– Оставьте его в покое, – махнул рукой Аробин.
– Он позирует, – предположил мистер Мерримен, – надо подождать, пусть вино выветрится.
– По-моему, его парализовало, – засмеялась миссис Мерримен.
И, перегнувшись через кресло юноши, она взяла бокал из руки Виктора и поднесла к его губам. Тот медленно отпил вино, и, когда он полностью осушил его, миссис Мерримен поставила бокал на стол и вытерла Виктору губы прозрачным платочком.
– Да, я спою для вас, – сказал он, поворачиваясь в кресле к миссис Хайкэмп.
Он сцепил руки за головой и, глядя в потолок, промычал что-то, пробуя голос, наподобие того как музыкант настраивает инструмент. И затем, глядя на Эдну, запел:
– Ah! situsavais!
– Перестаньте! – крикнула она. – Не пойте эту песню. Я не хочу, чтобы вы пели ее.
И Эдна импульсивно, не отдавая себе отчета в том, что делает, поставила свой бокал на стол так, что он вдребезги разбился о графин. Вино залило брюки Аробина, и несколько капель попали на черное кисейное платье миссис Хайкэмп. Виктор, то ли потеряв всякие представления о вежливости, то ли не поняв, что хозяйка дома говорит серьезно, засмеялся и продолжал петь.
– Ах нет, вы не должны, не должны, – крикнула Эдна и, отодвинув назад кресло, встала и, подойдя к юноше, закрыла ему рот рукой.
Виктор поцеловал мягкую ладонь, прижатую к его губам.
– Нет-нет, миссис Понтелье, я не буду. Я не знал, что вы всерьез. – Он смотрел на нее ласкающим взглядом.
Прикосновение его губ к руке было как нежный укус. Эдна сняла венок из роз с его головы и бросила через стол:
– Достаточно, Виктор, вы уже долго позируете. Отдайте миссис Хайкэмп ее шарф.
Миссис Хайкэмп сама сняла с юноши шарф.
Мисс Мэйблант и мистер Гувернейл внезапно прониклись мыслью, что наступило время прощаться. А мистер и миссис Мерримен выразили удивление, что уже так поздно.
Перед тем как попрощаться с Виктором, миссис Хайкэмп пригласила юношу зайти к ним с дочерью, которая, она уверена, будет счастлива с ним познакомиться, поговорить по-французски и попеть с ним французские песни. Виктор выразил желание посетить мисс Хайкэмп при первой же представившейся возможности. Он спросил Аробина, по пути ли им. Тот ответил, что нет. Музыканты с мандолинами давно уже исчезли. На улице царила глубокая тишина, и голоса расходящихся гостей Эдны разносились диссонансом в безмятежной гармонии ночи.
Глава XXXI
– Что ж? – обратился к Эдне Аробин, оставшийся с ней, после того как все остальные гости разошлись.
– Что ж, – повторила за ним Эдна и встала, потягиваясь; она ощущала потребность расслабить мышцы после долгого сидения.
– Что дальше? – продолжал Аробин.
– Все слуги ушли. Тогда же, когда и музыканты. Я уволила их, – сообщила Эдна. – Дом нужно запереть, после чего я пойду к себе в «голубятню» и пришлю сюда Селестину утром, чтобы все убрать.
Аробин огляделся по сторонам и начал тушить лампы.
– А что наверху? – осведомился он.
– Там, я думаю, все в порядке, разве что одно или два окна не заперты. Лучше, если мы посмотрим. Можете взять свечу и подняться. Заодно принесите мне мою накидку и шляпку – они лежат на кровати в проходной комнате.
Аробин взял свечу и отправился наверх, а Эдна принялась закрывать двери и окна. Было очень неприятно оставлять в доме запах табачного дыма и винных паров. Молодой человек принес накидку и шляпку и помог Эдне одеться. Когда все было надежно заперто, а лампы потушены, они вышли через парадный вход. Аробин запер дверь и отдал ключ Эдне, после чего помог ей спуститься по ступенькам.
– Хотите веточку жасмина? – спросил он, на ходу обрывая несколько цветков.
– Нет, я ничего не хочу.
Эдна была раздосадована в душе, и ей не хотелось ничего говорить. Она приняла руку своего спутника, которую тот предложил ей, другой рукой придерживая шлейф атласного платья. Эдна посмотрела вниз и заметила, что черные брюки Аробина контрастируют с желтым сиянием ее наряда. Где-то вдалеке послышался свисток поезда, колокола зазвонили – полночь! На коротком пути им никто не встретился.
Домик стоял за запертыми воротами, за ними виднелся небольшой цветник, явно заброшенный. Сбоку было небольшое крыльцо, на которое выходили трехстворчатое окно и входная дверь. Дверь открывалась прямо в гостиную, бокового входа не было. Сзади во двор выходила окнами комната для слуг, в которой устроилась старая Селестина.
На столе Эдна оставила неярко гореть лампу. Ей удалось придать комнате жилой вид. На столе лежали несколько книг, рядом стоял диван. На полу – новые циновки, прикрытые сверху парой ковриков. На стенах были развешаны несколько неплохих картин. Комната, к удивлению Эдны, оказалась полна цветов. Это Аробин послал их, и он же распорядился, чтобы в отсутствие Эдны Селестина расставила их по вазам. Спальня примыкала к гостиной, а дальше, через небольшой коридор, находились столовая и кухня.
Эдна села, она казалась удрученной.
