Полубояровы из Петровки изгнаны, но их нужно кем-то заменить. Много будет трудностей. Надо отвыкать от жирной пищи и казачьей сытости. Спать придется не на перине, куда укладывала меня Анна Гавриловна, а на солдатской койке. Кстати, твою хозяйку мы тоже посылаем учиться на зоотехника. Поскольку набор курсантов увеличен, платить вам будут мало. Чтобы ты мог обеспечить себе прожиточный минимум, сходи на улицу Кропоткина, дом 69, в народный суд и обратись к Надежде Казимировне Бурмаковой. Скажешь, что пришел от меня. Все, что сможет, она сделает.
26 января 1929 г. Новопокровское.
P. S. Меня переводят в Шиханский район на ту же должность. Имей это в виду».
Лицо Ильи горело. Стыдясь минутной слабости, он спрятал письмо. Это сидение на соломенном матраце запомнилось ему надолго… Взяв у матроса иголку с ниткой, Илья старательно зашил матрац, положил его на свободную койку, расписался за белье и отправился искать Кропоткинскую улицу.
— Голубчик, Илюша!.. Простите, Илья Иванович… Вас послал мне сам бог!.. — Такими словами, когда Илья объяснил причину своего визита, встретила его высокая миловидная женщина в светло-голубом, накинутом на плечи пальто, с дорогим песцовым воротником. Небрежность чувствовалась во всем ее облике — в укладке скрученной на затылке косы, в меховой, по-мальчишечьи сдвинутой на левый висок шапочке.
— Ефимушка хоть и не бог, а намного дороже всевышнего, — продолжала она. Красивое, чистое лицо ее было усталым, озабоченным.
— Он недавно был здесь, — сказал Илья.
— Да-а-а… — протяжно, со вздохом ответила она и стала проворно листать папку с каким-то делом.
— Зачислим вас делопроизводителем. Оклад — сорок рублей. Устроит? — Она взглянула на него светло-коричневыми глазами и улыбнулась.
— Да, конечно! Что я должен…
— Что делать? Выписывать и рассылать повестки, снимать копии приговоров и обвинительных заключений. Ну и обычное делопроизводство — входящие, исходящие.
Обязанности оказались несложными. Илья быстро с ними освоился и навел в канцелярии идеальный порядок, за что получил похвалу от самого судьи.
8
Илья проучился на курсах чуть больше года и был назначен на работу в Шиханский район, на должность инструктора райполеводколхозсоюза. Прав оказался Ефим Павлович Бабич, к этому времени колхозы были созданы повсеместно. Из переписки с Аннушкой и Федей Илья узнал, что и в Петровке создан колхоз «Красный Урал», а в губерлинских горах на реке Чебакле зарождался совхоз племенной оренбургской пуховой козы. Аннушка закончила в областном городе ускоренные курсы зоотехников и вернулась в станицу.
Если говорить по совести — в родные места Илюшку влекло неудержимо. Тянуло туда, где прорезались первые зубы и мать научила делать первые шажки, где вдыхал целебный воздух ковыльных предгорий, нырял в студеную уральскую волну, ходил босиком по свежей борозде. Не раз еще будут сниться ему горы и пригорки, куст калины в молодом, гибком березовом колке с пылающими, как капли крови, ягодами, горный чеснок на первых проталинах, голубые подснежники и резвый с задранным хвостом жеребенок на зеленом, поемном лугу. По пути на работу Илья решил заехать на пару дней домой. Со станции его вез знакомый хохол Пантелей Недымко с хутора Елшанского — яростный и непоколебимый единоличник.
— В огне сгорю, из пепла не встану, а в артель таку не пойду! Ще только гарнизуются, ще робить по-настоящему не начали, а вин, гад, хитруе притащить в артель матузок[5], або вожжи, що постарее, а новые дома поховал за ларем… Який же с него артельщик, тать его распротать? Конское путо повесил мерину на шею с узелками, все в лохмах!.. А я ж знаю, что осенью свил, паразит, целу связку и опять поховал… Кого же он, свинья така, путать хочеть? Чи жинку, чи бабку Авдоху? — Пантюха крыл соседа, размахивая кнутом. — Я бы таких хитряков и на поле не пустил, не то що в артель. Он уже зараз хочет робить чужими матузками? Лезуть в артель, як бараны в загон. А почему, скажи мне, Илька?
— Почему?
— Бояться, щобы их за Урал не выселили, вот и пруть дуром. А я хлебороб. Меня никуда не ушлешь! А ежели що, так я ставни досками заколочу, ребятишек в телегу — и айда! У меня таки руки, шо я одним топором могу вырубить живую иконку… Приходи и молись!.. А дом, хай вин коноплей зарастае… Возьму и махну на Магнитку. Там тоже Урал!..
Спорить с Пантелеем было бесполезно, да и не знал Илья толком, что происходило в селах. Подъезжали к Петровке. Промелькнули знакомые речушки-грязнушки, горки крутенькие — и вторая и первая. А старая пещерная сгорбилась еще круче, упорно рылась тупым акульим носом в наструганных сугробах, без передышки сопела свирепой поземкой. Усталый и продрогший, Илья подкатил к Аннушкиной избенке. Хозяйки дома не оказалось.
— В Чебакле, на кошаре живет Анютка, — не слезая с печки, ответила старуха. — Она нас с Галинкой переселила в свой дом — тут и дрова и кизяки.
Илюшка тоскливо стоял посреди кухни и тер озябшие руки. Не такой он ждал встречи.
