Однако действительно ли необходим поиск преемника? Или я рассыплюсь на какие-то фрагменты, когда придет срок, независимо от того, найду ли какого-то иного подходящего для «книжного магазина» человека? А может быть, я стану одним из тех, кто навещает меня с самого детства и бормочет странные, непонятные, почти неслышные слова?
Трехиглые колюшки
(Этот рассказ был опубликован в каком-то журнале биологической направленности, что явствовало из другой статьи, которую можно было прочесть на обороте последней страницы пачки листов, вырванных из журнала. Там было опубликовано начало большой заметки собственно о данной рыбной породе, где говорилось, что это более чем странное наименование – трехиглые колюшки – обозначает вид пресноводных лучепёрых рыб из отряда колюшкообразных, а название они получили из-за трех шипов, расположенных перед спинным плавником. Я несколько был удивлен сообщением о том, что эти трехиглые как-бы-их-там-ни-называли имеют обыкновение обитать не только в реках и озерах, но и в морских прибрежьях. На мой взгляд, довольно странное замечание, потому что реки и озера состоят из пресной воды (не говоря уж о водорослях), а море – из соленой, и до сих пор я совершенно искренне полагал, что рыбы предпочитают либо один, либо другой вид воды. Полагаю, автор опубликованных в биологическом журнале статей поднял бы на смех мои слабые познания в данной области!
Впрочем, и сочинителю рассказа, к которому он присоединил свои «научные» рассуждения, досталось немало язвительных высказываний, одно из которых гласило: «Самцы трехиглых колюшек никогда не подпускали к своим гнездам посторонних самцов и тщательно охраняли свое будущее потомство. Пренебрежение этой специфической особенностью данного вида живой природы определенно говорит о том, что автор рассказа владеет лишь крайне поверхностной информацией об описываемых персонажах и пренебрегает наиболее очевидной особенностью их существования».
Далее, однако, он слегка поменял гнев на милость и прибавил: «С другой стороны, даже такой примитивный взгляд на характерное поведение трехиглых колюшек пробуждает в читателе, пусть и весьма далеком от интереса к многообразной природной реальности, определенное любопытство к этому вопросу, требующему, впрочем, более подробного изучения».
После подобного заявления он перешел к критике уже не художественного сочинения, а научных работ, связанных с трехиглыми колюшками, и в его статье немало суровых осуждений досталось и различным исследователям!
Полная негодований статья неизвестного ругателя всего и всех была оборвана, поскольку дед определенно ею не заинтересовался: он сохранил лишь вымышленную историю, написанную неким Коннором Эллингтоном.
Кем приходился этот Коннор Эллингтон нашему семейству – и по сей день является для меня загадкой, но, впрочем, не существует ни малейшего сомнения в том, что изначально деда в первую очередь заинтересовала именно фамилия человека, написавшего эту «рыбью» историю. Имеется также вероятность, что автором текста все-таки являлся мой дед собственной персоной, по какой-либо причине решивший скрыть свое истинное имя под таким более чем странным «псевдонимом».
Несколько мест в этом рассказе были обведены толстым красным карандашом – очевидно, они имели какое-то особенное значение, которое, впрочем, так и осталось для меня неизвестным).
Ксавьер Эллингтон приходился мне кузеном (так начиналось повествование). Следует признать, что нас никогда не связывали глубокие дружеские отношения; говоря по правде, несмотря на довольно близкую родственную связь, мы оставались в сущности чужими людьми. Я редко навещал его, живущего в деревне. Впрочем, следует отдать должное хотя бы моим попыткам, пусть нечастым и лишенным энтузиазма, поддерживать родственную связь, поскольку Ксавьер не навещал меня никогда. «Город, – говорил он, – уж точно не для меня. Если уж быть прямолинейным и высказывать все как есть, то город производит на меня весьма тошнотворное впечатление. Уж прости меня, дорогой родственник, но, если у тебя вдруг возникла необъяснимая охота повидаться, приезжай-ка лучше ты ко мне в деревню, и я отведу тебя к реке Стикс». После такого высказывания он откидывал назад голову и, тряся чрезмерно крупным кадыком, принимался неуважительно хохотать.
Ирония заключалась в том, что река, омывающая их деревню и приносящая столь необходимую для человеческой и животной (не говоря уж о растительной) жизни влагу, в действительности именовалась Стисс, однако знатоки древней мифологии нарочито изменяли в своих разговорах ее имя, полагая шутку чрезвычайно остроумной и занимательной.
Хоть мы с двоюродным братом и были ровесниками, однако ж я, в отличие от него, получил подходящее для практической работы образование и много лет трудился в недурной (впрочем, небольшой) фирме по производству металлических изделий, таких, как гвозди, шурупы, болты и прочий необходимый при ремонтах материал. Я гордился своим делом и считал, что действительно приношу пользу другим людям. И разве не в этом цель человеческого существования?
