– Я рад, chere amie[57], что ты наконец преодолела свою неприязнь к нему. Право же, он ее не заслуживает.
– А-ах! – сказала она, смеясь, после того как прижалась долгим нежным поцелуем к его губам. – Я все преодолела! Вот увидишь. В этот раз я буду с ним очень любезна.
Поцелуй
На улице было еще довольно светло, но комната, где окна были задернуты шторами и в камине чуть теплился слабый неуверенный огонь, тонула в глубоких тенях.
Одна из этих теней окутывала Брентейна, и это его устраивало. Темнота придавала ему смелости, и он не сводил страстного взгляда с девушки, освещенной пламенем камина.
Она была очень красива. Восхитительный, утонченный цвет лица, свойственный брюнеткам, свидетельствовал о хорошем здоровье. Она вполне владела собой и сидела, поглаживая по блестящей шерстке кошку, свернувшуюся у нее на коленях. Время от времени она бросала взгляд в сторону тени, скрывавшей ее собеседника. Они тихо говорили о малозначащих вещах, явно далеких от тех, что занимали их мысли. Она знала, что он любит ее, этот откровенный, громогласный парень, не обладающий достаточным лукавством, чтобы скрывать свои чувства, да и не имевший такого желания.
В последние две недели он нетерпеливо и настойчиво искал ее общества. Она не сомневалась, что он предложит ей руку и сердце, и собиралась принять предложение. Этот невзрачный и непривлекательный Брентейн был сказочно богат, а она стремилась к такой жизни, которую могло обеспечить богатство.
Во время одной из пауз в разговоре о последнем чаепитии и очередной вечеринке дверь отворилась, и в комнату вошел молодой человек, которого Брентейн знал достаточно хорошо. Девушка повернула к нему голову. Пара широких шагов – и он уже был около нее и склонился над ее креслом. И прежде чем она могла заподозрить что-то в его намерениях, поскольку не осознавала, что он не заметил ее гостя, он запечатлел на ее губах долгий страстный поцелуй.
Брентейн медленно поднялся, то же самое, но только быстро, сделала и девушка, и новоприбывший оказался между ними. На его лице выражение удовольствия и вызова боролись с некоторым смущением.
– Я полагаю, – запинаясь, проговорил Брентейн, – что слишком долго задерживаю вас. Я… я понятия не имел… то есть я должен попрощаться.
Он смял свою шляпу и, вероятно, не заметил, что она протягивает ему руку. Самообладание не до конца покинуло ее, но она уже не могла полностью доверять своему голосу.
– Убейте меня, если я видел, что он тут сидит, Натти! Я понимаю, получилось чертовски неловко. Но я надеюсь, вы простите мне один раз – я не сдержался. А что, в чем дело?
– Не прикасайтесь ко мне и не подходите ко мне, – резко одернула она нового гостя. – Как это понимать, что вы заходите в дом без звонка?
– Я зашел вместе с вашим братом, как часто делаю, – холодно ответил он, оправдываясь. – Мы прошли через черный вход. Он поднялся наверх, а я вошел, надеясь найти вас. Объяснение вполне простое и должно удовлетворить вас. Так что конфуза было не предотвратить. Но скажите же, что прощаете меня, Натали! – смягчаясь, просил он.
– Простить вас! Вы не знаете, о чем говорите. Дайте мне пройти. Это зависит от многого, смогу ли я вообще когда-нибудь простить вас.
На следующей вечеринке, о которой они говорили тогда с Брентейном, увидев молодого человека, девушка приблизилась к нему с очаровательной непосредственностью.
– Могу ли я коротко поговорить с вами, мистер Брентейн? – обратилась она к нему с обворожительной, но смущенной улыбкой.
Он казался запредельно несчастным, но, когда она взяла его под руку и отвела в сторону в поисках укромного уголка, луч надежды озарил почти комическое выражение страданий на его лице.
Девушка заговорила с подлинной искренностью:
– Возможно, мне не следовало искать беседы с вами, мистер Брентейн, но… ах, мне было так неловко, я почувствовала себя почти несчастной после того случая несколько дней назад. Когда я подумала, что вы могли неправильно понять то, что произошло, и поверить… – Надежда со всей очевидностью одержала верх над печалью на круглом бесхитростном лице Брентейна. – Конечно, я знаю, что для вас это ничего не значит, но просто ради меня я прошу вас понять, что мистер Харви – давний близкий друг, проверенный временем. Мы всегда были как кузены или, можно сказать даже, как брат и сестра. Он самый близкий товарищ моего брата и часто воображает, что имеет право на некоторые привилегии, как если бы он был членом семьи. Ах, я знаю, говорить вам все это нелепо, неуместно и даже недостойно, – бедняжка почти плакала, – но мне так небезразлично, что вы думаете обо мне.
Ее голос звучал очень тихо и взволнованно. Грустное выражение несчастья полностью испарилось с лица Брентейна.
– Так вам и в самом деле не все равно, что я думаю, мисс Натали? Могу я называть вас мисс Натали?
Они завернули в длинный, слабо освещенный коридор, по обе стороны которого виднелись изящных форм высокие растения. Медленно они дошли до самого конца коридора. Когда же они повернулись, чтобы пойти обратно, Брентейн сиял, а на ее лице явственно читалось торжество победы.
