продавать корзины. А Лока не хотела. Ей это не нравилось. Поэтому она и убежала – поэтому ее и били. Но… но ах! Этот аромат листьев сассафраса, которые развешивали в тени сушиться! Резкий, ромашковый! А журчание воды в байю, споткнувшейся о старое осклизлое бревно! Часами же лежать, наблюдая за тем, как юркают туда-сюда блестящие ящерицы, – одно это стоило любых побоев!
Лока знала, что там, в лесу, где развевается серый испанский мох и с деревьев свисают лианы кампсисов, усыпанные трубчатыми цветками, щебечет птичий хор. Она как въяве слышала его песнь.
Девушка гадала, играют ли, как раньше, два чокто, Джо и Самбит, каждый вечер у костра в кости, по-прежнему ли они дерутся и полосуют друг друга ножами, когда напиваются. Как приятно было ступать в мокасинах по упругому дерну под деревьями! Как весело ловить белок, снимать шкуру с выдры, пускать вскачь ту лошадку, что чокто Джо украл у техасцев!
Лока застыла без движения, лишь грудь ее бурно вздымалась. Сердце девушки изнывало от лютой тоски по дому. Прежде она не понимала, что греховность и страдания той жизни шли рука об руку с ее восхитительной свободой.
Лока скучала по лесу. Она чувствовала, что умрет, если не сумеет вернуться к ним и к своей бродячей жизни. Что ей мешает? Девушка наклонилась, расшнуровала башмаки, натиравшие ей ноги, сняла их вместе с чулками и отшвырнула от себя. Вся дрожа и задыхаясь от волнения, она встала, готовая к бегству.
Но тут раздались звуки, заставившие ее остановиться. Их производил маленький Бибин, который агукал, пускал слюни и сучил ручками и ножками, сражаясь с москитной сеткой, которую натянул себе на личико. Лока всхлипнула, подхватила малыша, которого так полюбила, и стиснула его в объятиях. Она не могла уйти, оставив Бибина.
Обнаружив, что Лока не встречает их по возвращении, Тонтина тотчас разворчалась.
– Bon![150] Куда запропастилась Лока? Ах, эта девчонка мне поперек горла встала. Когда она явится, первым делом узнает, что я отошлю ее обратно к этим леди из кружка. Лока! – резко, отрывисто позвала она, проходя через весь дом и заглядывая в каждую комнату. – Ло-ка!
Выйдя на заднюю галерею, мадам Падю закричала так громко, что слышно было за полмили. Она снова и снова звала Локу. Батист переоделся, поменяв дискомфорт воскресного пиджака на удобство привычной рубашки.
– Mais не надо так волноваться, Тонтина, – умолял он. – Я уверен, что она сидит у колыбели и лущит кукурузу или делает что-нибудь еще.
– Сходи к колыбельке и посмотри, Франсуа! – скомандовала мать. – Бибин, должно быть, голодный! А ты беги в курятник и поищи ее там, Жюльетта. Может, она прикорнула где-нибудь в уголку. Это научит меня в следующий раз не доверять малютку une pareille sauvage[151]!
Когда выяснилось, что в непосредственной близости Локи нет, Тонтина взбеленилась.
– Pas possible[152], чтобы она отправилась с Бибином к Лабальерам! – воскликнула она.
– Я оседлаю лошадь и съезжу узнаю, Тонтина, – вставил Батист, который начал разделять беспокойство жены.
– Поезжай, поезжай, Батист, – поторопила она мужа. – А вы, мальчики, сбегайте к хижине старой тетушки Джуди и проверьте там.
Выяснилось, что Локу не видели ни у Лабальеров, ни в хижине тетушки Джуди. И в лодку, которая была по-прежнему привязана у берега, она не садилась. Тогда возбуждение, владевшее Тонтиной, иссякло. Она побледнела и тихо села в своей комнате, исполненная неестественного спокойствия, которое напугало детей. Некоторые из них начали плакать. Батист беспокойно расхаживал вокруг дома, с тревогой озирая местность. Время тянулось мучительно. Солнце уже село, заря почти погасла, и очень скоро должна была наступить непроглядная тьма.
Батист уже собирался сесть на коня, чтобы повторно объехать округу. Тонтина находилась в том же состоянии глубокой погруженности в себя, и тут Франсуа, забравшийся на верхние ветви мелии, выкрикнул:
– Это не Лока только что вышла из леса и перелезла через изгородь у дынной бахчи?!
В сгущающихся сумерках трудно было различить, кто это – человек или животное. Но семейство недолго пребывало в неведении. Батист умчался на коне в направлении, указанном Франсуа, и немного погодя уже скакал обратно с Бибином на руках, таким же капризным, сонным и голодным, как всегда.