— Тут ночуешь аль к своим отправишься? Отец-то у тебя уж больно карахтерный — близко не подходи и далеко не стой… На конюшне сичас работает. Привычный к лошадям, ну и при деле опять же.
— А остальные без дела, что ли?
— Заседают больше…
— Ладно, бабушка. Пусть заседают. Значит, так надо…
— А я ни чо… Карасину много жгут — одну бочку спалили, другую почали…
— Пойду к брату, а чемодан здесь оставлю.
— Не пропадет. Тута тулуп твой был, так его Анютка надела в буран. Ты насовсем вернулся?
— Нет.
— А я думала, свататься приехал…
— К кому?
— К Анютке, к кому же еще…
— Мудришь, бабка!
— А чо? Ты знаешь, как она за год в городе выпрямилась? И юбочки привезла с оборочками, кофтеночки с кружевцами да с рюшками. Барыня барыней! Тут без тебя начальник наезжал, ночевал сколько-то ночей… Чо уж там было промеж ими, я не знаю… Он человек самостоятельный и будто бы посватался, а Анютка ни в какую — говорит, неровня мы…
— Что за начальник?
— А кто у нас в районе самый главный из партейных?
— Бабич.
— Он и есть! Бабичев! Галинка сказывала, что он и при тебе наезжал. А раз она ему отказала, значит, тебя ждет…
— Выдумываешь, бабушка! Бабича перевели в другой район.
— Ну так с горя и переехал от греха подальше…
«Да, вдова, как горох при дороге», — подумал Илья, надел перчатки, взял для детишек и Насти сверток с гостинцами и отправился к брату. Михаил уже знал о его приезде, встретил в переулке.
— Ты что, ко мне дорогу забыл? Письма не мог написать, — упрекнул он. — Едет к Нюрке, а мы с Настей как оплеванные! Отец тоже…
— А что мне отец?
— Постарел он, и спесь спала, как с линялого быка шерсть… Про тебя все спрашивал… Как ты в городе жил?
— Ничего. Вот назначен инструктором в Шиханский район.
— Почему не к нам?
— Я же по разнарядке!
— Тогда другое дело. Я в бригадиры угодил…
— Ну и что? Плохо?
— Хуже некуда!
— Почему?
— Хорошо тебе, холостому… А тут Настасья… Вечером придешь домой, как выпотрошенный, а она начинает дергать тебя за кушак: рассказывай, что говорили на правлении, что решили, какие стояли вопросы на повестке. Начинаю отвечать, а она как попрет: и дураки мы, и бестолочь, то ей не так постановили, то не эдак сделали, семена не так провеяли, сена травим уйму и без всякого толку. Согнали триста шестьдесят пар быков и валят сено под ноги. Кто бригадир, спрашиваю, я или ты?..
— Ругаетесь? — спросил Илья.
— Спасу нет! Я даже заикаться стал, контузия сказалась!
Они сидели во дворе на брошенной без колес телеге. Михаил горячился, вскакивал, снова садился, курил одну цигарку за другой, теребил густые светлые усы.
— А председатель кто?
— Прислали. Рабочий. Иван Петрович Уфимцев. Механику хорошо знает, присматривается к хозяйству, к людям. Главное, честный и не пьет. А пахать научится, особенно когда трактора получим. Скоро нам дадут машины?
— Не сразу. Пока и на быках можно гору своротить! — сказал Илья.
— Что же ты не приехал ее сворачивать?..
— Я к тебе не ругаться пришел. Пошли в избу.
Дети были в школе. Настя месила на столе лапшу. Как и Михаил, начала с упреков: почему мало писал, не к ним заехал?..
Илья, оправдываясь, развязал сверток, достал пугачи для племянников, куклу Кланьке, а Насте зеленую кофточку с рюшками. Настя клюнула на подарок, как плотвица на бабочку, и расцеловала деверя.
Сели хлебать лапшу, по рюмке водки выпили. От второй Илья отказался.
— А я выпью, — проговорил Михаил.
— А может, хватит? Уж очень часто стали прикладываться после заседаньев разных, — сказала Настя.
— Часто заседают? — спросил Илья.
— Прокоптились, как лещи… Курят беспречь…
— Слушай, Михаил, ты сколько вожжей в колхоз отнес? — Илью давно подмывало задать брату этот вопрос. Разговор с Пантюхой Недымко не давал ему покоя.
— Каких вожжей? Куда тя повело, брательник? — Михаил суетливо стал шарить по карманам.
— Спрашиваю, сколько увез сбруи Пегашка в приданое?
— Иди ты со своей сбруей!.. Кисет вот не найду… — Михаил прятал глаза.
— Не шарь, вожжей там ременных нет, а кисет в полушубке, — засмеялся Илья.
— И правда! А то пристал с вожжами… — Михаил вскочил и побежал к висящему у косяка полушубку.
— Ну сколько все-таки ты, братуха, обобществил веревок? — обсасывая баранью кость, не отставал Илья.
— Да ты что на самом деле? — вмешалась Настя. — Вон они, в сусеке висят!
— Это я как раз и хотел выяснить…
— Ну и выяснил! — пуская дым в приоткрытую дверь, крикнул Михаил. — В газете теперь продернешь брата…
— Лошадь отвел в колхоз, а ременные вожжи смазал дегтем и в амбаре припрятал… Ты на что, братец, надеешься?
— Молод еще допрашивать старшего брата, — пыхтя у порога цигаркой, незлобиво огрызнулся Михаил.