— Ну что же, хорошо, что ты болеешь за государственный интерес. Это должно стать твоей священной обязанностью…
Этому разговору Илья не придал особого значения.
Как-то после занятий Важенин задержал его в своей конторе, усадил за стол и положил перед ним небольшую пачку денежных документов, раскрыл главную книгу и попросил сделать записи.
— Не спеши. Сначала, как полагается, изучи документ. Вспомни, как тебя учили на курсах.
— Помню, Захар Федорович, — Илья постарался сделать записи как можно лучше — красиво и четко.
Важенин все проверил и остался доволен.
— Теперь вполне спокойно ты можешь принять у меня дела.
— Какие дела?
— Как какие? Банковские, бухгалтерские!
— От вас? — Сердце забилось радостно и тревожно. Стать сразу старшим бухгалтером Союзколхозбанка!
— Тут произошли некоторые события. Меня обратно отзывают в исполком… А сюда я рекомендовал тебя. Товарищ Лисин тоже не против. Он назначен в наш банк управляющим.
В тот же день Илья принял дела. Листая банковские книги, не верил себе, боялся той высоты, на которую неожиданно вознесла его судьба в двадцать лет.
— Смотри, ни в коем случае не запускай записи, — напутствовал его Захар Федорович. — Не оставляй проводок на завтра. К концу дня бывает проверка кассовой наличности. На сейф должен ставить сургучную печать, а утром снимать ее. Без тебя никто не имеет права открывать сейф. В банковском деле должен быть строгий порядок и полный ажур в учете.
Илья вышел из конторы, словно в тумане. Желание поделиться с кем-нибудь своей радостью нарастало. Самым подходящим человеком для этого была Женя. Он увидел ее в дверях больницы. Помахав ему рукой, Женя сбежала по ступенькам крыльца.
— Ты знаешь, кого привезли к нам сегодня? — сказала она.
— Не знаю. Может, Купороса со слепой кишкой..
— Фи-и-и! Дался тебе Гаврила Гаврилович… — Евгения капризно выпятила губы, — Савелия. У него ожог руки второй степени. Лицо тоже задето, но, к счастью, не так сильно.
— Можно к нему?
— Конечно! Он спрашивал о тебе. Идем, я дам халат.
Савелий лежал в палате один, другие койки пустовали. Увидев Илью, он кивнул забинтованной головой и улыбнулся черными как угли глазами. Руки его были спрятаны под одеяло.
— Как ты, друг, ухитрился? — спросил Илья, присаживаясь на табуретку.
— А никакой хитрости! Жена попросила добавить в керосинку горючего. Я пошел в амбар, перепутал в темноте бутылки и вместо керосина заправил бензинчиком… Так полыхнуло, что едва успел зажмурить глаза… Пахать надо, а я вот сюда попал. А на баяне ты мне так и не сыграл.
— Ты же не заехал.
— Куда там! Знаешь, сколько груза разного прибывает. Одних машин новеньких, да таких, что сроду не видал! Понимаешь, все новое: и колхозы, и совхозы. И людей новых полно, и жизнь новая — суматошная, увлекательная. Дорогу развезло, а машина моя прет по этому киселю, сани тарахтят, скрипят на гальке. Ничего, выздоровлю, приеду на свадьбу. Уж там сыграешь!
— На какую свадьбу?
— Не притворяйся. Жениха за версту по глазам видно! — Савелий раскатисто засмеялся. От его смеха в палате вроде стало светлее. В широкое окно скользнул луч предвечернего солнца, упал на подушку. Глаза Савелия, несмотря на беду, блестели.
Вошла Женя.
— Евгения Андреевна, а жених-то отпирается!
— У меня не отопрется… — подхватив шутку, она подошла к постели и поправила одеяло.
— Такая парочка, орел и гагарочка! Ох, и гульнем же! Весь трактор увью цветами и прямо до загса!
Илья смотрел на Савелия с восторгом и в то же время сторожко наблюдал за Женей. Лицо ее напряженно вытянулось и казалось еще красивей.
Молодец, Савушка. Будто подслушал все их тайные задумки и сразу взял быка за рога…
16
Солнце давно уже скрылось за далекие степные шиханы. Дневной, угасающий свет теснили весенние сумерки. Держась за руки, Илья и Женя молча шли по переулку. Их лица ласкал горьковатый запах талой воды, смешанный с запахом лопнувших на вербе почек. Подогретый Савелием, Илья снова завел разговор о свадьбе.
— Зачем столько раз возвращаться к одному и тому же? Я ведь сказала тебе, что не могу без родителей решить этого вопроса. Ты не представляешь, что тогда будет…
— Выражаясь твоим медицинским языком, надеюсь, что не дойдет до летального исхода?
— Как ты можешь так шутить!
— Какие уж шутки! Сегодня получил новое назначение. Теперь я банкир…
— Что за банкир?
Он объяснил и сказал, что во время работы за каждой цифрой видит ее лицо, глаза и путает дебет с кредитом.
— Если и дальше так будет продолжаться, то я могу все банковские дела запустить, и меня прогонят со службы…
— Я же тебе объяснила, что мне надо побывать дома!
— Возьми отпуск и поезжай!
— С какими глазами я пойду к главному врачу просить отпуск? Двух месяцев еще не проработала…
— Поезжай за свой счет на два-три дня. Хочешь, я за тебя схожу к начальству?