– Вы устали? – спросил Аробин.
– Да, и замерзла, и несчастна. У меня такое чувство, как будто я была заведена до какого-то предела и что-то внутри меня сломалось.
Эдна опустила голову на руку, лежавшую на столе.
– Вам хочется отдохнуть, – вздохнул Аробин, – и побыть в покое. Я пойду. Оставляю вас, отдыхайте.
– Да, – кивнула Эдна.
Аробин остановился напротив нее и мягко провел рукой по ее волосам, исходящий от пальцев молодого человека магнетизм породил в женщине чувство физического комфорта. Она могла бы спокойно уснуть здесь, если бы Алси продолжал так водить рукой. Он сдвинул Эдне волосы от затылка наверх.
– Надеюсь, утром вы почувствуете себя лучше, – улыбнулся он. – Вы постарались сделать слишком много за последние несколько дней. Обед был последней каплей, можно было бы обойтись без него.
– Да, – согласилась Эдна, – это было глупо.
– Нет, это было восхитительно, но вы выбились из сил.
Рука молодого человека блуждала теперь по прекрасным плечам Эдны, и он чувствовал отклик ее плоти на свое прикосновение.
Аробин сел рядом и легко поцеловал в плечо.
– Я думала, вы собирались уйти, – сказала она дрогнувшим голосом.
– Я и собираюсь, после того как пожелаю вам спокойной ночи, – кивнул молодой человек.
– Спокойной ночи, – пробормотала Эдна.
Аробин продолжал ласкать ее. Он не сказал спокойной ночи до тех пор, пока Эдна не сделалась покорной его желаниям.
Глава XXXII
Когда мистер Понтелье узнал о намерении своей жены покинуть дом и переселиться куда-то в другое место, он немедленно написал ей письмо, где высказал неодобрение и выразил категорический протест. Приведенные женой причины мистер Понтелье был не склонен признавать разумными. Он надеется, писал он, что Эдна не действует под влиянием опрометчивого побуждения, и умоляет ее подумать прежде всего о том, что скажут люди. Когда мистер Понтелье излагал свои мысли, он не помышлял о скандале. Ему и в голову никогда не приходило что-то подобное. Он просто думал о своей финансовой репутации. Ведь могли пойти слухи, что Понтелье переживают неудачи и вынуждены вести более скромный образ жизни, чем раньше. А это могло нанести непоправимый урон его делу.
Но, вспомнив странное настроение Эдны в последнее время и предполагая, что она действовала со всей решимостью, мистер Понтелье взял ситуацию в свои руки со свойственной ему решительностью и поступил в соответствии со своим хорошо всем известным тактом.
Та же почта, что доставила Эдне его письмо, привезла инструкции – самые подробные – известному архитектору относительно перепланировок его дома, над которыми он давно размышлял и которые хотел бы увидеть воплощенными в жизнь, когда вернется домой после временного отсутствия.
Были наняты опытные, надежные грузчики, их задачей было перевезти мебель, ковры, картины – иными словами, все движимое имущество – в безопасное место. И в невероятно короткие сроки дом Понтелье был отдан в руки мастеров. Предполагалось еще одно дополнение – маленький кабинет; в доме должны были появиться настенные росписи, и паркет из твердых пород дерева должен был быть положен в комнаты, еще пока для этого не отведенные.
А кроме того, в одной из ежедневных газет появилась короткая заметка на тему о том, что мистер и миссис Понтелье планируют летом поехать за границу, а их великолепной резиденции на Эспланад-стрит предстоит подвергнуться дорогостоящей перестройке, и она будет готова для проживания не раньше, чем супруги вернутся. Мистер Понтелье сумел сохранить лицо!
Эдна восхитилась его искусным маневром и избегала любой случайности, которая могла бы воспрепятствовать его намерениям. Когда ситуацию в изложении мистера Понтелье в обществе приняли и сочли само собой разумеющейся, она с удовлетворением решила, что должно быть именно так. «Голубятня» нравилась ей. Дом сразу же приобрел интимный характер крова, в то время как сама Эдна привнесла в него тот шарм, который создавал в доме уют. Она испытывала чувство, что опустилась вниз по социальной лестнице с параллельным подъемом по духовной шкале. Каждый шаг, который Эдна предпринимала, чтобы избавить себя от обязательств, прибавлял ей силы и расширял горизонты ее личности. Она начала смотреть на жизнь собственными глазами, постигать в ней глубокие подводные течения. Больше Эдна не соглашалась кормиться чужими мнениями, когда ее собственная душа предлагала свои.
Некоторое время спустя, фактически через несколько дней, Эдна поехала в Ибервилль и провела неделю с детьми. Стояли восхитительные февральские дни, и в воздухе уже чувствовалась весна.
Как рада Эдна была увидеть детей! Она заплакала от радости, когда ощутила обнимающие ее маленькие ручки, плотные румяные щечки, прижимающиеся к ее разгоряченным щекам. Она смотрела в личики сыновей голодными глазами, не в силах наглядеться. А какие истории мальчуганы рассказывали своей матери! О свинках, коровах, мулах! О том, как они ездили на мельницу, ловили рыбу на озере с дядей Джаспером, собирали пекан вместе с выводком черных малышей Лиди, перевозили щепки в своем автомобильчике. Это в тысячу раз интереснее – перевозить настоящие щепки для настоящего очага хромой Сузи, чем тащить крашеные камни по дорожке в саду на Эспланадстрит.