[1], то должны быть здесь где-то указаны. Однако я нахожу лишь имя и номер телефона ее бабушки. Если ее воспитывала бабушка, почему она просто не сказала об этом?.. Чем больше я пытаюсь разгадать тайну Оливии Финнеган, тем более загадочной она оказывается.
Я набираю номер бабушки. Бодрый голос на другом конце провода сообщает мне, что я позвонил в дом престарелых «Сансет спрингс». В первую секунду я думаю, что неправильно набрал номер, но все-таки прошу позвать к телефону ее бабушку.
– Я тренер ее внучки, – объясняю я, – и она указана в списке ближайших родственников.
– Извините, – оживленно отвечает моя собеседница, – но у нас есть определенные инструкции, согласно которым мы можем передавать мисс Ане звонки только от членов семьи.
Я крепко сжимаю телефон, изо всех сил пытаясь сдержать свое нетерпение.
– Послушайте, это на самом деле важно. Мне нужно связаться с кем-то из родных Оливии, и у нас указан только этот номер.
– Я все равно сомневаюсь, что от нее было бы много прока. У нее болезнь Альцгеймера, – добавляет женщина, понижая голос до шепота. – Я не должна вам этого говорить, но здесь довольно поздняя стадия. В последнее время она не может никого вспомнить.
То есть на экстренный случай у Оливии указан контакт человека с тяжелой стадией болезни Альцгеймера. Что может означать лишь одно: у нее больше никого нет.
– Как давно она у вас живет?
– Ну, такого рода информацию я тоже не должна разглашать, – говорит моя собеседница, а затем ее голос снова понижается до шепота: – Но прошло уже чуть больше четырех лет.
Я растираю грудь от боли, поселившейся в ней во время этого звонка. На тот момент Оливия еще даже не окончила школу. Так кто же воспитывал ее все эти годы? И где ее родители?..
В тот вечер я рассеян во время ужина у Джессики. Стоит мне решить, что я начал понимать, что же пришлось пережить Оливии, и ситуация оказывается еще хуже.
– Кстати, какую работу тебе нужно было сделать вчера ночью? – спрашивает Джессика, вновь привлекая мое внимание.
Мои намерения по отношению к Оливии были совершенно невинными. И если бы они такими и остались, я бы, наверное, сказал Джессике правду.
Вот только этого не случилось… Что-то изменилось во мне, когда я поймал ее прошлой ночью. А потом, этим утром, все изменилось снова, в куда более опасном направлении. Когда я увидел ее спящей в моей постели, с обнаженной спиной, размеренным дыханием и разметавшимися на подушке волосами…
Я сотню раз пытался изгнать из своей головы этот образ, и тот, что последовал за ним, – когда она села и простыня соскользнула до талии…
Мне не удается.
Почти целый день я думал лишь о ней, несмотря на все усилия. У меня такое чувство, будто последние события создали маленькую трещинку, небольшой надлом, который может перерасти в нечто неконтролируемое.
Впервые за те месяцы, что мы встречаемся, я отвечаю на вопрос Джессики ложью.
Глава 20
Оливия
На следующий день ради Уилла я выкладываюсь на тренировке по полной. В точности выполняю каждое его указание. И когда за все занятие он так и не находит ни одного повода для критики, то я притворяюсь шокированной.
– Вау. Даже не за что меня обругать? – спрашиваю я, широко распахнув глаза. – Значит ли это, что ты мной доволен?
– Ты сама знаешь, что хорошо позанималась, – отвечает он, – так что не напрашивайся на комплименты.
– Почти уверена, что это единственный способ выбить их из тебя. – Я закатываю глаза.
– Бегай на соревнованиях так же – и комплименты польются рекой.
Я была в шаге от того, чтобы признать наше общение сносным, но он умудрился все испортить. Мои губы сжимаются в жесткую линию.
– Потрясающе. Короче говоря, как только я научусь не делать во сне того, о чем даже не догадываюсь, – вот тогда ты будешь мной доволен.
Уилл вздыхает, двумя пальцами зажимая переносицу. Я уже успела выучить его настроения и значения его жестов: он так делает, когда расстроен или вынужден иметь дело с чем-то неприятным.
– Иди прими душ и приходи в мой кабинет, – говорит он, отворачиваясь.
Я не представляю, чем, по его мнению, мне поможет беседа в его кабинете. Вероятно, он снова отправит меня к этому тупому психотерапевту, которая даст мне очередное дурацкое задание на дом. В прошлый раз я должна была составить список вещей, которые меня радуют. «Например, пенная ванна, – сказала она. – Разве тебя не радует, когда ты принимаешь пенную ванну?» Я ей ответила, что пенная ванна напоминает о том, что я трачу свое драгоценное время впустую. Этот разговор до сих пор у меня вызывает смех, хотя мисс Дэниелс, похоже, мой ответ не очень оценила.
Я наскоро принимаю душ и прихожу в кабинет Уилла, где он уже меня ждет с особенно мрачным выражением на лице.
– Я не собираюсь возвращаться к психологу, если ты об этом. – Я опускаюсь на стул напротив него.
– Да, ты ясно дала понять о своем отношении. – Уилл почти улыбается.
