ладывать и кому отвечать — было неясно.
— Более хитрые ублюдки, — сделал вывод Седой. — Но недостаточно. Самые хитрые бы вписали, чтобы они убили себя, если их обнаружат.
— Что ты такое говоришь, Аранви? — изумился Красноволосый. — Так они остались живы, а могли бы потерять братьев.
Седой лишь попросил у меня:
— Молодой магистр, позвольте им очнуться.
Я кивнул и стёр свой сон.
Через миг оба открыли глаза, через вдох уже стояли на коленях.
— Братья! Нашему предательству нет прощения! Мы заслуживаем смерти!
Седой процедил:
— Братья? Братья бы убили себя, лишь бы не предавать тех, кто называет их братьями. А вы? Сколько лет вы о нас сообщали врагам Ордена? Как мы можем верить вам теперь? Как вы можете глядеть нам в глаза теперь?
Дарагал заметил:
— Аранви, ты слишком строг.
— Я? Галум. Помнишь этого брата? Ты уверен, что он погиб случайно? Ты уверен, что один из них не сообщил о его выходе своим хозяевам?
— Аранви, — вздохнул Дарагал, — ты должен быть снисходительней к…
Но левый из стоящих на коленях, не Годий, другой, глухо сказал, не поднимая головы:
— Да, я сообщил о его выходе и о его цели. Я тоже думаю, что смерть брата Галума на моей совести. Я не мог убить себя сам, я действительно оказался для этого слишком слаб. Прошу, бывший брат Аранви, убей меня ты. Убей меня за всех тех, кто пал жертвой моего предательства.
Волна силы Седого рванула вперёд, повалила обоих орденцев, покатила их по полу, заставляя остальных отскакивать в сторону.
— Ты! Ты!
— Успокойся, Аранви, — ухватил его за плечо Красноволосый.
Но тут второй из предателей, Годий, вместо того чтобы молчать, тоже завопил:
— Меня тоже нужно убить! Убейте меня, братья! Я тоже трус, который не сумел сжечь себе сердце, трус, который тоже сообщил и о брате Галуме и всех, кто уходил в Пятый пояс. Мне нет прощения!
Седой сбросил с себя руку Красноволосого, вскинул ладонь, но тут я рявкнул:
— Стоять! Стоять, Седой!
Техника перепахала пол в половине шага от предателей.
Седой скрипнул зубами и повернул ко мне голову:
— Молодой магистр?
Мы столкнулись взглядами, и я спросил:
— С чего ты решил, что имеешь право карать их?
— Молодой магистр, их вина неоспорима. И кому, как не мне, Клинку Мщения убить их за проступок?
— Убить, и всё? Они должны искупить свою вину.
— Они искупят. Своей жизнью.
— Для остатков Ордена Небесного Меча этого, быть может, и достаточно, но для затаившегося Сломанного Клинка этого мало. Так мы не выкуем его вновь и не вернём себе силу.
Красноволосый ухмыльнулся:
— Вот теперь я вижу, кто заставил тебя, Аранви, быть таким хитрожопым с этим заманиванием в семью Сломанного Клинка.
Седой даже глазом в его сторону не повёл:
— Хорошо, молодой магистр. Я доверю их вам. Вы хотите продолжить передавать через них сведения?
Я о таком не подумал, но после слов Седого сообразил, что Озман сумеет выжать из этих двоих и их мнимого предательства очень многое, и кивнул:
— И это тоже.
Предатели снова завозились на полу, вновь взгромоздились на колени, даже не стряхнув с себя щепки:
— Магистр, мы примем любое наказание, выполним любой ваш приказ, лишь бы хоть немного искупить свою вину перед братьями и Орденом.
— Отлично, — кивнул Дарагал. — Но я бы советовал поторопиться, молодой магистр. Мы слишком долго тут находимся. Ни одно заключение контракта не может столько длиться — снаружи из-за этого может случиться что угодно, у всех нервы словно струна. Молодой магистр, нам пора выходить. Давайте про планы и прочее вы продолжите, пригласив сюда вторую группу на проверку?
— Да, — кивнули если не все, то добрая половина комтуров.
Но я лишь покачал головой:
— Нет. Я ещё не закончил.
Седой нахмурился:
— Молодой магистр?
— Ты забыл, о чём мы с тобой беседовали в гостинице? Есть те, кто предал под гнётом Указа, а могут быть и те, кто предал по собственной воле.
Красноволосый сглотнул:
— Нет… Нет… Нет, я не поверю в это.
Я просто вытянул палец и ткнул им в Седого:
— Ты первый, как ты и хотел. Не сопротивляйся, — едва в его уже двухцветной печати контракта появилась Истина, как я спросил. — Верен ли ты Ордену?
— Верен! — рявкнул Седой.
— Предавал ли ты братьев?
— Нет!
— Передавал ли сведения о братьях, делах Ордена и его тайнах другим?
— Нет!
Закончив, я спросил Седого:
— Доволен?
— Да, молодой магистр.
Я кивнул и перевёл взгляд и палец на Красноволосого:
— Верен ли ты Ордену?
Тот дёрнул уголком рта, явно сопротивляясь Указу. Я спросил:
— К чему это? Я ведь проверяю тебя и по мерцанию условий в печати, так ты лишь запутываешь простой вопрос и простой ответ.
Он помедлил, но всё же ответил:
— Верен.