На свадьбе Харви был в числе приглашенных гостей. Он отыскал Натали в один из редких моментов, когда она оказалась одна.
– Ваш муж, – сказал он, улыбаясь, – послал меня передать вам поцелуй. – Яркая краска залила лицо и полную гладкую шею новобрачной. – Полагаю, для мужчины естественно чувствовать и действовать в таких случаях со всей щедростью. Он говорит, что не хочет, чтобы его брак полностью оборвал ту приятную близость, которая существовала между вами и мной. Не знаю, что вы ему говорили, – продолжал он с дерзкой улыбкой, – но он послал меня сюда поцеловать вас.
Натали почувствовала себя как игрок в шахматы, который, точно рассчитав позицию фигур, видит, что игра идет по намеченному плану. Ее глаза заблестели, лицо осветила нежная улыбка, когда она взглянула собеседнику в глаза. Губы ее раскрылись и жаждали поцелуя.
– Но вы знаете, – спокойно продолжал он, – я не сказал ему, поскольку это было бы неблагодарностью с моей стороны, но вам я скажу. Я больше не целую женщин – это опасно.
Что ж, у нее остался Брентейн и его миллионы. Нельзя в этой жизни иметь все. И с ее стороны вряд ли было бы разумно на это надеяться.
Пара шелковых чулок
Маленькая миссис Соммерс однажды оказалась неожиданной обладательницей пятнадцати долларов. Деньги показались ей очень большими, и, набивая ими потертый кошелек, она испытала чувство собственной значимости, которого не ощущала уже многие годы.
Ее крайне занимал вопрос вложения этих средств. Несколько дней она бродила в мечтательном на первый взгляд настроении, но на самом деле она была поглощена размышлениями и расчетами. Она не хотела действовать поспешно и сделать что-то, о чем впоследствии могла бы пожалеть. Но в безмолвные ночные часы она лежала без сна, постоянно возвращаясь к планам в своей голове, и, как ей казалось, ясно видела, как правильно и разумно потратить эти деньги.
Пару долларов надо добавить к той цене, которую она обычно платит за башмаки для Джени, что позволит им продержаться намного дольше, чем обычно. Она купит столько-то ярдов перкаля, чтобы сшить новые блузки для мальчиков, Джени и Мэг. Раньше она намеревалась продлить жизнь старым, поставив на них аккуратные заплатки. У Мэг будет новое платье. Она видела кое-какие красивые образцы на витрине, это будет очень выгодная покупка. И останется еще немного, чтобы купить новые чулки – по две пары на каждого, – и это избавит ее от штопки на какое-то время! Она приобретет кепочки для мальчиков и шляпки девочкам.
Миссис Соммерс представляла себе свое маленькое семейство в красивой, изящной и впервые в их жизни новой одежде, и этот образ так взволновал и возбудил ее, что она лежала без сна в предвкушении будущих покупок.
Соседи иногда болтали о неких «лучших днях», которые знавала маленькая миссис Соммерс задолго до того, как она впервые подумала о том, чтобы стать ею. Сама она не предавалась подобным болезненным воспоминаниям. У нее не было ни секунды времени, которое она могла бы уделить прошлому. Нужды сегодняшнего дня полностью поглощали ее внимание. Будущее, подобно смутно маячившему перед глазами суровому монстру, порой ужасало ее, но, по счастью, Бог, коли дал день, даст и пищу.
Миссис Соммерс понимала ценность покупки по сниженной цене. Она могла стоять в очереди часами, постепенно приближаясь к желанной вещи, которая продавалась ниже ее стоимости. Она могла локтями прокладывать себе дорогу, если потребуется; она научилась вцепляться в товар и держать его, не выпуская, с упорством и решимостью, пока не придет ее очередь быть обслуженной, не важно, сколько времени это займет.
Но в этот день она немного ослабела и устала. Она проглотила слишком легкий завтрак – а, нет! Когда она собралась подумать о том, чтобы поесть, между кормлением детей и уборкой, готовясь к походу по магазинам, она на самом деле вообще забыла о завтраке!
Миссис Соммерс села в кресло-вертушку перед каким-то прилавком, где было сравнительно мало народу, собираясь с силами и набираясь смелости, чтобы пробиться сквозь нетерпеливую толпу, осаждавшую столы с грудами мадаполама и тончайшего батиста.
Ею овладело вялое ощущение неудачи, и она бесцельно проводила руками по прилавку. Миссис Соммерс не носила перчатки. Постепенно до ее сознания дошло, что ее рука лежит на чем-то очень гладком, скользящем, очень приятном на ощупь. Она опустила глаза и увидела, что это была груда шелковых чулок. Рядом висело объявление, из которого следовало, что на них снижена цена с двух долларов пятидесяти центов до одного доллара девяноста восьми центов. Девушка, стоявшая за прилавком, поинтересовалась, не желает ли она взглянуть на их ассортимент шелковых чулочных изделий. Миссис Соммерс улыбнулась, как если бы ей предложили полюбоваться бриллиантовой диадемой с конечной целью ее приобретения. Но она продолжала перебирать эти мягкие, блестящие, роскошные вещи – теперь обеими руками, поднимая их так, чтобы они блестели, – и ощущала, как они проскальзывают, подобно змеям, сквозь ее пальцы. На ее бледных щеках внезапно выступили два лихорадочно-красных пятна.