2
На другой же день случилось страшное событие. У остановившихся на дневку верхнеуральцев пропали две лошади. Казаки догнали конокрадов, привели на станичную площадь и на том самом месте, где недавно стоял полуразвалившийся снежный городок, убили камнями.
Ученики во время перемены сумели сбегать на площадь и поглядеть на это чудовищное зрелище. После этого Илья надолго заболел. Даже по прошествии многих лет, когда он вспоминает тот ужасный день, его начинает мутить.
Через несколько дней после ухода казачьего полка опять был смещен атаман. Вновь ревком возглавили два Алексея и Мавлюм Халилов. Чаще и тревожнее пела на перекрестках труба Саптара. Послушные привычному зову сигнала, казаки хватали папахи и шли к сборной станичного управления. Прошел слух, что в низовьях Урала появилось много большевистских отрядов, которые взяли Оренбург. Слухи эти вскоре подтвердились. Как-то в сумерки, когда мальчишки в который раз и все «напоследок» скатываются с горки на салазках, в станицу въехали несколько крытых кошевок. Их сопровождали всадники в башлыках и папахах. Кошевки остановились возле дома полковника Карабельщикова. В числе приехавших казаки узнали двух офицеров — сыновей полковника.
Станицу быстро облетела эта новость. Вечером ревкомовцы и недавно вернувшиеся с фронта казаки решили арестовать всех приехавших офицеров, в числе которых оказался и бежавший из Оренбурга наказный атаман Дутов.
Полковник генерального штаба царской армии Дутов, будучи назначен Временным правительством особо уполномоченным по заготовке продовольствия в Оренбургской губернии и Тургайской области, по тайному заданию врагов революции срывал заготовку хлеба, способствуя усилению голода в рабочих и промышленных центрах страны. Одновременно он собирал контрреволюционные силы для борьбы с Советской властью, рассылая своих эмиссаров по станицам. Так осенью 1917 года в Петровской побывал полковник Карабельщиков. Он был желанным гостем казацкой знати, совещался с братьями Полубояровыми, выезжал с ними в степь для встречи с крупными баями-скотоводами, известными богатеями и националистами.
В то время международная буржуазия, всполошенная победой Октябрьской революции, начала обдумывать свой коварный план, стремясь с запада и востока военным путем вместе с внутренней контрреволюцией раздавить молодую Советскую республику. По замыслу американо-английских империалистов в задачу Дутова входило поднять оренбургское казачество и буржуазных националистов, сосредоточить белогвардейские силы в юго-восточной части страны, оторвать от Советской России Урал, Башкирию, Туркестан и объединиться с донскими, кубанскими и другими мятежниками.
К тому времени контрреволюционеры всех мастей и, в частности, апостолы корниловского мятежа, участником которого был и Дутов, получили весьма внушительный урок от большевистских отрядов. Воспользовавшись благоприятной почвой, созданной меньшевиками, эсерами, офицерами, юнкерами и воинствующими кадетами, тяжелым положением трудящихся масс, уставших, изголодавшихся, истерзанных за четыре года империалистической войны, Дутов решил возобновить мятеж на Южном Урале, предполагая, что кулацко-зажиточная верхушка оренбургского казачества и богатая, не менее воинственная часть башкир поддержат его замысел.
В ноябре 1917 года кадеты, юнкера, меньшевики, эсеры во главе с Дутовым образовали в Оренбурге, игравшем важную военно-стратегическую роль, контрреволюционную организацию под названием «Комитет спасения родины и революции».
Эта организация 14 ноября захватила власть, арестовав руководящий состав большевистской организации, Совета рабочих и солдатских депутатов и военно-революционный комитет. В Оренбурге утвердилась военная диктатура Дутова. Дутов объявил себя наказным атаманом, а созданное им «правительство» — единственной властью на всей территории Оренбургского казачьего войска. «Правительство» приступило к мобилизации казаков в белогвардейскую армию. В этом Дутову помогали все антисоветские партии, а также казахские и башкирские буржуазные националисты.
Дутов зверски расправлялся с революционно настроенными рабочими и крестьянами. Положение в крае стало критическим для Советской власти. Рабочие Оренбурга послали к Владимиру Ильичу Ленину делегацию с просьбой о военной помощи. По указанию Владимира Ильича против белогвардейских отрядов Дутова были посланы войска из Петрограда, Москвы, Самары, Уфы, выступили красногвардейские отряды рабочих уральских заводов и золотых приисков.
Основная часть оренбургского казачества не поддержала мятежников. Большинство казаков, вернувшихся с германского фронта, успело досыта нахлебаться войны. Они своими глазами видели, как рухнул царский трон, развалилась армия, образовались Советы рабочих, крестьянских и казачьих депутатов. Фронтовикам не безразлична была судьба России, и большинство из них безоговорочно признало Советскую власть. Исключением были старики из богатых семейств. Это была самая кастовая, консервативная часть казачества. Расслоение происходило и в середняцкой среде.
Зимними январскими вечерами некоторых казаков через посыльных, поодиночке вызывали в ревком. В помещении сборной было страшно накурено. Часть казаков толпилась возле урядника — батарейца Василия Алтабаева, друга председателя ревкома Алексея Глебова. Оба они с первых дней революции без колебаний примкнули к передовым, большевистски настроенным казакам и вернулись в станицу не с кокардами, а с красными на папахах бантами. Новости Алтабаев всегда узнавал одним из первых, но сегодня и он не знал, зачем их позвали.