Через миг грохнуло так, что меня сбило с ног, времени между опалившим ветром опасности и воздушной волной прошло так мало, что я не успел ничего, только чуть повернуть голову.
Жетон магистра улетел из рук куда-то в сторону, но Опора остановила меня, сфера восприятия, рванувшая из тела, позволила увидеть весь зал целиком, увидеть схватку у флага, который Седой вбил в пол последним, увидеть схватку между Седым и Дарагалом.
— Алкай, Шаугат — помогите мне!
— Алкай, Шаугат — стоять на месте! — этого вопящего я узнал. Седой. Значит, первый мыслеголос принадлежит Дарагалу, Морщинистому.
— Помогите! Мы единственные, кто ещё не под властью Указов этого вилорца! Мы должны спасти Орден!
— Не слушайте его! Если он хочет спасти Орден, то к чему уничтожать флаг Уединённых Мыслей?
Орденцы замерли, разбросанные внезапной схваткой, не понимающие, кого поддержать и что происходит.
Но если они продолжали колебаться, то я словно очнулся. Зря Дарагал напомнил про Указы.
Я впился взглядом в пустоту над его головой. Разрушил контракт? Сбежал из-под моего влияния? Разве это не лучшее доказательство того, что он предатель?
Похоже, так думал не только я: через вдох к сватке на стороне Седого присоединился Красноволосый:
— Брат. Остановись. Под этой формацией скрыто слишком много тайн. Её нельзя разрушать. Остановись, или я начну подозревать худшее.
Жахнуло ещё раз. На этот раз так, что я и моя Опора выворотили кусок пола. Рука Пересмешника поддержала под локоть, а через миг передо мной вырос Зеленорукий, прикрывая и одновременно закрывая мне происходящее. Но я лишь отстранился от того, что видел глазами. Что страшного в том, что он закрыл своей спиной Дарагала? Я давно Предводитель и могу видеть комнату с любого места.
— Формацию нужно разрушить! Вам что, промыли мозги? Лучший способ уничтожить Орден окончательно — это впихнуть нам лжемагистра со способностью Указов, и он из всех нас сделает долговых слуг.
— Незаметно, что сделал из тебя.
— Я сопротивляюсь, Илдур, я сбросил с себя его ярмо, а ты? Ты, Илдур, ты теперь его верный слуга?
Дарагал и Красноволосый замерли друг напротив друга, подняв руки и давя друг на друга ярко-сияющими стенами силы. Знаем, проходили — сила и стихия, слитые воедино. Неплохой способ выиграть время на технику.
Сверкнуло. Но на пути смертоносных лезвий возник Седой, прикрывший Красноволосого защитой.
Через миг в него рывком вошёл кто-то из орденцев. Рявкнул, грозя клинком:
— Аранви, прекрати! Остановитесь!
— Это ты мне говоришь, Шаугат? — отбив меч, завопил Седой. — Кто здесь бушует, я или Дарагал? Раскрой глаза!
Именно это я и пытался сделать — как можно шире раскрыть глаза, пусть это и было лишь восприятие.
Дарагал сбросил печать контракта, разрушил её. Но он не мастер Указов. Я не верю, что нет остатков печати, что он стёр её бесследно. Не верю.
Не вижу? Это лишь значит, что я мало стараюсь. Когда-то я вообще не видел старых печатей, но когда мне это понадобилось во время похода к Миражному, то не только научился видеть, но даже навострился читать их условия, просто вглядываясь в них.
Да, я с тех пор стал сильней, но одновременно и разленился, стал замещать силой умение. Остатки печати должны быть. Должны!
Вокруг флага уже сражались. Ну, как сражались… Как по мне, то там только один Властелин Духа пытался сражаться в полную силу — Дарагал. Красноволосый и Седой лишь защищали флаг и самих себя. Шаугат путался под ногами Седого, уговаривая его дать объясниться брату Дарагалу. Ещё один больше мешался вообще всем, чем был на чей-то стороне. Причём чаще словами и своим телом. Двух предателей оттащили к стене, прикрыли защитой ещё два орденца.
Ничем хорошим это закончиться не могло.
Очередной удар превратил остатки пола в труху. Все теперь стояли на два локтя ниже, чем до этого, схватка переместилась на плотно утоптанную землю-фундамент здания. И только Флаги всё ещё висели там, где их установили, сейчас буквально в воздухе.
Удивительно, но я отмечал всё это лишь краем восприятия, пристально вглядываясь лишь в одно место — в пустоту над головой Морщинистого.
Я мастер Указов. Я талант. Я истинный мастер Указов с сильной душой, я должен, должен увидеть сброшенную печать.
Вот только ни дарса не видел.
Если так продолжится и дальше, то…
Вскрикнув, отлетел в сторону один из мешавшихся под ногами орденцев, разбрызгивая кровь из глубокой раны.
Ничем хорошим это не закончится.
Я стиснул зубы. До хруста.
Убить Морщинистого, похоже, другого выхода у меня не остаётся. Толкнул:
— Седой, хватит…
И замолчал, ослеплённый вдруг пришедшей в голову мыслью.
— Молодой магистр, что хватит?
Я не ответил ему, совсем другим взглядом ловя машущего мечом Морщинистого. Даже очередной удар голубых лезвий, который принял на себя и защиту Пересмешник, не помешали мне.
Указы клеймят душу. Можно сбросить клеймо, разрушить его, но нельзя стереть клеймо с души.