Вдох, второй, третий. Мне не мешал ни вихрь, раскрутившийся в зале, ни техники, сталкивающиеся друг с другом, ни яростные и возмущённые вопли вокруг.
Я глядел только на Морщинистого и, наконец, увидел.
Шесть осколков печати. Тёмных, выгоревших, разлетевшихся далеко друг от друга.
Мне понадобилось пять вдохов, чтобы свести их вместе, наполнить силой, заставить стать единым, а затем выдохнуть:
— Замерли.
Печать накрыла весь зал, просуществовала миг, уронив вниз всего по одному символу Древних на каждого в зале, но этого хватило. Мой приказ, мой Указ, впечатанный в них символ, остановили сражение в зале.
Замерли все, и замер Морщинистый.
В неудобной позе, прервав на середине удар и технику, но замер, не в силах сопротивляться.
Вдох — и печать над его головой снова треснула, а Морщинистый шевельнулся, разворачиваясь ко мне.
Я покачал головой и влил в неё силу, восстанавливая.
Через вдох она снова треснула, а Морщинистый поднял ладонь.
Я влил в печать ещё силы и ещё, и ещё, не давая Морщинистому нового мига свободы и возможности использовать технику.
— Молодой магистр, освободите меня! — взвыл Седой.
Но мне было не до него. Два цвета восстановленного Указа мало? Ты слишком силён для Указа в два цвета? Я зачерпнул силы из сгустка Виоистия, зачерпнул эссенции, окрашивая свой Указ в третий цвет. С прошлыми двумя этого хватило, а с тобой, Морщинистый? Опомнившись, добавил запрет убивать себя.
Мы замерли, глядя друг на друга. Он с ненавистью, я с насторожённостью, готовый влить в Указ ещё силы, заращивая трещину. Но Указ держался, хотя на шее Морщинистого уже вздулись жилы, отражая накал его сражения с печатью.
— Магистр Леград! — рявкнул Красноволосый. — Снимите ограничение, либо я тоже сломаю вашу печать.
Освободив немного внимания, я снял ограничение с Седого, Зеленорукого, Пересмешника и Красноволосого, торопливо прошёлся по остальным, добавляя им третий цвет и щедро расходуя эссенцию. Впрочем, с моими похождениями и тренировками там давно уже моя эссенция, а не Виостия, неясно только, почему я могу восполнять её запас сил, а ощутить её так и не могу.
Красноволосый повёл плечами, убрал меч в кольцо и кивнул:
— Благодарю, магистр.
— А мы? — изумился кто-то из всё ещё скованных орденцев.
— А вы, — вместо меня ответил Седой, — только тогда, когда мы услышим, что произошло с Дарагалом.
Я сообщил:
— Над ним Истина. Спрашивайте.
Седой и Красноволосый одновременно шагнули вперёд, переглянулись и обменялись жестами. Кивнули друг другу, и Красноволосый задал первый вопрос:
— Дарагал, верен ли ты Ордену Небесного Меча?
— Что за глупость спрашиваешь ты, уговоривший на предательство трусов, которые боялись остаться в меньшинстве? В этом зале нет ни одного верного Ордену.
Красноволосый покачал головой:
— Я вижу, как дрожат твои веки, я слышу, как тяжело ты дышишь. Мне даже не нужно подтверждения магистра, я знаю и так — ты играешь словами, но даже это даётся тебе через боль. Отвечай кратко. Кому ты служишь?
— Себе!
— Брат, ты забыл, комтур чего я и что мне иногда приходилось делать с врагами Ордена? Не заставляй меня. Кому ты передавал сведения об Ордене?
Морщинистого хватило на пять вдохов, а затем он просипел сквозь зубы:
— Вилорцам.
Седой выругался, а Красноволосый обернулся ко мне и спросил:
— Над ним же была их печать, да?
Я медленно качнул головой из стороны в сторону.
— Нет.
Красноволосый осунулся, посерел, вновь повернулся к Морщинистому:
— Брат, ты же был лучшим среди нас, сильнейшим, ты же был нашей надеждой всё это время, почему?
— Почему? — просипел с ненавистью Морщинистый. — И ты ещё спрашиваешь? Я был талантом, мне пророчили силу Повелителя Стихии в двадцать семь лет. А что я имею? Я застрял на гарховом этапе Властелина на половину столетия! Нам нет больше доступа на Дикие Земли. Я младше тебя, я талантливей тебя, но погляди на меня, погляди! Я искалечен в борьбе за Орден и чего добился? Того, что медленно умираю от старости и ран, сократив свой срок жизни и растеряв впустую потенциал Возвышения?
— Брат…
— Будь проклят Орден! — заорал, брызгая слюной, Морщинистый. — Будь прокляты ваши глупые надежды на его возрождение, на искупление нашей несуществующей вины, будьте вы все прокляты! С этим гарховым Орденом я потерял всё! Будущее, настоящее, друзей, любимую. Всё! В день, когда Орден исчезнет, я не пророню ни слезинки! Хватит ему калечить жизни людей! Хватит!
Красноволосый шатнулся, отступил, прикрывая глаза рукой. Его место занял Седой:
— Ты уговорил сомневающихся пойти за мной. Зачем ты это сделал?
— Если Орден не хочет сдыхать на Поле Битвы клана Кунг, то нужно проследить, чтобы он сделал это в другом месте. И сразу, вместе. Орден должен исчезнуть.