— Может, насчет контрибуции? — высказал свою догадку сосед Никифоровых, Иван Малахов.
— Все может быть, — сказал Алтабаев. — Такой вокруг разор, нищета.
— А при чем тут мы, казаки? — спросил Малахов.
— Ты что, куском хлеба не хочешь поделиться?
— А ежели у меня в сусеке одни мыши?
— Не прибедняйся. У мамаши зато карман под юбкой поболе аршина…
Казаки засмеялись. Иван сердито надвинул на брови большую, длинношерстную папаху.
— Не шарь по чужим карманам, — сказал он.
— Ишо как придется, милок! — подзадорил Алтабаев.
Вспыхнул горячий спор, но ему не дали разгореться. В сборную вошли ревкомовцы: председатель Алексей Глебов, секретарь Алеша Амирханов, его отец Николай Алексеевич, заместитель Глебова Мавлюм Халилов, трубач Саптар и еще несколько казаков.
— Здорово, курильщики! — добродушно сказал Алексей Глебов, сдвигая на затылок папаху.
— Здравия желаем! — невпопад, по старой привычке, ответили казаки, поднимаясь с расшатанных скамеек.
— Сидите, товарищи, сидите! — Глебов вышел на середину сборной и остановился в длинном проходе. — Товарищи казаки! Мы кликнули тех станичников, которым ревком доверяет, надеется на их поддержку.
— Об чем вопрос? — выкрикнул Алтабаев.
— Вопрос о том, что в станицу только что пожаловал атаман Дутов.
— Дутов! — Казаки завозились на скамейках и еще гуще задымили цигарками. Заговорили на разные голоса: — Каким ветром занесло к нам его? Чего ему надо? С какого бугра скатился?..
— Подзатыльник ему — и все! — перекрыл всех чей-то голос.
— А он как раз хочет пощупать ваши затылки…
— Наши затылки стреляны, умом трезвы! Покамест за царями скакали, до плешин дочесались! Хватя, батя! — крикнул казак Николай Горшочков — из молодых, самого последнего призыва.
— Погоди с прибаутками, дай председателю о деле сказать, — широким, в черном полушубке, плечом Алтабаев потеснил молодого казака к стенке.
— Полегче, Василий Петрович, своей лошадиной силой. Я ить тоже не без дела голос подал…
— Старших надо слушать. Вот твое дело! — снова осадил его Алтабаев.
— А по делу, товарищи станичники, выходит так, — продолжал председатель ревкома. — Части Красной Армии растрепали батальоны дутовских офицеров и юнкеришек. Те сейчас вразброд, кто куда — одни в степи, другие на Нижний Урал, а Дутов удирает из Оренбурга на Верхний Урал. Его приспешники шмыгают уже по нашей станице, настроение казачков прощупывают… А оно, как вы знаете, не у всех одинаковое — есть такие, что одной рукой голосуют за Советскую власть, а другой за бороду держатся… Ревком имеет сведения, что атаман Дутов намерен собрать тайную сходку. — Глебов ходил по проходу четкими шагами, теребя ус и неспокойно поглядывая на взволнованных казаков.
— Какие могут быть тайные сходы? — крикнул Семен Прохоров. — А вы, ревком, на што! Мы вас выбрали, власть вам утвердили!
— Верно! — поддержал его Саптар. — Я так давно говорю. Кто у нас революционный комиссар? Ты, товарищ Глебов, и наш товарищ Мавлюм Халилов. Скажите сбор сыграть, мы сейчас, айда! Хоть в седле соберем, хоть на одних потниках! Скажи толька!
— Тебе, Саптар, легче сыграть сбор… А вот нам закавыка, — проговорил Глебов. Ему важно было уверовать в поддержку собравшихся казаков. То, что ревкомовцы задумали, решить было нелегко. Алексей и Мавлюм шагали по горячей, суровой тропе революции порой на ощупь, благодаря врожденной смекалке, самобытному чутью, хорошо зная классовую сущность казачества.
— На дудке, Саптар, мы пока играть не будем! — Поскрипывая кожаной, обтянутой полевыми ремнями тужуркой, вперед вышел Мавлюм. Он был в серой, сдвинутой до самых бровей кубанке. Казаки, с которыми он служил на войне, любили его за отвагу, за честность и бескорыстие. На фронте он единодушно был избран членом полкового комитета, участвовал на армейском съезде, как делегат от своей части, общался с большевиками. Нервно перебирая тонкими пальцами зеленый шнур от нагана, он сказал:
— Если мы позволим Дутову созвать тайную сходку, то этим самым плюнем в лицо Советской власти, ревкому! Вы, земляки, согласны плюнуть нам в лицо?
— Что ты, Халилов! Как можно? Мы вас разве для этого избрали! Всей сотней бедовали вместе! Нам этот Дутов как бельмо в глазу. Хватит нам атаманства!
— Значит, вы доверяете нам? — сверкая из-под темного чуба такими же угольно-темными глазами, спрашивал Мавлюм.