Следом за Батистом притащилась Лока. Тот не стал дожидаться объяснений, ему не терпелось передать малыша в руки матери. Тревожное ожидание завершилось, и Тонтина разразилась рыданиями, разумеется безотчетными. Сквозь слезы ей удалось обратиться к Локе, растрепанной, в изодранной одежде, которая стояла на пороге:
– Где ты была? Объясни!
– Нам с Бибином, – медленно и сконфуженно проговорила Лока, – было одиноко… И мы пошли прогуляться по лесу.
– Ты не придумала ничего лучше, чем вот так взять и унести Бибина? Хотела бы я знать, зачем мадам Лабальер навязала мне такое существо, как ты!
– Вы собираетесь меня прогнать? – спросила Лока, в отчаянии проводя рукой по своей взлохмаченной шевелюре.
– Par exemple![153] Отправляйся-ка ты обратно к тем леди из кружка, которые тебя прислали. Так меня напугать! Pas possible!
– Погоди, Тонтина, погоди, – вмешался Батист.
– Не разлучайте меня с Бибином! – взмолилась девушка, и в голосе ее послышались жалобные нотки. – Сегодня, – продолжала она своим обычным медлительным тоном, – мне страшно захотелось убежать в лес и вернуться на байю Чокто, чтобы снова воровать и обманывать. И только Бибин заставил меня вернуться. Я не смогла его бросить. Не смогла. И мы просто погуляли с ним в лесу, вот и все. Не прогоняйте меня!
Батист отвел девушку в дальний конец галереи и ласково заговорил с нею. Сказал, чтобы она не боялась, он сам уладит дело вместо нее. После этого, оставив ее стоять там, мужчина вернулся к жене.
– Тонтина, – с необычайной энергией начал он, – ты должна услышать правду – в кои-то веки. – Батист явно решил воспользоваться слезливым и обессиленным состоянием жены, чтобы утвердить свою власть. – Я хочу объяснить тебе, кто хозяин в доме: это я, – продолжал он. Тонтина лишь крепче прижала к себе малыша и не протестовала, что придало ее супругу смелости. – Ты слишком долго притесняла эту девушку. Она неплохая – я внимательно наблюдал за тем, как она возится с детьми. Она неплохая. Все, что ей нужно, – это постромки подлиннее. Сбруя мула быку не годится. Ты должна это усвоить, Тонтина.
Батист подошел к креслу жены и встал рядом.
– Эта девушка, – вновь заговорил он, – рассказала нам, что сегодня ей очень захотелось снова стать canaille[154] – как и всем нам порой. Что ее удержало? Этот самый малютка, которого ты держишь сейчас на руках. А ты хочешь лишить Локу ее ангела-хранителя? Non, non, ma femme[155], – сказал он, нежно кладя руку на голову жены. – Мы должны помнить, что она, бедняжка, не такая, как мы с тобой, она индианка.
Було и Булотта
Когда Було и Булотта, маленькие близнецы из соснового леса, достигли почтенного двенадцатилетнего возраста, на семейном совете было решено, что пришло время обуть их маленькие босые ножки. Эти два смуглокожих и черноглазых акадийских крепыша жили с отцом, матерью и многочисленными братьями и сестрами на склоне холма, в ладном бревенчатом доме с солидным глинобитным дымоходом, примыкавшим к одной из стен. Теперь они вполне могли позволить себе обувь, поскольку скопили кучу пятицентовиков, продавая дамам из деревни, которые «принимали» подобную продукцию, дикий виноград, ежевику и мускат.
Було и Булотта должны были сами купить обувь, и для совершения сего важного приобретения они выбрали субботний день, ибо в Накитошском приходе это самое подходящее время для покупок. И вот ясным субботним днем Було и Булотта, взявшись за руки и прихватив бережно завязанные в воскресный носовой платок четвертаки, десятицентовики и пятицентовые монетки, спустились с холма и скрылись из глаз любопытной компании, собравшейся, чтобы поглазеть им вслед.
Задолго до того, как им пришло время возвращаться, все та же маленькая компания во главе с десятилетней Серафиной, державшей на руках малютку Серафена, выстроилась перед домом шеренгой в том месте, откуда удобнее всего было вести наблюдение.
Еще до того, как двойняшки появились в поле зрения, снизу, от родника, где они, несомненно, остановились, чтобы напиться воды, донеслось их щебетанье. Голоса делались все громче и громче. Потом между ветвями молодых сосенок замелькали голубой капор Булотты и соломенная шляпа Було. Наконец взявшиеся за руки близнецы вышли на поляну, полностью представ взорам братьев и сестер.