Встретив Эдну на скачках, Алси восхитился ею. Он и раньше встречал эту красивую молодую женщину на различных мероприятиях, но она тогда казалась недоступной. Именно по его наущению миссис Хайкэмп пригласила Эдну поехать вместе с ними в жокей-клуб, чтобы посмотреть бега.
Возможно, нашлось бы несколько человек, кто знал толк в скаковых лошадях так же, как Эдна, но совершенно точно не было никого, кто разбирался бы в этом лучше. Эдна сидела между двумя своими спутниками как главный арбитр. Эдне были смешны претензии Аробина, и она выразила сожаление по поводу совершенной неосведомленности миссис Хайкэмп. Скаковые лошади были друзьями ее детства. Атмосфера отцовских конюшен и дыхание пастбища с сочной травой всплыли в ее памяти. Эдна не отдавала себе отчета, что высказывается в точности, как ее отец, по поводу проходящих иноходью перед трибунами лоснящихся кастрированных жеребцов. Она делала очень высокие ставки, и фортуна была благосклонна к ней. Щеки ее лихорадочно блестели; азарт проникал в кровь и мозг, как отрава. Люди оборачивались, чтобы посмотреть на Эдну, и не единожды ей предупредительно предоставляли экипаж, в надежде услышать такой желанный «совет». Аробин заразился настроением Эдны; пылкость молодой женщины влекла его к ней как магнитом. Миссис Хайкэмп оставалась, как всегда, бесстрастной.
Эдна согласилась пообедать вместе с миссис Хайкэмп, поскольку не могла отказаться. Аробин составил им компанию и отослал свой экипаж.
Обед был скучным, и только невероятные усилия Аробина помогали оживить атмосферу. Миссис Хайкэмп сетовала по поводу отсутствия на бегах своей дочери. Она старалась донести до ее сведения, что та пропустила, предаваясь «чтению Данте», вместо того чтобы поехать с матерью.
Девушка держала у лица лист герани и ничего не говорила, однако производила впечатление всезнающей и уклоняющейся от любых обещаний особы. Мистер Хайкэмп был невзрачным лысым человеком, крайне необщительным. Миссис Хайкэмп была сама любезность и очень мило ухаживала за мужем. За обедом она в основном обращалась к нему. После обеда они перешли в библиотеку и вместе читали вечерние газеты под переносной лампой, в то время как молодые люди перешли в соседнюю гостиную поболтать. Мисс Хайкэмп сыграла несколько избранных пьес Грига. Она, казалось, полностью восприняла холодный темперамент композитора, но была совершенно лишена его поэтичности. Слушая ее, Эдна не могла не задавать себе вопрос, не потеряла ли она окончательно вкус к музыке.
Когда подошло время уходить, мистер Хайкэмп пробурчал неубедительное предложение проводить Эдну, без малейшего смущения глядя на свои ноги в шлепанцах. Домой ее отвез Аробин. Поездка в экипаже была долгой, и, когда они добрались до Эспланад-стрит, было уже поздно. Аробин попросил разрешения зайти на секунду, чтобы закурить сигарету – у него кончились спички. Молодой человек наполнил коробок спичками, но не зажигал сигареты до тех пор, пока не добился от Эдны обещания снова поехать с ним на скачки.
Эдна не чувствовала усталости и не хотела спать. Она снова была голодна, поскольку обед у Хайкэмпов, сам по себе отличный, отнюдь нельзя было назвать обильным. Она пошарила в кладовой и принесла оттуда кусочек сыра грюйер и сухое печенье. В холодильнике обнаружила бутылку пива и открыла ее.
Эдна ощущала крайнее возбуждение и беспокойство. Она, с отсутствующим видом мурлыкая себе под нос какой-то незатейливый мотивчик, помешивала угли в камине и жевала печенье. Ей хотелось, чтобы что-нибудь происходило – да что угодно, она сама не знала что. Она жалела, что не задержала Аробина на полчаса – поговорить о лошадях. Потом она пересчитала выигрыш. Но делать было нечего, и Эдна отправилась спать. Она металась в постели много часов без сна в каком-то лихорадочном состоянии.
Посреди ночи Эдна вспомнила, что забыла написать мужу очередное письмо, и решила сделать это завтра и рассказать о посещении жокей-клуба. Она долго сочиняла письмо, в котором не было ничего общего с тем, что она отправила на следующий день. Когда утром горничная разбудила Эдну, ей снился мистер Хайкэмп, который играл на рояле при входе в музыкальный магазин на Кэнэл-стрит, в то время как его жена говорила Алси Аробину, садясь в трамвай на Эспланад-стрит: «Как жаль, что такой талант пропадает! Но я должна ехать».