Кузен мой, в полную противоположность мне, совершенно не интересовался подобными вопросами. Он получил в наследство небольшой дом, где и проживал всю свою жизнь. За все минувшие годы он ни разу не потрудился сделать в собственном жилище хотя бы минимальный ремонт! Питался он преимущественно рыбой и теми плодами, что росли на его участке. Убогие денежные средства приносили ему случайные подработки – то помощь соседям по ремонту в домашнем хозяйстве, то продажа пойманной рыбы на здешнем базаре, который открывался всего лишь два раза в месяц.
Таким образом, хотя мы являлись родственниками и ровесниками, все же оставались абсолютно чуждыми друг другу. Но поскольку обстоятельства не вынуждали нас общаться друг с другом, когда подобного желания не возникает, оба мы вели ту жизнь, которая нас устраивала, и не сильно переживали из-за родства. В частности, мы, как мне припоминается, ни разу не поздравляли друг друга с днем рождения.
Однако какая-то внутренняя связь – ее можно назвать связью судьбы – все же нас объединяла, как бы мы ни старались это отрицать. Так, у нас в один и тот же год появилась в волосах седая прядь – возмутительно рано, учитывая всего лишь тридцатичетырехлетний возраст. Оба мы одновременно перестали употреблять в пищу свиное мясо, поскольку от таких блюд начинало перекручивать желудок и нас буквально корчило от боли – сказалось болезненное возрастное развитие организма.
В одно и то же время произошла у нас и попытка устроить семейную жизнь, иначе говоря – вступить в брак с молодыми особами, которые, как нам представлялось, вполне подходили для этого. Однако все рухнуло в единый момент и сходным образом: девицы внезапно испытали сильнейшее разочарование и довольно грубо разорвали помолвку. Следует ли упоминать о том, что эти разрывы помолвок случились у меня и кузена Ксавьера в один и тот же год, с разницей всего в пару месяцев! Иначе говоря, хоть мы и шли по жизни разными дорогами, сами эти дороги проложены были рукой Высшего Создателя определенно параллельным курсом.
Когда нам исполнилось тридцать восемь лет, произошла катастрофа. В такое трудно поверить, но в те дни я куда больше переживал за своего двоюродного брата, нежели за себя самого.
Наша фирма, работе в которой я отдал больше пятнадцати лет, разорилась буквально за месяц. Произошло это из-за перепроизводства и появления конкурентов, у которых имелись гораздо более современные станки, выпускающие, как уверяли рекламодатели, куда более качественную продукцию. Таким образом наши сотрудники, которые вкладывали в качество работы исключительно собственное умение и добросовестные старания, оказались выброшены на улицу. Те, кто помоложе, отправились искать новую работу; некоторые даже попытались устроиться в ту самую фирму, которая нас погубила!
Что касается меня, то я первым делом подумал о своем кузене. По всей видимости, лицо мое было искажено такой гримасой ужаса, что это повергло в шок даже моих – не менее моего пострадавших – коллег. Некоторые из них принялись трясти меня за плечи, кто-то подал воды, а руководитель нашего отдела сильными движениями гладил меня по спине и бормотал: «Все уладится, все уладится, главное – здоровье».
После этого тяжелого дня мы все разошлись кто куда и больше никогда не встречались.
На следующее утро я получил телеграмму, в которой говорилось, что мой кузен непостижимым образом исчез. Телеграмма, посланная местным полицейским, содержала вопрос: не ко мне ли он отправился? Его не могут найти уже третий день, а ведь до сих пор он каждое утро неизменно появлялся на улицах, приветливо здоровался с местными жителями – и вообще представлял собой, что называется, ежедневно зримую фигуру. Так не в город ли он уехал, никому не сообщив о том ни слова?
Я тотчас собрал те немногие вещи, которые были мне по-настоящему нужны в ежедневном обиходе, и выехал к кузену в место его обиталища.
Ничто не изменилось в доме моего кузена – он оказался ровно таким, каким и оставался в моей памяти, только краска на стенах облезла еще очевиднее, да сундук, в котором навалены были какие-то старые, ненужные вещи, сделался еще чернее, и пыль, что лежала поверх него, впиталась в древесину еще глубже.
Я тотчас же принялся чихать и кашлять – от этой пыли поднялась аллергия, пропитывавшая мою кожу и легкие. Чесалась щека, потом зачесался подбородок, и я побыстрее вышел на свежий воздух. Даже и не знаю, как здесь ночевать! Не поискать ли мне какое-нибудь съемное жилище? Я покачал головой, прекрасно понимая, что в деревне, подобной любимому малому отечеству моего брата, никакого «съемного жилища» не отыщешь: чужаки не имеют обыкновения приезжать сюда.
Я распахнул все окна, вынес на двор наиболее развалившиеся и воняющие предметы (начиная с сундука), и некоторое время сидел посреди двора на стуле и курил, желая успокоиться и набраться необходимых сил.