– Послушай, – я вздыхаю, – я постараюсь не спать всю ночь. Обычно мне это не удается, но, может быть, сработает в этот раз. Еще иногда, если я как следует набегаюсь перед сном, то достаточно устаю, чтобы…
– Нет, – перебивает он. – Я хочу, чтобы на забеге ты была в лучшей форме, а так мы снова получим пародию на бег, которую ты выдаешь после ночи с кошмарами.
Я откидываюсь на спинку стула, изо всех сил стараясь не нагрубить ему:
– Тогда в чем твое волшебное решение?
Он наклоняется вперед с выражением мрачной решимости на лице, глядя мне прямо в глаза.
– Ты останешься у моей мамы.
От удивления мой рот распахивается, и на мгновение я замираю, пораженная абсолютным идиотизмом этой затеи.
– У твоей мамы? – наконец удается мне произнести. – С ума сошел? Я же пыталась тебя ударить! А что бы я сделала с ней?.. И как бы она вообще смогла меня остановить?
Его плечи слегка опускаются, и он тяжело вздыхает:
– Я тоже там буду. Это все равно неправильно, но остальным необязательно знать о моем присутствии. Я буду спать на диване, так что ты не сможешь улизнуть, не разбудив меня.
Что-то сжимается у меня в груди при взгляде на те усилия, которые он затрачивает ради меня. Эта приглушенная боль все распространяется, и я ужасно хочу уйти от этого разговора.
– Ты не должен все это делать, – бормочу я.
– Я этого хочу.
Когда я неохотно встречаюсь с ним взглядом, то понимаю, как сильно ему хочется, чтобы я преуспела – не для него, а для самой себя. Боль в моей груди усиливается, и я отвожу взгляд.
– Ладно, – тихо выдыхаю я.
Всего одно слово, которое и близко не выражает всего того, что я чувствую. Никто прежде не прилагал ради меня вообще никаких усилий.
Не знаю, почему мне больно от того, что их прилагает он.
В пятницу вечером Уилл появляется у моего дома.
– Мне как-то неловко, – бормочу я, точно недовольный подросток, забираясь на пассажирское сиденье его машины.
– Почему? – Он выгибает бровь.
– Твоя мама подумает, что я ненормальная, – отвечаю я, нервно сглатывая.
– И будет в этом не права, потому что?.. – спрашивает он с ироничной улыбкой.
Я бросаю на него свой самый грозный взгляд, но, похоже, у Уилла к нему развилась устойчивость, что довольно досадно.
– Она не подумает, что ты ненормальная, – продолжает он. – Мой брат ходил во сне, когда был маленьким. Разница не такая уж большая.
– Вообще-то разница чертовски большая, но ладно, – вздыхаю я.
– Мама наверняка много времени провела сегодня на кухне, так что не обижай ее и поешь, – предупреждает он.
Мне совершенно не хочется присутствовать на ужине с Уиллом и его мамой, это будет определенно неловко. Одному богу известно, о чем мы сможем поговорить.
– Я уже ела, – отвечаю я.
– Что ты ела?
– Овсянку и яблоко. Я бы поела еще и в кампусе, но не хватило времени.
– Завтра забег, – недовольно ворчит Уилл. – Ты не можешь всерьез полагать, что этого достаточно. Вспомни, что случилось в прошлый раз.
– Прошлый раз был вроде как аномалией, – пожимаю я плечами.
– Ты ведь в курсе, что «аномалия» означает «необычное происшествие», да? – Уилл издает короткий, невеселый смешок.
– Вот почему я сказала «вроде как аномалией», – возражаю я.
Он бросает на меня быстрый взгляд.
– И поэтому ты вроде как поужинаешь у моей мамы.
Ух… Очевидно, этот спор мне не выиграть. На самом деле я не уверена, что выигрываю с ним хоть какие-то споры… Я отворачиваюсь к окну, наблюдая за тем, как мы удаляемся от кампуса. Город удивительно быстро сменяется сельской местностью, и открывающийся вид напоминает мне о том крае, где жила моя бабушка, о бесконечных дорогах, по обе стороны от которых были лишь леса и засеянные поля.
Вскоре Уилл выезжает на ухабистую гравийную дорогу, вынуждая меня подпрыгивать на сиденье аж до потолка его пикапа. Вдалеке я замечаю небольшой домик и солидных размеров сарай.
– Так вот где ты вырос? – спрашиваю я.
– Да. – Уилл вздыхает. – Я полагаю, у тебя по этому поводу есть какой-нибудь остроумный комментарий?
У меня он был, но после этой ремарки я склонна оставить его при себе.
– Вовсе нет, – возмущенно отвечаю я. – Я собиралась сказать, что здесь мило.
– Ну, разумеется.
Остановившись перед домом, Уилл выпрыгивает из машины, и я следую его примеру. Я робко захожу в этот дом, удивляясь тому, насколько больше он кажется внутри, чем снаружи, словно какой-то трюк восприятия из «Алисы в стране чудес». Справа расположена просторная гостиная с кухней, а слева – спальни.
Мама Уилла выходит из кухни.
– Ты, должно быть, Оливия, – говорит она, обнимая меня с таким энтузиазмом, что не остается сомнений: Уилл рассказал ей обо мне далеко не все. – Меня зовут Дороти.
Я отстраняюсь со смущенной улыбкой.