манере, и каждой клеточкой своего тела чувствую целый мир – уже не тот ужасный, что был прежде, а этот новый, с ветром и сухой травой, похрустывающей у меня под ногами, словно крошечные фейерверки. В этом беге сосредоточено все, что я люблю: запах близкой зимы, жжение в мышцах, пока я проношусь через поле, и ощущение ледяного воздуха, пронзающего мои легкие. И еще я люблю того парня, что бежит следом за мной, но становится все ближе. Я люблю его так сильно, что даже замедляю ход, впервые желая, чтобы меня поймали.
Эпилог
После того как Оливия окончила университет, мы уехали в Сиэтл, где она начала участвовать в забегах на длинные дистанции.
А я сначала вернулся в ту же туристическую фирму, где работал раньше, но было уже не то. Стоило мне получить все, о чем я раньше мечтал, как произошло нечто странное: моя страсть к скалолазанию поутихла. Я по-прежнему его люблю, но другие вещи я полюбил гораздо сильнее. В какой-то момент мне стало невыносимо видеть лицо Оливии, когда я отправлялся в очередной поход; и к тому же, как бы я ее ни уверял, что вернусь целым и невредимым, мы оба знали, что от меня это целиком не зависит.
Но в основном я бросил альпинизм потому, что скучал по ней. Когда я был в походе в Перу (о чем уже давно мечтал), эти два месяца стали самыми долгими в моей жизни. Вдобавок из-за этого я пропустил ее первую победу в марафоне. И мое решение завязать с восхождениями пришлось весьма кстати, поскольку именно тогда, к нашему общему изумлению, мы узнали, что Оливия беременна.
Так что я стал заниматься другими вещами – теми, что позволяют мне быть здесь сегодня, на трассе сверхмарафона Вестерн Стейтс, в ожидании Оливии на отметке в семьдесят миль. И у нее есть все шансы выиграть этот стомильный забег.
– Еще долго, папуль?
Оливия бежит уже одиннадцать часов. Наш сын задает этот вопрос по нескольку раз в час с того самого момента, как она стартовала.
– Она будет с минуты на минуту, – отвечаю я.
– То же самое ты говорил в прошлый раз. – Его голос звучит укоряюще, очень напоминая интонации его матери.
– Может, нам спуститься к подножию холма, а потом подняться обратно вместе с ней?
Он тут же срывается с места как ужаленный – достойный сын своей матери. Мы с ним трусцой спускаемся к подножию склона и ждем. Когда Оливия нас замечает, ее лицо освещается радостью, несмотря на утомление.
– Мамочка! Ты выигрываешь! – кричит Мэттью. Она смеется, но ее смех обрывается из-за усталости.
– Впереди еще тридцать миль, сынуля. Пока что никто не выигрывает.
– Но папа уже мне сказал, что ты сегодня выиграешь, – сообщает он немного недовольно.
Она улыбается:
– Ну у него, в конце концов, есть крутой диплом: должно быть, он знает, о чем говорит.
Я думал, что буду скучать по скалолазанию, когда поступал в медицинский университет, однако мне нравится то, чем я занимаюсь. И, безусловно, это оказывается очень полезным, когда моя жена пытается пробежать сто миль за один заход. Я почти окончил ординатуру, но у меня такое чувство, что даже после выпуска у меня будет не меньше забот.
Когда мы добираемся до пункта отдыха, моя мама приносит малышку, и Оливия берет ее на руки с тем благоговейным выражением на лице, которое у нее время от времени появляется при взгляде на наших детей. Как будто она не может до конца поверить, что действительно их родила.
– Как ты себя чувствуешь? – спрашиваю я, стаскивая с нее кроссовки. Мозоли, причем серьезные, в этом забеге неизбежны, и сейчас у нее их несколько.
Но когда она смотрит на меня, на ее лице появляется мечтательная улыбка. Она оглядывает нашу семью, собравшуюся вокруг, – семью, которую мы создали сами, и ее глаза наполняются влагой.
– Чувствую себя завершенной, – вздыхает она. – И все это благодаря тебе. Ты меня спас, ты ведь это знаешь?
Она отправляется на последний этап забега, быстро чмокнув меня, Мэттью и малышку. А мы начинаем собираться к финишу, где нас ждут Эрин и Брендан. Я по-прежнему считаю, что их отношения приведут к катастрофе, но как-то Оливия мне напомнила, что раньше люди точно так же говорили о нас, поэтому я держу рот на замке.
– Как дела у нашей девочки? – интересуется Питер.
– Хорошо, – улыбаюсь я. – Думаю, сказывается усталость: она почти расчувствовалась, – качаю я головой. – Спустя столько лет ей все еще кажется, будто я ее спас.
– Ты действительно спас ее, Уилл, – говорит моя мама. – А она спасла тебя.
Наверное, она права. И однажды я скажу Оливии именно это. Но сейчас самое время отправиться к финишу, чтобы увидеть, как моя любимая выиграет этот забег.
Конец
Благодарности
Прежде всего благодарю моего замечательного редактора Дженнифер Робертс-Холл. Ты была идеальным собеседником по всем вопросам, которые касались «Оливии»: даже не знаю, как я раньше выживала без твоей помощи.
Также благодарю Кэти Фостер Майер, которая, в сущности, сразу определяет, будет ли книга опубликована или отправится в мусорное ведро. Спасибо за то, что читала и перечитывала мою работу; за то, что больше меня беспокоилась о требованиях Национальной ассоциации студенческого спорта, о тонкостях юридической ответственности, и за то, что помогла Оливии самой не попасть под подозрение детективов.
Моя признательность Линде Рассел из Sassy Sassy Fabulous PR – за миллион вещей. Спасибо, что последние два месяца всегда была рядом со мной и почти не смеялась над моими конфузами в социальных сетях.
Благодарю моих великолепных бета-ридеров: Лору Уорд Стюарт (которой, как и Кэти, приходится сначала прочитать горы неудачных вариантов, чтобы в итоге получилось что-то стоящее… спасибо, что не бросаешь это!), Нэнси Коулман, Эми Майер, Карен Меткалф, Эрин Томпсон и Дианну Уолстенхолм.
Спасибо Эми Мелдрим Фостер за ответы на все мои вопросы о кроссе, а также Kari March Designs – за великолепные тизеры и обложку.
Большое спасибо моим друзьям (люди, о которых я говорю, меня поймут), моим детям (но упаси вас господь когда-нибудь это прочитать) и моей семье за вашу неослабевающую поддержку и веру в меня.