— Еще чего! Вот подсохнет…
— Не могу, Женя! — Он стиснул ее ладонь.
— Не можешь — не надо! — Она резко выдернула руку.
Илья отступился. Отчужденные, они молча подошли к клубу. Там уже начались танцы. Илья пропустил Женю вперед, а сам повернулся и пошел куда глаза глядят. Долго бродил он по переулку, пытаясь успокоиться и погасить обиду.
На улице было пустынно. Скрипел под ногами последний снег, прихваченный легким апрельским морозцем. Не радовали наплывающий на станицу вечер и новое назначение.
Илья не помнил, как снова очутился возле клуба. Проваливаясь в сугроб, заглянул в окно и увидел, что Евгения с блаженной на лице улыбкой танцует с Гаврилой Купоросным.
Отпрянув от окошка, Илья выбрался из сугроба и, не разбирая дороги, быстрыми шагами пошел по темной улице домой. Ужинать не стал. Вытащил из чемодана дневник и перечитал последнюю, вчерашнюю запись. Сердце заныло. Захлестывала обида. Илья взял ручку с пером «рондо» и все перечеркнул… Лег не раздеваясь на постель. Душу разъедало противоречивое чувство — хотелось вскочить и побежать к Жене. Но вдруг там Купоросный? Нет, все надо забыть, все бросить!
Услужливая память потянула нить воспоминаний.
Как-то вечером, оставшись один и не находя себе места, Илья разглядывал висевшие на стене фотографии. Как и в любом станичном доме, они были пестры, многочисленны и слишком традиционны, чтобы привлечь его внимание. Но вдруг на одной фотографии в маленькой рамке он узнал девушку, с которой познакомился в доме отдыха. Илья долго рассматривал продолговатое, улыбчивое лицо, мерлушковую шапочку на голове. Улыбка Ольги показалась ему немножко грустной, укоряющей и будто совпадала с его душевным напряжением. Он решил взять у тетки Елизаветы адрес и написать Ольге письмо… Но, вспомнив о Евгении, тут же остыл…
А сейчас, когда Женя так предала его, хотелось думать о чем-то хорошем. Он вспомнил о днях, проведенных в доме отдыха, как о чем-то светлом и радостном, но сейчас уже далеком…
После размолвки с Женей Илья ходил молчаливый и грустный. Клуб забросил. Чтобы ни о чем не думать, он вставал чуть свет, вместо зарядки колол для хозяйки дрова. На работу приходил раньше всех, раскрывал главную книгу и погружался в дела.
— Ты уже тут? — удивленно говорил Андрей Лукьянович. — Идет дело?
— Идет понемногу, — не поднимая головы, отвечал он.
— Понемногу? — Андрей Лукьянович хитро сощурил узкие, монгольского типа глаза. — Понемногу не пойдет! Малое возьмешь и в руке не почувствуешь, проскользнет сквозь пальцы. Нас с тобой послали управлять новым финансовым хозяйством. Мы хозяева нового типа! Но люди вроде Гаврилы Гавриловича Купоросного говорят, что мы нечесаны, небриты и не знаем, что такое дебет, кредит. Ты-то знаешь, успел получиться. А из меня какой банкир? Но раз назначили, должен им стать. Большевиком стал, комиссаром был. Не сразу, конечно. Вот привез из Оренбурга полчемодана книг. Вечерами прошу у жены чистую рубашку, расчесываю бороду, как Рябушинский, и сажусь за стол постигать банковскую науку. Ответь мне: мы, что же, ведем нашу главную книгу по итальянской системе?
— Да. Этой системой пользуются везде.
— Значит, пока заимствуем?
— Пока да.
— А нельзя ли придумать нашу, советскую, систему?
— Разрабатывается принципиально новая, шахматная. Никаких главных книг, вместо вспомогательных — карточки будут.
— Есть еще какой-то учет — копировальный.
— Есть, и тоже в стадии эксперимента.
— Не слишком ли много экспериментов?
Андрей Лукьянович был личностью оригинальной и самобытной, он очень скоро понял, что такое дебет, кредит, хорошо стал разбираться в лицевых счетах, лично сам мог навести справку о задолженности кредитуемого хозяйства, постоянно был в курсе его платежеспособности. Если не уезжал в район уполномоченным райкома партии и райисполкома, то сидел за своим большим письменным столом и добросовестно изучал инструкции вышестоящих организаций, часто сердился, что в них было много туманных, непонятных слов. Илью допекал разными вопросами и уточнениями.
— Расшифруй мне, пожалуйста, что это у нас так взлетел счет убытков?
Илья открывал книгу и объяснял, из каких статей складывалась сумма убытков:
— Командировочные расходы по вашим поездкам в область по району…
— Неужели я столько истратил народных денег?
— Из колхозов-то вы не вылезаете…
Почти всю весну и лето Лисин был уполномоченным то во время сева, то в горячую пору уборки. Вот и сегодня приехал из района. Подписал баланс, похвалил за чистоту цифр и точность.
— Знаешь, Илья, Антоныч жалеет, что ты ушел. Не ладится у него с Гаврилкой. Меня поругивает, а больше — твоего предшественника.
— А Захара Федоровича за что?
— За то, что переманил…
— Но вы же сами дали согласие.
— Дал, потому что Купоросного нельзя было назначать сюда. Кстати, что ты о нем думаешь?
— В каком смысле?
— Как о работнике, о человеке.