Красноволосый, не открывая лица, пробормотал:
— Ты же так любил Орден, ты же…
— Я любил его, я верил в него, а затем остался с клеймом предателя Империи. Словно этого мало, я своими руками отправил Паоми на смерть.
— Не смей приплетать её! — рявкнул вдруг Седой. — Она никогда не любила тебя и не давала повода тебе называть её любимой.
Я моргнул с недоумением, не понимая причины такого гнева. Девушку, что ли, не поделили? Неожиданно вспомнил, что уже слышал это имя. И, вроде как, Седой куда-то собирался за ней, собирался от разочарования повторить её путь. Это что, путь смерти?
— Тебе какая разница? — зарычал Морщинистый. — Ты всегда считал её лишь сестрой.
— Потому и не дам тебе пятнать её имя. Почему ты предал нас, я уже понял. Почему ты хотел сейчас разрушить формацию Уединения?
— Я же сказал — Орден должен исчезнуть, а вы тут его, похоже, хотите возродить. Не допущу. Хватит. Хватит ломать судьбы.
— Ненависть свела тебя с ума.
Морщинистый оскалился:
— А вас всех свела с ума надежда на возрождение. Император никогда, никогда, НИКОГДА не даст Ордену возродиться. НИКОГДА!
Седой и Красноволосый обернулись ко мне. Я даже несколько растерялся под их требовательными взглядами, но собрался и признал:
— Не думаю, что это будет легко, не уверен, что это будет безопасно, но я могу предложить вам начать с малого — с семьи Сломанного Клинка. Для начала попробуем основать фракцию. Затем развить её до третьей звезды, затем до пятой, получить право отправиться на Дикие Земли, о которых так мечтает тот, кто предал вас, а там, создав несколько Повелителей Стихии, уже можно будет сесть и обсудить, хватит ли нам сил получить Ключ от земель Ордена и заявить, что Небесный Меч был выкован вновь или нет?
— Никогда! Никогда вам не хватит на это сил! Император и Эрзум ненавидят Орден даже больше, чем я. Вас уничтожат! Уничтожат!
Седой дёрнул щекой.
— Молодой магистр, закройте рот этому предателю. Судьбу Ордена мы будем обсуждать без него.
Эпилог
— Сын. Ты во что влез?
Озман подумал и честно ответил:
— Раньше я думал, в то, что может вознести меня к месту в пятизвёздной фракции. Теперь думаю, что звёзд может быть и больше.
— Не будет никаких звёзд. Будет общая могила.
— Я изо всех сил постараюсь, отец, чтобы этого не произошло. У меня есть ум, у него есть люди, как мы теперь знаем, есть знания и возможность.
— Тебе вроде не семнадцать, а всё так же наивен.
— Поглядим, отец, поглядим.
— Для начала ему нужно хотя бы выйти оттуда. Что можно столько обсуждать в этом здании? Погоди…
Озман покосился на отца. Тот закаменел лицом, вглядываясь вдаль.
— На миг мне показалось, что угол здания чуть просел. Что там творится?
Клатир сел у окна. Не сказать, что одиночество и унылый пейзаж стали большим наказанием, чем изматывающую тело и душу сосущая пустота вместо силы Неба вокруг, но раз выдался удобный случай, почему бы не полюбоваться зеленью, фонтаном и людьми, каждый из которых проживает свою уникальную жизнь. Это всяко интересней, чем следить за квыргалами, квартиками и джейрами. А именно этим он и занимался последний год.
Не отводя взгляда от окна, бросил замершему у стола слуге:
— Мясного супа со стеклянной лапшой. Плесни бульона пожирней, не жалей. И мясных шариков в остром соусе из драконьих ягод.
— Сейчас сделаем, уважаемый.
Клатир уже выхлебал лапшу, когда за стол подсел мужчина, серый от пыли и усталости. Коротким и ловким жестом толкнул между чашками тонкую пластину артефакта, рявкнул:
— Слуга! Что есть горячего, прямо с огня?
Тот крикнул через половину зала, ничуть не смущаясь остальных посетителей:
— Кисло-сладкие мясные палочки!
— Тащи дюжину! Да поживей!
Клатир тем временем накрыл пластину ладонью, скрывая её от лишних взглядов, а ещё отправляя в неё духовную силу.
Служба в Тюремных поясах — это наказание. Но наказывают не только ссылкой в скудные на силу места, но и лишением доступа к знаниям и возможностям.
Например, лишением Нефритов Голоса. Всё, что оставлено Стражам Тюремных поясов — это одноразовые артефакты вызова. Да и их гораздо меньше, чем хотелось бы. Клатир, хороший кузнец мог даже в Первом поясе выковать что-то впечатляющее, выжав из материала всё до предела и добавив ещё немного сверху, но создать артефакт? Впрочем, даже братья-артефакторы были ограничены скудностью материалов Тюремных поясов — их изделия не были способны донести голос через весь Пояс. Да что уж там, даже через четверть Пояса.
Редкая удача, когда им в руки попадались достаточно хорошие материалы.
Пластина под ладонью — это почти предел, на который они способны в Тюремных поясах.
В голове у Клатира раздался голос. Смутно знакомый голос, ему понадобилось усилие, чтобы вспомнить его обладателя. Брат Таланик, чьё имя удалось сохранить от подозрений старших и не допустить его высылки в Тюремные пояса.