Когда через несколько дней Алси Аробин заехал за Эдной в своем экипаже, миссис Хайкэмп с ним не было. Он сообщил, что заберет ее по пути. Но поскольку даму заранее не оповестили о намерении заехать за ней, ее не оказалось дома. Дочь миссис Хайкэмп как раз уходила, чтобы попасть на собрание местного отделения Общества любителей фольклора, и очень сожалела, что не может поехать с ними. Аробин в видимом замешательстве спросил Эдну, есть ли у нее кто-то, кого бы ей хотелось пригласить. Эдна сочла, что не стоит обращаться к кому-то из представителей светского общества, от которого она устранилась. Эдна подумала о миссис Ратиньоль, но она знала, что ее белокурая подруга не выходит из дому, кроме как вечером, после наступления темноты, чтобы совершить вместе с мужем неторопливую прогулку по кварталу. Мадемуазель Рейц высмеяла бы подобное предложение от Эдны. Миссис Лебрен, скорее всего, была бы в восторге от поездки, но по какой-то причине Эдне не хотелось с ней общаться. Поэтому они поехали вдвоем, она и Аробин. День оказался исключительно интересным. Возбуждение, как перемежающаяся лихорадка, вернулось к молодой женщине. Ее речь стала уверенной и доверительной. Сблизиться с Аробином не составляло особого труда. Он легко входил в доверие – такова была его манера держаться. Предварительный этап знакомства Алси старался пропускать, когда дело касалось хорошенькой, привлекательной женщины.
Аробин остался на обед и уселся у камина. Они долго смеялись и болтали, и перед тем, как уйти, Алси сказал Эдне, какой могла бы быть их жизнь, если бы он узнал ее несколькими годами раньше. С обезоруживающей откровенностью Аробин рассказал, каким испорченным, непослушным мальчишкой он был, и порывисто засучил манжет, чтобы показать на запястье шрам от удара саблей, полученный на дуэли под Парижем, когда ему было девятнадцать лет. Эдна коснулась руки молодого человека, рассматривая красный рубец на внутренней стороне запястья. И под воздействием мгновенного импульса, в котором было что-то судорожное, ее пальцы сомкнулись на руке Алси. Он ощутил ногти Эдны на своей ладони.
Молодая женщина поспешно встала и отошла в сторону камина:
– От вида раны или шрама мне всегда делается дурно, мне не нужно было смотреть на него.
– Прошу вас извинить меня, – умолял Аробин, подходя к ней, – мне никогда не приходило в голову, что вид шрама может показаться отталкивающим.
Алси стоял очень близко к Эдне, и откровенная дерзость в его глазах победила в ней прежнее, исчезающее «я», разбудив пылкую чувственность. В лице Эдны он увидел достаточно, чтобы осмелиться взять ее руку и держать до тех пор, пока он не закончил произносить пожелание спокойной ночи.
– Вы поедете снова на скачки? – спросил молодой человек.
– Нет. С меня достаточно скачек. Я не хочу потерять те деньги, что я выиграла. К тому же, когда погода светлая, мне надо работать, а не…
– Да, разумеется, работайте. Вы обещали показать мне свои работы. Когда утром я могу прийти к вам в мастерскую? Завтра?
– Нет!
– Послезавтра?
– Нет-нет.
– О, прошу вас, не отталкивайте меня! Я кое-что понимаю в живописи. Я мог бы помочь вам парой советов.
– Нет. Спокойной ночи. Почему вы не уходите, когда уже попрощались? Вы мне не нравитесь, – продолжала Эдна взволнованным тоном, пытаясь высвободить руку. Она чувствовала, что ее словам недостает искренности, и понимала, что Алси тоже это почувствовал.
– Мне жаль, что я вам не нравлюсь. Мне жаль, что я обидел вас. А чем же я обидел вас? Что я сделал? Можете ли вы простить меня? – И молодой человек склонился к руке Эдны и прижался губами к ее пальцам, как если бы желал никогда не отпускать их.
– Мистер Аробин, – запротестовала Эдна, – волнения сегодняшнего дня вывели меня из равновесия, я сама не своя. Должно быть, мое поведение направило вас в неверном направлении. Пожалуйста, я хотела бы, чтобы вы ушли. – Она говорила монотонным, скучным голосом.
Молодой человек взял шляпу со стола и стоял, отвернув от нее взгляд в сторону затухающего огня в камине. Некоторое время он выдерживал выразительную паузу.
– Не ваше поведение направило меня в неверном направлении, миссис Понтелье, – сказал Алси наконец. – Это мои собственные чувства сделали это. Я ничего не мог с этим поделать. Когда вы рядом, что мне делать? Пожалуйста, не думайте об этом, не тревожьте себя. Вы видите, я ухожу, как вы приказываете. Если вы желаете, чтобы я держался вдали от вас, я это сделаю. Если вы позволите мне вернуться, я… Вы ведь позволите мне вернуться?
И Алси бросил на Эдну призывный взгляд, на который она не ответила.
Искренность, звучавшая в речах Алси Аробина, нередко обманывала даже его самого. Но Эдне было решительно все равно, была его искренность подлинной или нет. Когда она осталась одна, то машинально взглянула на свою руку, которую Алси пылко целовал. Потом она положила голову на каминную полку. Эдна чувствовала себя как женщина, которую в момент страсти соблазнили на акт неверности и теперь она, очнувшись от чар, осознает значение произошедшего. В голове Эдны промелькнула смутная мысль: «Что он подумает?»
Она имела в виду не своего мужа – она думала о Роберте Лебрене.
Муж в качестве оправдания казался Эдне теперь человеком, с которым она сочеталась браком без любви.
Она зажгла свечу и поднялась в свою комнату. Алси Аробин абсолютно ничего для нее не значил. Тем не менее его присутствие, обходительные манеры, теплый взгляд и, прежде всего, прикосновение его губ к ее руке подействовали на Эдну, как наркотик.
Она заснула тяжелым сном, пронизанным мимолетными видениями.
Глава XXVI
Алси Аробин написал Эдне хорошо продуманное письмо с извинениями, пронизанными искренностью.